– Козюлькин, сукин сын, – вздохнул Ковалев. – Он же сам себя проверял. Потому и не обнаружил. А вы, Карл Федорович, требуете доказательств. Вот лучшее доказательство!
– М-да… – статский советник схватился за голову. – Что я скажу князю-главноначальствующему?
– Но ведь он уехал? – спросил сыщик.
– Да, убыл в Петербург. Теперь до августа не покажется, а то и до сентября.
– Ну и не забивайте себе голову. Фрезе нормальный, он… – Лыков замешкался, подыскивая слово.
– Он поймет, – подсказал полицмейстер. – И поможет, чем надо.
– Да, помощь Александра Александровича понадобится, – согласился Трембель. – Ваше дознание, Алексей Николаевич, выводит дело на новый уровень. Замешаны такие фигуры, в генеральских чинах… Надо готовить секретную операцию, пора разоблачить мошенников. Берем в разработку кассиров вместе с их начальником: смотрим их формуляры, соответствие расходов доходам, счета в банках, что записано на родственников…
– Дело не в одном Козюлькине, – осторожно начал сыщик. – Динда-Пето сказал, что здешняя полиция продажна. Отдавай ей десять процентов добычи и грабь, сколько хочешь.
– Что?!
– Абрек так сказал, не я.
Кавказцы переглянулись, и Ковалев спросил:
– А фамилии он назвал? Кто потворщик?
– Сейчас пойдем и узнаем! – грозно заявил начальник особого отдела.
Трое полицейских приехали в Метехский замок уже под вечер. Их встретил растерянный князь Чиковани. Лыков сразу понял, что случилось неладное. Он взял помощника смотрителя за рукав:
– Не уберегли?
– Ва… ваше высокоблагородие…
– Как это вышло? Я велел никого в камеру не пускать.
– Парашечники, ваше высокоблагородие. Они, сволочь.
– Яснее, князь, яснее!
Трембель и Ковалев начали одновременно наливаться красным цветом. Статский советник рявкнул так, что Чиковани отпрянул:
– Доложить, что произошло!
– Арестант Елизбар Чолоков отказался выносить из своей камеры парашу. Абрек, им не полагается. Я… виноват, не подумал. Приказал вынести ее дежурным по этажу. Они зашли, двое. При надзирателе, как положено. И один из них, арестант Хочолава, ударил абрека ножом.
– Убил?
– Так точно, убил.
– На глазах у всех? – не поверил Трембель.
– На глазах… Сказал на допросе, что он кровник Динда-Пето и мстил за смерть двоюродного брата.
Лыков повернулся и направился к экипажу. Начальник особого отдела окликнул его:
– Куда же вы, Алексей Николаевич? Надо дознать все, как было.
– Дознавайте, – вяло ответил сыщик. – Я вам такого «языка» привел…
Дошел до фаэтона, постоял, потом плюнул в сердцах и двинулся в одиночестве за ворота. На душе было мутно. Имадин говорил про кровников. И угадал. Неужели правда? С одной стороны, так могло быть, конечно. У каждого абрека длинный список злодеяний. Это на Руси убили, и убили. Мстить доверяют полиции, пусть она ловит, царь ей за это жалованье платит. Но тут, на Кавказе, все иначе. Весь род потерпевшей стороны считает своим долгом найти и покарать злодея. Даже в тюрьме на глазах у стражи.
А с другой стороны, опять оборвана важная ниточка. Багдасаров, Шмыткин, теперь вот Динда-Пето. Как только он, Лыков, находит важного свидетеля, тот сразу погибает. И все это цепь случайностей? Не может быть.
– Имадин! – сообразил сыщик и стал ловить извозчика. Ведь чеченец сейчас единственный живой свидетель. Он менял краденые купюры, ходил в казначейство… Значит, постараются устранить и его.
Когда Алексей Николаевич ворвался в номер, Имадин сидел под настенником и читал газету. Практиковался в русском языке.
– Уф! Все в порядке?
Чеченец поглядел на друга и спросил в ответ:
– Что-то случилось с Динда-Пето?
– Да.
– Его зарезали в камере, будто бы кровник. Так?
– Так.
– Ловко.
Алибеков отложил газету и задумался.
– Я… – начал было сыщик, но отставной разбойник жестом остановил его. Так в молчании прошла минута, потом Имадин поднял глаза:
– Мне надо спрятаться.
– Согласен. Потребуются документы, но их я сделаю.
Тут в дверь постучали, и вошел полицмейстер.
– Алексей Николаевич, Имадин Алибекович, едемте ко мне.
– Зачем?
– За документами. Сами понимаете…
Имадин бросил быстрый взгляд на друга, тот кивнул: вот видишь!
Через полчаса в кабинете полицмейстера хозяин протянул Лыкову бланк.
– Это вид на три года, с полицейской явкой[42] города Тифлиса, моей подписью и печатью. Чистый. Впишите туда вымышленные имя и фамилию, так, чтобы даже я их не знал.
Алексей Николаевич как раз об этом и хотел просить Ковалева, только не решил, как сказать.
– Спасибо, Георгий Самойлович!
– Еще понадобится оружие.
– Я дам Имадину маузер Динда-Пето.
Тут чеченец запротестовал:
– Оставь его себе, это хорошая штука. Сто рублей стоит!
– Прикажешь дать плохую? – рассердился сыщик. – Твоя жизнь в опасности!
