Из храма вытекает пестрое шествие. Ламы в красных и желтых одеяниях завернуты в зеленые и синие покрывала. Солнце освещает их, и нашему взору предстают непостижимые сцены, исполненные магической силы. Священники выстраиваются. Инструменты продолжают издавать ужасную музыку. Танцоры бога войны в вихре дикой пляски начинают теснить собравшихся. Они начинают игру, полную беззаветной самоотдачи, которой мы никогда до этого не видели и вряд ли увидим еще. Медленно, словно выверяя каждый шаг, шумя щелками, двадцать вассалов Канченджанги начинают дико кружиться, поблескивая своими мечами. В танцевальном шаге они совершают круг, становятся в ряд и возносят громкими криками первое почитание божеству войны. Мимика на лицах фанатичных воинов, которые преданы танцу и божествам, является жестокой и непостижимо-загадочной. Серьезность данного исполнения усиливается непреклонными чертами монголоидных лиц. Звучит команда. Мечи направляются к центру, щиты блестят как золото, цвета расплываются в неистовом импульсивном движении.[79] Едва ли возможно выхватить из этого вихря отдельные безумные прыжки. В этом хаосе цветов нельзя уловить даже отдельных движений. Но в каждом из них чувствуется законченность и гармоничность.
В каждом их выпаде, в каждом внезапном повороте чувствуется самоотверженность. Иногда из вихря танца взгляд вырывает лица. Даже под огненно-красными шарфами видно, что они покрыты капельками пота. Шаги начинают замедляться, и вновь раздается команда. Вновь блестят мечи, сверкают щиты, на шлемах развиваются пучки. Все это созвучно тому, что требует от своего воинственного народа Канченджанги: выносливости, силы и самообладания.
Не делая ни одной остановки, танцоры кружатся все в новых и новых позах, набирая то неистовый темп, то сбавляя его, то издавая неистовые крики, то кружась в полном молчании. Мы зачарованы этим захватывающим представлением, которое втягивает нас все глубже и глубже в сферу магических явлений. Однако апогеем истинного военного танца является пленительный и фантастический таинственный танцевальный ход «дорж гро дорджидрос». Это экстатическое и невероятно дикое переживание, когда пять танцоров, каждый из которых символизирует одну из вершин Канченджанги,[80] начинают символическое действо, которое провозглашает победу правды над ложью, добра над злом. Я чуть было не посчитал оскорблением, когда личный секретарь Его Величества дернул меня за рукав и вырвал из плена этого увлекательного представления. Тем не менее, заботясь о нашем физическом самочувствии, он пригласил нас в почетный шатер, где нам надо было подкрепиться отменной китайской пищей.
Мы предпочитаем пить кофе из термосов, чтобы не пропустить появление божеств. Внезапно группа лам начинает издавать глухие звуки. Все зрители напряжены и волнуются. Горнисты занимают свои позиции по обе стороны от храма. Военные танцоры обнажают мечи. Тяжелые занавеси распахиваются. В плавном движении появляется нереально огромный бог войны. Он танцует с мастерством и грацией, которые не должны быть присущи такому гиганту. Энергичные, но элегантные движения божества являют собой полную противоположность неистовым па его воинов. Во всем чувствуется его повелительность. Роскошные одеяния Канченджанги поблескивают в лучах солнца, которое уже начинает клониться к закату. Неожиданно небо окрашивается в янтарный цвет. Кажется, что облака разошлись, чтобы сам гора взирала, выражают ли люди покорность своему повелителю! В начале танца к божеству войны подводится жеребец. Великолепное животное с уздечкой, украшенной драгоценностями, тоже отдает честь своему божественному повелителю. Вновь звучит музыка, и в такой же торжественной манере появляется Махакала, демон всех демонов. Его сопровождают несколько лам. Он кружится в беспорядочном танце. Его кровожадную голову черного цвета венчает корона из человеческих черепов. Черты его лица страшные и резкие. Он держит смертоносное копье. Одеяния, контрастирующие по цвету с украшениями божества войны, еще сильнее подчеркивают символичность Канченджанги. После того как два самых могущественных божества заканчивают свой танец, они водружаются на золотые тронные кресла, чтобы принять парад воинов. Махакала сидит справа, а Канченджанги — слева. Первым из группы танцоров выпрыгивает герольд Махакалы. Вновь блестит оружие, а он сам глубоким, сильным и проникновенным голосом возносит хвалу божеству: «Сегодня ты, гордый и непобедимый Махакала, заботящийся о мире и человеке, вновь находишься среди нас, чтобы исполнить свои тяжкие обязанности. Стрелы, копья, мечи и кинжалы вновь блестят, и, как прежде, они направлены на врагов. Горы мертвых тел станут твоим пиршеством на этом празднике. Ты запьешь их морями крови, а твоими лакомствами станут глаза, уши и языки. Тот, кто любит жизнь, будет приведен сегодня к тебе, но тот, кто готов умереть, будет приближен тобою. Махакала разорвет красный поток твоей жизни и пожрет твое тело на божественном праздничном пиршестве. Это он, опьяненный кровью, сокрушительный демон демонов. Слава Махакале, духу всех мертвецов. Ки ки ху ху! Ки ки ху ху! Ки ки ху ху!» Едва только заглохли звуки боевого клича, как вперед из рядов воинов выступил герольд Канченджанги и начал свое восхваление божества: «О, победитель врагов, совершивших все десять прегрешений! О, высочайший хранитель страны риса! О, властитель всех гордых существ, которым ты являешься в ледяном великолепии в образе непобедимого великана горы Дзод-нга (Канченджанги)! Увидь, что сегодня мы все склонились перед тобой. Ты наш вечно молодой бог войны, а твое сердце мягко так же, как Дхарма-кайя.[81] Ты светишь пятикратной чистотой нашей стране. К тебе устремляются победоносные отряды всех духов и богов, однако ты подобен штормовому ветру и ездишь верхом на белом жеребце целомудрия. В неистовой ярости ты являешь врагу свои три глаза до тех пор, пока мы не одерживаем победу. Теперь ты величественно возвышаешься на своем золотом троне, о наш повелительДзод-нга, наш бог войны, наш пятивершинный символ верности, чести, смелости, великодушия и победы! Все четыре ветра возвещают нам о твоей милости. Твой трон будет возвышаться так же крепко, как крепки алмазы в твоей короне. Ки ки ху ху. Ки ки ху ху. Ки ки хи ху!»
