История Средиземноморья («круга земель») между 218 и 129 гг. до н. э., если взглянуть на нее с почтительного расстояния, видится трехактной трагедией на тему «рождение империи». Ее первый акт должен был определить, кому из двух великих государств, Карфагену или Риму, стать создателем средиземноморской империи. Победа Рима во Второй пунической войне в принципе решила этот вопрос. Но в Восточном Средиземноморье существовали обломки могущественной империи Александра Македонского, владыки которых, хотя сами и не претендовали на мировое господство, отнюдь не собирались кому-либо подчиняться. Мощное сопротивление Риму народов Средиземноморья, не желавших быть порабощенными, – второй акт трагедии. В третьем ее акте (146–129 гг. до н. э.) историку уже видны последствия создания империи как для побежденных, так и для победителей.
Участниками этой трагедии были хорошо известные полководцы: Ганнибал, Сципионы Старший и Младший, Фабий Максим, Эмилий Павел; политические деятели: Катон Старший, Тиберий Гракх: цари: Филипп V, Персей, Селевк, Деметрий, Эвмен II, Аттал III, Птолемей VI. Но главным героем трилогии был избран тот, кто сохранил сведения об этом времени и осмыслил его как величайшую историческую драму – греческий историк Полибий (200–129 гг. до н. э.).
Трагедия Полибия мною не выдумана. Сын Ликорты и в самом деле был вместе с другими знатными ахейцами насильственно депортирован в Рим и провел там семнадцать лет. О его жизни в Риме известно очень немного: он был поселен в доме победителя Македонии Эмилия Павла, занимался с его сыновьями, руководил их чтением. Здесь же впоследствии стали собираться тогда еще немногочисленные образованные римляне, поклонники греческой культуры, возник «кружок Сципиона», римского ученика Полибия, будущего разрушителя Карфагена.
Второй человек у себя на родине, насильственно вырванный из политической жизни, Полибий потому и обращается к истории, что видит в ней действенное средство влияния на политику. Он убежден, что извлекаемый из правдивой истории опыт помогает политическим деятелям избегать ошибок. Видя могущество Рима, Полибий считал борьбу с ним безнадежной и призывал своих соотечественников добровольно признать его верховенство. Надеялся он воздействовать и на римлян – убедить их в необходимости более гуманного обращения с побежденными. Эти попытки потерпели провал. Современники редко относятся серьезно к предупреждениям историков. Современники же Полибия и вовсе ценили в истории лишь развлекательность. Полибий был обречен на непонимание тех, к кому обращался.
Вторая главная фигура трилогии – Андриск, в исторических трудах древних – не человек, а тень. Одно из наиболее полных сообщений о нем принадлежит позднему автору Ампелию: «Лже-Филипп, из плебеев низкого происхождения, уверовавший благодаря внешнему сходству, что он сын Персея, вовлек македонян в войну. В самом начале мятежа он был схвачен и послан под стражей в Рим, но, бежав оттуда, вновь возбудил Македонию. Вскоре разбитый Цецилием Метеллом в грандиозной битве, он бежал во Фракию и, выданный фракийскими царями римлянам, был проведен в триумфе». К сообщению Ампелия можно добавить, что Андриск происходил из малоазийского города Адрамиттия и по профессии был скорняком. Все остальное в этом образе вымысел, или, точнее, цепь умозаключений.
Будь Андриск македонцем, древние авторы сообщили бы об этом. И я решил сделать Андриска эпирцем. Мне было известно, что мать юных македонских пленников Лаодика вскоре после битвы при Пидне поселилась на своей родине, в Антиохии. Андриск не мог иметь успеха, если бы не пользовался поддержкой наследников Персея. И я направил Андриска в Антиохию, связал с Лаодикой, столкнул с деморализованным Деметрием.
Носителем принципов, против которых выступал Полибий в своем историческом труде, был Катон Старший, колоритная и страшная фигура эпохи римских завоеваний. Если Полибий, размышляя о будущем круга земель, отводил Риму роль наиболее авторитетного государства, которому подчиняются другие народы, то Катон строил отношения между Римом и неримским миром по образцу тех, которые он считал естественными для своего поместья – господин и рабы. Отсюда и заключительная формула каждой его речи: «А все-таки я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен».
Для воссоздания образа Катона не приходилось прибегать к вымыслу. Однако все, что нам известно о Катоне и что характеризует неумолимую последовательность его мыслей и поступков, заимствовано не из «Всеобщей истории» Полибия, а из речей и произведений самого Катона, и отзывов о нем других римских авторов. Изгнанник Полибий не осмеливался на какую-либо критику старейшины сената, предпочитая о нем молчать. Борьба между Полибием и Катоном была невидимой, подспудной. И если в вопросе о разрушении крупнейших культурных центров Среднеземноморья одержал верх Катон, то на почве написания истории победителем оказался Полибий. Именно он, грек и изгнанник, стал первым достойным упоминания историком Рима и римских завоеваний, и через полвека Цицерон скажет о нем с гордостью: «Наш Полибий». Успех Полибия в области исторической науки был одновременно победой греческого начала во всех областях культуры и знания. Рим, одолевший Грецию силой оружия, подчинился ей как ученик учителю.
