что происходит с самим фильмом. Мне кажется, что фильм отражает внутренний путь, который проделывает главный герой, в том смысле, что мальчик пытается контролировать то, что не поддается контролю.
Это одна из моих любимых теорий о твоем творчестве – о попытках контролировать то, что невозможно. Перед нами ребенок, который лишился матери в раннем детстве, и чем он занят? Он строит мир за миром, и каждый из них придуман им самим. Он контролирует каждую деталь, независимо от того, насколько она мала: людей, декорации, все. Ребенок, потерявший мать, дает жизнь новому снова и снова.
Хм…
И сцена, в которой он сидит у могилы матери, объясняет, почему он такой. Изменения, которые с ним происходят, то, что позволяет ему немного вырасти, – это те же самые детская решительность, мечтательность и страсть все контролировать. Однако он использует свою пьесу, чтобы соединить двух людей и преподнести дар тем, кто действительно стали его наставниками.
Хм…
В каком-то смысле они почти как его родители.
Мне нравится эта теория. И конечно же, единственная причина, почему его пьеса о Вьетнаме, – это герой Билла Мюррея.
Конечно. Макс же не просто берет все из головы. В своем творчестве он использует вещи, происходящие в реальном мире.
На его пишущей машинке есть надпись – сообщение от матери: «Браво, Макс! С любовью, мама». Это единственная отсылка к ней. Единственная вещь его матери, которую мы показали.
Она подарила ему эту машинку.
Да, подарила. Она считала, что писать – его призвание.
Думаю, я пытался понять, каков риск снимать в стиле, очень продуманном и актуальном, где так ярко заявляет о себе личность самого режиссера.
Хм…
Это восходит к «Песни дороги» и другим подобным фильмам. Существует два мнения на этот счет. Первое – нужно всеми силами избегать того, что отвлекает зрителей от сюжета. Когда ты делаешь что-то, что отвлекает людей от самого фильма, – это плохо, это противоречит драматизму, эмоциям. Второе: «Кому вообще до этого есть дело? Это представление, шоу. Суть заключается в его ритме, музыке, изображении. И это точно такое же кино». Твои фильмы расположены где-то посередине.
Знаешь, если посмотреть фильмы Феллини, у него есть эта прогрессия. Самые ранние его фильмы – своего рода неореализм. Но затем в каждой новой картине ты видишь все больше и больше Феллини, а потом появляется «Рим». Знаешь, не думаю, что в «Риме» есть какая-либо история. «Рим» – это просто прогулка по городу вместе с ним, и это полностью его изобретение.
Мне нравится писать фильмы, описывать характеры персонажей и создавать истории. Но как зритель я никогда не сопротивлялся тем, кто изобретает все с нуля. Как Терри Гиллиам, например.
Ты уже сам привел мне целых два примера людей из киноиндустрии, которые выражали некоторое беспокойство по поводу такого рода идей, видя их в твоих фильмах. «Ты уверен, что это хорошая идея, Уэс?» или «Не могу поверить, что это сошло тебе с рук».
Не обязательно читать множество отзывов, чтобы найти людей, которые терпеть не могут то, что я делаю именно по этим причинам. Возможно, они еще больше возненавидели бы мои фильмы, если бы я убрал из них то, что им так не нравится. Но вообще – что я могу поделать? Я не читаю мысли и просто делаю то, что хочется. И то, что я делаю, тесно связано с тем, что мне нравится в фильмах.
«Академия Рашмор» – еще один твой первый фильм. Первый в том смысле, что именно в нем тема смерти начинает прослеживаться от начала и до конца. В нем есть мистер Блюм, ветеран войны во Вьетнаме, мисс Кросс, потерявшая мужа, Макс, лишившийся матери. И смерть, как мне кажется, по-настоящему связывает этих трех людей, хоть они и не говорят о ней. Как будто они нашли друг друга, как будто между ними есть некая связь.
Верно.
И Макс, я думаю, испытывает влечение к мисс Кросс как к матери, а не как просто к горячей учительнице.
Хм…
Также дело в том, что подвигло ее покойного мужа заняться подводными исследованиями, и что она, вероятно, разглядела в Максе. Я чувствую, что такая связь тоже существует. Но идея смерти как палки в колесе, как нарушения плана в следующих трех фильмах приобретает все большее значение.
Думаю, так и есть.
Если слишком много размышлять о смерти, она перестает быть комедией. Или как обычно говорят?
Хм…
Или становится черной комедией, что уже совсем другое дело. И все же мне не кажется, что эти аспекты в твоем фильме можно считать комическими.
Знаешь, в черной комедии обычно смеются над смертью, но ты не делаешь этого.
Я даже не припомню, чтобы мне хотелось этим заниматься. Знаешь, я читал несколько дневников Роальда Даля и наткнулся на следующий заголовок: «Идея для истории о неверном муже». Далее шло ее описание, целая история. У меня никогда не было ничего подобного. Нет способности к этому. Каждый мой фильм – это сосредоточение информации о персонажах, о том, кто они такие, что собой представляет их мир, и постепенного рассказа о том, что с ними происходит.
То есть сюжет для тебя стоит на втором месте или даже на третьем.