– Ну и что? Она давно уже в опасности, лет двадцать как. Но и твоя, кстати, тоже. Я-то уеду и спрячусь. Ты один будешь знать где. А куда спрячется Лыков?
– Никуда, – поддержал Имадина полицмейстер. – Алексей Николаевич, мы можем приставить к вам человека. Ненадолго. Но что это даст?
– Я сам буду себя охранять, – заявил коллежский советник. – Так не возьмешь маузер?
– Пока вы ходили по совещаниям, я уже купил себе браунинг, – чеченец вынул из кармана пистолет и показал его. – Так что вооружать меня не надо.
Ковалев нахмурился:
– А… Простите мой вопрос, Имадин Алибекович…
– Где купил? На Армянском базаре. У кого – не скажу.
Полицмейстер сник.
– Да-да, конечно. Но хоть цену назовите.
– Шестьдесят рублей, вместе с патронами.
– Денег я дам, – тут же влез Лыков. – И жди, пока я тебя вызову. Думаю, на войну ты уйдешь раньше, чем понадобишься в качестве свидетеля. Судя по тому, как идет дознание, легким оно не будет. – Подумал и добавил: – Телеграмму Плеве я уже отбил, завтра жду ответ. Но не сомневаюсь, что в отношении тебя он будет положительный. А вот мне его высокопревосходительство даст по шапке…
– За что?
– Свидетели мрут как мухи. А я все брожу в потемках.
– Вы только начали и уже многое узнали, – возмутился Ковалев. – Нельзя требовать невозможного.
– Вы готовы объяснить это Вячеславу Константиновичу?
Полицмейстер замялся, и друзья поторопились с ним проститься. Уже ночь, самое время Имадину исчезнуть.
Сборы заняли несколько часов. Опять консервы, спички, чай плюс бурдюк с водкой. Алексей Николаевич выгреб из бумажника все, что было, – оказалось двести рублей с небольшим.
– Банки откроются только утром, – извиняющимся голосом произнес сыщик.
– Хватит на первое время. А потом я кого-нибудь ограблю и опять стану при деньгах. – Имадин увидел отчаянное лицо приятеля и засмеялся: – Шучу, шучу.
– Где ты решил спрятаться?
– Есть селение Старая Сунжа, две версты от Грозного. Для таких, как я, очень хорошее место.
– Преступное? – догадался Лыков.
– Самое что ни на есть. Это выселок чеченского аула Харачой. Сорок лет назад его спустили с гор за разбои и воровство. Но ничего не изменилось. Как грабили, так и грабят, только теперь город и нефтяные промыслы.
Осталось придумать Имадину новое имя. Посовещавшись, друзья вписали в документ: Муса Ростамов Талашев, крестьянин селения Бердыкаль Грозненского округа Терской области. Чеченец порылся в карманах и вытащил замызганную бумажку.
– Давай сюда еще впишем.
– Что это? – заинтересовался Алексей Николаевич.
– Увольнительный билет Четвертой Кавказской стрелковой туземной дружины.
– Где ты его взял?
– Где-где… Сам-то как думаешь? В горах, конечно.
– Отобрал у жертвы?
– Ну.
– Зачем он тебе сейчас? Есть паспорт, новый, красивый.
– То-то и оно, что новый, – со знанием дела сказал бывший разбойник. – Полиции подозрительно. Нужны еще бумаги, старые, как эта. Вытравлю хлоркой прежнюю фамилию и впишу Талашева. Так будет лучше.
В два часа ночи питерец с чеченцем вышли через задний ход во двор. Там охранитель закона мастерски открыл воровской отмычкой замок в калитке, и они проникли в соседнее владение. Так же, крадучись, пробрались переулками на Лорис-Меликовскую, где шмыгнули в конюшню комендантского управления. Здесь еще утром Имадин оставил лошадей, дав на лапу конюхам. И вскоре два всадника выступили в ночь.
Через Саперную улицу они спустились в Артиллерийскую слободку. Покрутились чуток, не заметили ничего опасного и поднялись на Верийский спуск. Потом по Ольгинской проехали всю Веру. На мосту через одноименную речку скучал постовой городовой, он проводил всадников подозрительным взглядом, но промолчал.
За памятным крестом Тифлис кончался. Справа мелькнули тусклые огни – это были казармы гренадерской артиллерийской бригады. Казачья застава на выезде заинтересовалась путниками. Пришлось предъявить документы. Увидев чин Лыкова, станичники откозыряли и пропустили ночных всадников. Вот она, Военно-Грузинская дорога. Дальше Имадину предстояло ехать одному.
– Телеграфируй в гостиницу, там всегда будут знать, где я, – сказал Алексей Николаевич на прощание.
– А обо мне спрашивать помнишь кого?
– Шейха Бамат Гирей-хаджи.
Чеченец пояснил:
– Это очень уважаемый аксакал, его все знают. – Подумал и добавил: – Вообще-то он тайный правитель Чечни. Но вам, русским, об этом знать не положено.
Лыков от души обнял друга и отпустил его. Имадин пришпорил коня и скоро исчез из виду. А коллежский советник отправился обратно. Снова потянулись редкие огни, казаки на заставе торопливо погасили папиросы при виде начальства. Вот и Верийский мост. Тут сыщик остановил Лалу. Постового на мосту не было. Что за черт? Отошел справить нужду? Или…
Он стоял и не решался продолжить путь. Ему казалось, что на том берегу кто-то прячется. Проторчав так несколько минут, Алексей Николаевич вернулся к казакам.