В этом тяжелейшем положении вожди фракийцев предложили воинам три пути избавления: старейший вождь Динис утверждал, что единственный путь к спасению — сдача на милость римлян и сам первый перешел к римлянам с женой и детьми, а его примеру последовали те, кто по возрасту и здоровью не мог уже биться, а также женщины. Боеспособные же молодые воины частью последовали примеру вождя Тарса, предложившего быструю смерть мукам осады и подавшего остальным пример, пронзив себе грудь мечом; третий вождь, Турес, надеялся на успех прорыва вражеской осады путем решительной ночной атаки. К несчастью, среди фракийцев нашлись те, кто предупредил римлян о готовившемся ночью прорыве, и Сабин немедленно принял должные меры, усилив передовые позиции.
«Надвинулась ночь с жестокой грозой, оглашаемая к тому же дикими криками, по временам сменявшимся полным безмолвием, что вселяло в осаждавших тревогу перед неизвестностью. Сабин стал обходить своих воинов, убеждая их не поддаваться на уловки врагов, не обращать внимания ни на загадочный гул, ни на обманчивую тишину, но каждому бестрепетно исполнять свой долг и не метать понапрасну оружия.
Между тем варвары, налетая толпами, то осыпают вал камнями, обожженными кольями, стволами срубленных деревьев, то закладывают рвы валежником, связками хвороста и мертвыми телами; иные подносят к нашим укреплениям заранее заготовленные мостки и лестницы, хватаются за частокол на валу, рушат его и дерутся врукопашную с обороняющимися римлянами. Наши воины мечут в них дротики, сталкивают щитами, поражают тяжелыми осадными копьями, сбивают сбрасываемыми на них каменными глыбами. Римлян воодушевляет надежда, порожденная уже одержанную над тем же врагом победою, и боязнь тем большего бесчестья, если их одолеют, варваров — сознание, что это последняя попытка спастись, а многих из них к тому же — и находящиеся позади них жены и матери и их жалобные стенания. В одних ночь вселяет отвагу, в других — страх; удары наносятся неудачно, раны — внезапно; невозможность отличить своих от врагов и горные ущелья, доносящие с тыла отзвуки голосов сражающихся, привели наших в такое отчаяние, что несколько укреплений было оставлено римлянами, решившими, что неприятель прорвался за вал. Но враги, кроме отдельных воинов, за него не проникли; всех остальных, после того как самые доблестные были сброшены с вала или изранены, уже на рассвете наши погнали на вершину горы, к тому месту, где было расположено укрепление, и там, наконец, принудили их сложить оружие. Ближние селения изъявили покорность по доброй воле своих обитателей; прочие не были взяты приступом или осадою лишь потому, что в Гемских горах (Балканах. — И. К.) началась ранняя и суровая зима».{335}
Подавив фракийское восстание, римляне не стали превращать Фракию в провинцию. Тиберий предпочел сохранить за ней статус союзного царства, покорного Риму. Лишь двадцать один год спустя правивший император Клавдий, племянник Тиберия и младший брат Германика, упразднит у фракийцев царскую власть, превратив Фракию в обычную римскую провинцию. Урок, данный Гаем Помпеем Сабином фракийцам, оказался настолько суровым, что никакого сопротивления не последовало. Сам Помпеи Сабин за подавление фракийского восстания был удостоен сенатом с благосклонного согласия Тиберия триумфальными отличиями, честно им в Балканских горах заслуженными.
Еще более опасным, чем фракийский бунт, оказалось восстание в провинции Африка, возглавляемое неким Такфиринатом.{336}
Такфаринат, родом нумидиец, служил в римском военном лагере во вспомогательном войске. Дезертировав оттуда в 17 г., он сначала набрал под своим началом обычный разбойничий отряд. Но когда число его стало чрезвычайно быстро расти, Такфаринат решил, используя имевшийся у него военный опыт, создать настоящее войско, каковое можно было бы двинуть против ненавистных римлян. В этом он в чем-то подобен германскому вождю Арминию.
Вскоре у Такфарината оказалось под началом настоящее войско, состоявшее из пеших и конных отрядов. Более того, к нему присоединилось целое племя мусуламиев. Мусуламии были воинственными номадами, кочевавшими близ пустыни Сахары и никогда не ведшими оседлого образа жизни. Были они многочисленны и славились своей военной силой. Более того, они были в дружеских отношениях с соседними мавританцами, племенами в то время независимыми от Рима. Вождь мавров Мазиппа охотно примкнул к мусуламиям и, подобно им, стал верным союзником Такфарината. Теперь войско мятежников состояло из двух частей: в укрепленном на римский манер лагере Такфаринат обучал, используя свой собственный опыт служения в римской армии, лучших из своих воинов настоящему военному искусству по римскому же, естественно, образцу. Они были вооружены на римский лад и Такфаринат установил в лагере воинскую дисциплину и порядок в истинно римском духе. Мазиппа в это время со своей многочисленной легкой конницей мавров и мусуламиев совершал набеги на римские поселения провинции Африка, «жег, убивал и сеял повсюду ужас».{337}Первые успехи повстанцев и их степных союзников привели в их стан и племя кинифиев, известное своей многочисленностью и военной силой подобно тем же мусуламиям.