Или не является сюжетом в классическом понимании. Его части просто собираются вместе, и по-хорошему я никогда не рассматривал их как единое целое. В «Академии Рашмор» смерть будто украдкой подбиралась с трех разных сторон, пока в какой-то момент я не показал еще не смонтированную версию другу, и он сказал: «Слишком грустный фильм».
Правда?
Да. Потом мы сократили его и смонтировали версию, которая существует сейчас, и он сказал: «А теперь слишком смешно. Раньше было намного печальнее».
Что вы вырезали?
Ничего такого. Ритм был немного другим. Просто я понял, что смерть окружает героев на протяжении всего фильма. И отец Макса все время был один, герой как будто сторонился его, хотя они пытались справиться с одной и той же проблемой. Но мне было интересно понаблюдать, как сильно может поменяться реакция зрителя. Кстати, он не заметил, что именно мы вырезали, только, что фильм сократился примерно на четыре с половиной минуты.
Давай поговорим о чем-нибудь хорошем, например о Peanuts. В «Бутылочной ракете» чувствуется влияние комикса, но в «Академии Рашмор», когда мы видим шапку-ушанку, как у Чарли Брауна, отсылка становится очевидной. Что Peanuts, Чарльз Шульц и Билл Мелендес, создавший телешоу на основе комикса, значат для тебя как для художника?
Я любил «Индиану Джонса» и все, что мы смотрели по телевизору, например, «Частного детектива Магнума», но Peanuts всегда нравились мне больше всего. У нас была целая коллекция вырезок. И по некоторым можно было проследить эволюцию рисунков. Знаешь, как он изменил Снупи?
Он стал меньше походить на собаку.
Он стал менее похожим на собаку. Стал таким комическим персонажем.
Он как будто стал человеком в костюме собаки.
Да, ты прав. По мере развития комикса Снупи становился все более важным персонажем.
Ага.
Нам нравилась «Великая тыква», но моим любимым все равно оставался специальный рождественский выпуск. Чарльз Шульц придумал чудесную вещь – образы всех этих персонажей, их особую ауру и самого главного героя. Никто не знает, сколько им на самом деле лет, но главный герой в депрессии, и это определяющая характеристика. А другой персонаж, Люси, очень злая и даже немного подлая. Все это отличная основа для чего-то серьезного, но у всех героев детские голоса, голоса прекрасных актеров. Да и сама анимация, потрясающий сценарий, идея и тема коммерциализации Рождества и того, как это угнетает. Все это очень необычно.
Да и вообще возвращение духовности религиозному празднику не та тема, которая каждый день обсуждается в мультфильмах.
В специальном выпуске длиной в двадцать четыре минуты, который начинался в воскресенье в половину седьмого вечера. Очень своеобразно. Но они добавили музыку, и в результате получилось невероятное сочетание таланта и просто удачи. И я думаю, это волшебная вещь.
В твоих фильмах я тоже замечаю влияние подхода Чарльза Шульца к прописыванию характеров. В нем очень много несоответствий. Вроде бы история о детях, но персонажи не говорят и не ведут себя как дети. Там есть герой, который очень любит Бетховена, он отличный пианист. А еще есть Линус, который, по всей видимости, знает наизусть всю Библию.
Не заметно ли еще и Толстого?
Да, и его. И «Войну и мир». Очень сильно. И у тебя есть там маленькая девочка, которая предлагает психиатрические консультации и все такое.
За пять долларов.
Мне кажется, влияние Чарльза Шульца особенно сильно чувствуется в «Семейке Тененбаум», особенно в эпизодах, где главные герои – дети. Помню, как в детстве я удивлялся, насколько депрессивный Чарли Браун и какими неприятными иногда могут быть выпуски комикса – с неприятными сюжетными линиями. Было очень много историй, связанных с поражениями, провалами, неисполненными желаниями – Люси снова и снова отбирала футбольный мяч у Чарли Брауна.
Чарли Браун. Обычно лучшее, что он получает, – это тусклый огонек надежды после полного поражения.
В интервью, которое я брал у тебя в связи с тридцатым юбилеем «Рождества Чарли Брауна», ты сказал, что задумал Макса Фишера как сочетание Чарли Брауна и Снупи.
Хм…
А мисс Кросс – как сочетание мисс Отмар и маленькой рыжеволосой девочки.
Я не помню мисс Отмар. Думаю, ты сам выявил эту связь.
Давай вернемся к идее энергии в «Академии Рашмор». В беседе о «Бутылочной ракете» ты сказал, что иногда можешь посмотреть фильм и сказать: «Ну и дела, лучше бы я сделал этот кадр чуть длиннее». Появляются ли у тебя такие же мысли относительно «Академии Рашмор»? Потому что энергия, импульс так важны для кино.
Когда я говорил об этом, я не обязательно имел в виду «Бутылочную ракету». Я не знаю, о каких именно сценах говорил. Думаю, во всех моих фильмах есть эта ошибка, как и то, что какие-то моменты можно было бы вырезать. В «Академии Рашмор» была только одна небольшая сцена, которую я убрал, – когда Макс забирает книги из своего шкафчика после исключения из школы. Больше мы ничего не убирали.