И тут со всех сторон раздается боевой клич: «Ки ки ху ху! Ки ки ху ху!» В вечернем солнечном свете блестящие мечи вспыхивают ярким светом и преклоняются перед божествами. Но один меч блестит больше других. Его обладатель начинает кружиться и возносить песнь оружию. «О, мое пропитанное кровью лезвие! О, мой меч жизни! Тысячи демонов ковали тебя из громового металла,[82] тысячи богов тебя заклинали и заговаривали. Летом белые горные владыки закаляли тебя, а зимой земли вечного моря раскаляли тебя. Ты впитал в себя жар огня и прохладу озер. Тебя окунали в чудесные яды и шлифовали человеческими черепами. Ты значишь для нас больше, чем все сокровища мира. Когда я размахиваю тобой, то сыплются искры. Когда я опускаю, то с тебя стекает кровь. Ты лишаешь жизни врагов, ты сносишь ветви инжира, ты разрываешь в клочья нечистых духов. Ты ужасный нацеленный меч. Для меня ты самый верный и самый дорогой из всех моих друзей. Твое страшное имя — «блестящий луч смерти». Ки ки ху xy. Ки ки ху ху. Ки ки ху ху».
Божества встают со своих мест и, танцуя, направляются обратно в храм. Год спустя они вновь выйдут из него вечно молодыми, чтобы снова явить себя народу. Воины ликуют, звучат сигнальные выстрелы, летит глухой бой в барабаны. Теперь, когда боги вернулись обратно на свои ледяные вершины, махараджа приглашает нас изведать традиционного «мувара», сиккимского пшенного пива. Оно пьется при помощи длинных и тонких бамбуковых палочек, которые, после сушки на жарком субтропическом солнце, выполняют функциисоломинок. Напиток нам приходится по вкусу. Тем временем все воины, танцоры и удерживавшие жеребцов люди собрались приносить последнюю благодарственную жертву, для чего направляются торжественной процессией к храму, где исчезли божества. Впереди идут лепчасские воины, за ними следуют конюхи, танцоры.
Процессия заканчивается толпами ликующего и кричащего народа. Они совершают три ритуальных обхода храма.[83] С концом церемонии последние солнечные лучи падают на ярмарочную площадь. Теперь знаменосец выходит вслед за красными ламами из храма. Важно вышагивая, он несет в руках корыто с белоснежной мукой. Он приближается к центру танцевального круга. Вокруг него собираются воины, которые окунают острия мечей в муку, которая является символом святого снега. Подобно молниям мечи взлетают вверх. Взлетает облако «снега». Оно как бы направляется вверх к Канченджанги. При этом над толпой проносится ликующий крик: «Ло-за-ло, боги победили!» Покрытый белой мукой знаменосец неспешно направляется назад, за ним следуют военные танцоры. Прежде чем вассалы великих божеств исчезают в храме, их мечи, шлемы и щиты успевают еще раз блеснуть на солнце. Военный танец богов закончен принесением великой жертвы.
Мы от всего сердца были благодарны, что смогли столкнуться с этим кусочком Средневековья, увидеть истинную Азию.
Но не только в Гангтоке, но почти во всех крупных населенных пунктах и монастырях Сиккима после окончания чудовищных муссонных дождей были проведены «чертовы танцы», целью которых было. задобрить демонов гор, уничтожить зло и приманить добрых духов. Если сиккимцы в целом все-таки пришли к соприкосновению с испорченной европейской цивилизацией, то все же они продолжают пребывать во власти своих древних традиций и преданий. В желтых, синих, красных, зеленых одеждах, сделанных из тяжелого старого китайскрго шелка, танцоры с мечами повсюду вытекают из мрачных храмов, чтобы в лучах заходящего солнца продолжить свое культовое торжество. Одичавшие реки перестают шуметь, леса на горных склонах вновь тянутся вверх, а где-то высоко встречаются блестящие вечно заснеженные горные вершины и синее гималайское небо.