Первые успехи вскружили голову Такфаринату и его соратникам, тем более, что в провинции Африка (совр. тер. Туниса) у римлян был только один легион, каковым командовал проконсул провинции Марк Фурий Камилл. Проконсул носил славнейшее в римской истории имя. Некогда доблестный полководец Марк Фурий Камилл покорил город Вейи, бывший на протяжении веков грозным соперником и врагом Рима, а в 390 г. до Р.Х. разгромил полчища галлов-сенонов во главе со знаменитым их вождем Бренном, сумевшим на время захватить сам город Рим, исключая крепость на Капитолии. С тех пор, однако, уже четыре столетия род этот ничем боле себя особо не прославил. Да и нынешний потомок пятикратного диктатора и полный его тезка до восстания Тракфарината ничем особо себя не проявил и вообще считался человеком, в военном деле несведущим. Последнее должно было быть известно Такфаринату и особо вдохновлять его на решительные действия. Потому нумидийцы и мавры, обладавшие к тому же немалым численным превосходством, без колебаний приняли бой. Камилл имел под рукой единственный свой легион, усиленный, правда, вспомогательными войсками. В сражении он поставил римскую пехоту легиона в центре боевого строя, с флангов ее прикрывали легковооруженные воины из вспомогательных войск, далее располагались два конных отряда.
Победа неожиданно оказалась быстрой и решительной. Повстанческая армия была опрокинута и разбежалась, но мятежный предводитель Такфаринат сумел скрыться. Потому успех нового Марка Фурия Камилла — полководца, следует признать неполным. Тем не менее, успех был. И достигнутый быстро и без просьб о подкреплении достаточно скромными по численности силами. Полководец Тиберий не мог не оценить действий римского проконсула Африки и, выступая в сенате, от души восхвалил воинские деяния Камилла. Сенат охотно присудил победителю нумидийцев и мавроев триумфальные почести. Победа казалась окончательной и о возобновлении войны в Африке с тем же самым Такфаринатом в Риме и не помышляли.
Возможно именно быстрый успех Марка Фурия Камилла вдохновил Веллея Патеркула на очередную хвалу Тиберию в связи с военными действиями в Африке: «Равным образом африканская война, внушавшая не меньший ужас (сравнительно с восстанием Сакровира и Флора в Галлиях. — И. К.) и постоянно расширявшаяся, благодаря его ауспициям и рекомендациям (Тиберия — И. К.) была вскоре похоронена».{338}
Это сообщение Патеркула вызвало непонимание и даже негодование у иных историков позднейшей эпохи. Так Р. Сайм назвал его сообщение доказательством того, что Веллей — лживый историк.{339}
При всем уважении к столь видному антиковеду подобный приговор представляется слишком суровым. Конечно, ауспиции — наблюдения за полетом птиц и гадания по его особенностям — едва ли могли стать основой рекомендаций Тиберия Марку Фурию Камиллу. Совсем не должно столь буквально понимать слова Веллея Патеркула об ауспициях Тиберия. Не стал бы он прибегать к услугам авгуров для практических советов военачальнику, ведущему нелегкую кампанию против опасного врага Римской империи, каковым был Такфаринат. Но для соблюдения древней традиции и из почтения к обычаям предков Тиберий мог свои рекомендации Камиллу обосновать ссылкой на толкование ауспиций. Учитывая колоссальный военный опыт и полководческий дар Тиберия, можно предполагать его практические советы Камиллу, и тот ими успешно воспользовался. Ведь до этого Камилла не зря, наверное, считали человеком, в деле военном несведущим. Может, потому и превознес Тиберий деяния Марка Фурия в сенате, что тот достойно воплотил его советы в жизнь.
Беда была в другом: Марк Фурий Камилл не сумел обезглавить мятеж. Такфаринат укрылся в степях за переделами римских владений в Северной Африке, где при поддержке местного населения, крепко не жаловавшего римлян, через четыре года собрал новые силы «и настолько возомнил о себе, что направил послов к Тиберию, требуя для себя и своего войска земель, на которых они могли бы осесть, в противном случае угрожая беспощадной войной. Рассказывают, что никогда Тиберий не был сильнее задет ни одним оскорблением, нанесенном ему лично или народу римскому, чем тем, что дезертир и разбойник дерзнул счесть себя воюющей стороной. Ведь даже Спартак, разгромивший столько консульских войск и безнаказанно опустошавший Италию, и притом тогда, когда государство было ослаблено непомерно тяжелыми войнами с Серторием и Митридатом, не мог добиться открытия мирных переговоров; а при достигнутом римским народом величии и могуществе тем более не пристало откупаться от разбойника Такфарината заключением мира и уступкой ему земель».