Результатом римских завоеваний стала невиданная концентрация рабов в Италии и Сицилии. Греческий историк Диодор писал: «Сицилию затопило такое количество рабов, что слышавшие об этом не верили, считая преувеличением». Все, что говорится в трилогии о жестком обращении с рабами, – точная передача сообщений Диодора. Наши герои – руководители восстания рабов в Сицилии (138–132 гг. до н. э.) Евн, Клеон, Ахей, Коман – исторические лица. Мы позволили себе лишь предложить гипотезы об их происхождении.
Незримым участником повествования в романе «Полибий» является философ Зенон. Стоическая философия, создателем которой был Зенон из Китиона (336–264 гг. до н. э.), во II в. до н. э. пользовалась огромной популярностью. Разрушение городов, массовое порабощение свободного населения, внезапное возвышение одних и падение других – эти трагические перемены легче всего было понять с позиций стоического учения о провидении, судьбе. Судьба (римляне называли ее фортуной) в это время оттеснила на задний план богов. Человек, решившийся стать самозванцем (а их во II в. до н. э. было множество), должен был быть поклонником учения, признававшего равенство возможностей богатых и бедных, царей и рабов. И хотя неизвестно, при каких обстоятельствах познакомился Андриск со стоицизмом, не остается сомнений, что он был почитателем Зенона.
К стоицизму склонялся и Полибий. Однако влияние стоицизма на Полибия проявляется не в его поведении, а в понимании им истории. Объединение круга земель под властью Рима Полибий считает предназначением судьбы, с чем, конечно, не могли согласиться ни его соотечественники ахейцы, ни карфагеняне, ни македонцы.
Последователем учения Зенона был и Блоссий, воспитавший целую плеяду радикальных реформаторов, и прежде всего братьев Гракхов и Аристоника. Человеческое отношение к угнетенным – это тоже стоическая черта. Зенон учил, что царь по своим душевным качествам может быть ниже последнего из рабов, а раб по тем же качествам может оказаться достойным царской власти. Какое прекрасное оправдание борьбы рабов за освобождение! Таким образом, стоицизм удовлетворял чаяниям самых различных слоев населения рождающейся империи.
В промежутке между написанием второй и третьей частей трилогии я вступил в переписку с замечательным писателем-фантастом Иваном Антоновичем Ефремовым. В одном из своих писем он рассказал мне об археологическом открытии в Сицилии – там был найден дворец римских императоров, полы которого покрыты колоссальной мозаикой. «Вот вам тема для романа, – писал мне Иван Антонович. – Во мраке невежества возникло такое чудо культуры». Прежде чем ответить на это письмо, я просмотрел все, что имеется о Сицилии IV в. и, не найдя ничего об этом памятнике в литературных источниках, отказался от предложенной темы, которая так увлекла моего корреспондента. Прочитав вскоре появившийся его роман «Таис», я до конца осознал, насколько различны наши задачи и пути. Геолог может быть фантастом. Историк, если он хочет оставаться на почве своей науки, – никогда (конечно, если он не творит химеру прекрасного будущего).
На глазах читателей в судьбах людей, городов и народов произошли разительные перемены. Родилась Римская империя, которая отличалась от своих предшественниц – ассирийской, персидской и македонской держав не только размерами, военной мощью, но и классической завершенностью. Рим превратил Средиземное море в море внутреннее. Римляне так и называли его «наше море». Впрочем, и Понт Эвксинский (Черное море) они также могли считать своим. Ведь римские легионы несколько столетий стояли на той крымской скале, где ныне высится Ласточкино гнездо. Им принадлежало черноморское побережье Кавказа. Построенный римлянами вал разделил степи Молдовы. Рим заставил подвластные народы жить по своим законам и многим из них дал свой язык. На этом языке сформулированы законы империй всех времен и народов «Dévidé et impera» («Разделяй и властвуй!»), «Vae Victis» («Горе побежденным!»), «Si vis pacem, para bellum» («Если хочешь мира, готовь войну»), «Uibi et oibi» («Городу и миру»). Военное могущество Рима, незыблемость его законов, продуманность системы администрации создавали ощущение, что Рим вечен – Roma aeterna est. Однако еще до начала гражданских войн и сменивших их столетий господства монархического режима некоторым было ясно, что империя обречена, что Рим падет, так же как до него пали Карфаген, Ниневия и Персеполь. Нет сомнения, что среди провидцев был и Полибий, автор труда о возникновении империи, труда, о котором можно было бы сказать словами другого великого историка, афинянина Фукидида: «Он достояние вечности». Определяя пользу истории, Полибий говорил: «Опыт, извлекаемый из правдивой истории событий, служит нам лучшей школой». К этому мне нечего добавить.