– Почему? Шашлык у него достойный, – возразил околоточный надзиратель. – Хинкали более-менее. Вина только не пейте, дрянь вино.
На этом совещание прервали, договорившись вернуться к нему вечером. А Лыков поехал на Кахетинскую площадь. Но сначала ему пришлось переодеться. Гайдуков выдал коллеге потертый сюртук и брюки с обшлагами, в которых проглядывали опилки. Алексей Николаевич потер ладони землей и стал похож на артельщика средней руки.
Заведение Мартирузова оказалось под стать тому персонажу, которого сыщик себе выбрал. Шумно, людно, накурено. Зато порции шашлыка поражали размерами. Юркие половые сновали без отдыха и все успевали. В трактире имелось три зала: два простонародных и один чистый. Коллежский советник обошел все и сел в чистом у окна. На площади была невообразимая толкотня. Да, поставь здесь наблюдателей, и полиция к трактиру не подберется…
Подбежал худенький армянин с полотенцем:
– Что пожелаете?
– Из говядины шашлык есть?
– Сделаем для вашей милости.
– Фунт.
– А еще что?
– Балычок с водочкой, без этого никак.
– Возьмите вино, нектар, а не вино!
Но сыщик помнил предостережение Гайдукова и настоял на водке. Еще велел доставить соленых огурцов, пирог с печенкой и побольше черного хлеба.
Половой убежал, а Лыков отправился будто бы искать ретирадное. Под этим предлогом он обошел все заведение, заглянул в кухню, выбрался через один выход на обширный двор, а потом через другой – на соседнюю с площадью улицу. Да, подходящее место для тайной встречи. Под конец Алексей Николаевич сделал открытие. Он обнаружил маленькую комнату, видимо, для особых гостей. Там стоял единственный стол. Окон в комнате не было, а дверей имелось аж три, и две из них вели в служебные помещения трактира. Тут, скорее всего, и сядет атаман!
Плотно отобедав и выпив полбутылки водки, «артельщик» сыто рыгнул и опять начал шататься по заведению. Видать, запамятовал спьяну, где нужник. Пришлось обслуге за руки выводить гостя на улицу. В дверях гуляка сунул половому гривенник и подмигнул:
– Знай мою щедрость! На триста рублев я нынче досок продал, во! Завтра опять приду. Часика в два.
– Будем рады, – с достоинством ответил парень и побежал выполнять очередной заказ.
Вечером Лыков сообщил свои наблюдения тифлисцам. Гайдуков тут же сказал:
– Знаем мы эту комнату. Там пластун не сядет.
– Почему?
– Двери, что ведут вовнутрь, неудобны для спасения. Через одну попадаешь в кухню, а оттудова путь только на площадь. А вторая вообще в тупик. Замучишься убегать.
– Значит, атаман с именинником сядут в чистой половине?
– Наверняка.
– Предлагаю вот что, Парамон Иванович. Я покажусь в трактире завтра, как и обещал. Сяду на прежнем месте…
– Если Безвуглый будет уже там, в чистую половину вас не пустят, – сразу перебил коллежского советника не имеющий чина.
– Да? Это чуть хуже, но не страшно. Окопаюсь в том зале, который ближе. И начну чудить: нужник искать, требовать чего-нибудь невозможного, хозяина брать на голос. Пусть компания в чистой комнате ко мне привыкнет. Полчаса на это уйдет. Опять же, ребята примут по чарке-другой, расслабятся…
– Ванька никогда не расслабляется, – снова перебил околоточный.
– Хоть чуток, мне хватит.
– Ага. А через полчаса мне придтить?
– Можно не одному, а с приятелем, – сказал Лыков. – Это и будет вся наша команда. Больше нельзя – спугнем.
– Втроем вас на одного атамана не хватит, не то что на шайку, – предостерег питерца Снитко. – Я два года назад арестовывал Безвуглого. Пятеро нас было.
– И как?
– Да плохо, вот как. Одному нашему он руку сломал, второму ребро.
– А вам? Простите мой вопрос, Петр Анисимович.
– Чего уж, – махнул рукой коллежский секретарь. – Мне зуб вышиб, господин полицмейстер, чай, помнит.
– Ладно еще никого не убил, – прошептал Ковалев.
Питерцу впервые сделалось не по себе. А вдруг он не справится? Двадцать лет назад он никого не боялся. Но это по молодости. Как появились дети, начал дрейфить. Пару раз заметно для окружающих… Но перебарывал себя или потом отбывал вину чрезмерным риском. Последние лет десять Алексей Николаевич уже меньше ходил по лезвию, больше руководил. Иной раз нарочно лез в пекло, когда особо и не надо было, единственно с целью проверить себя. Так, чтобы или-или, он тебя либо ты его, не выпадало уже давненько. Вдруг разучился? Как говорят про старых скакунов: был, да съездился? Вон на Кахетинском шоссе дрожал что осиновый лист… А тут пластун, молодой, терять ему нечего. Парень, судя по рассказам, лихой. Что, если он не хуже Голунова? С таким сорокасемилетнему Лыкову не справиться.
Отгоняя от себя неприятную мысль, сыщик резюмировал:
– Пойдем втроем. Возьмите кого покрепче.
– Городовой Второго участка Данила Ухов крепче всех, – напомнил начальству Снитко. Гайдуков подтвердил:
– Здоровый, чертушко… Сгодится.
В два часа пополудни артельщик в потертом сюртуке ввалился в трактир Мартирузова и сразу направился в чистую половину. Однако на пороге стоял рослый парень и никого туда не впускал. Дядя сначала пробовал поскандалить. Но всмотрелся в лицо охранника и передумал. Сел тихонько в общей зале и потребовал «как вчера». Парень оценил посетителя и потерял к нему интерес. Судя по приметам, это был Михаил Мерзавкин, есаул при атамане Безвуглом.
Самого атамана было не видать: именины отмечали за закрытой дверью. Но половой то и дело таскал туда всякую снедь. Отнес и большую бутыль чихиря. Вот это славно, авось пластун немного размякнет.
Полчаса Лыков пил и закусывал, негромко поскандалил насчет грязного стакана, но его быстро заткнули. Все тот же Мерзавкин подошел и предупредил: будешь горланить – выкину на улицу. Тут большие люди гуляют, молчи в тряпочку.
Ровно в половине третьего коллежский советник поднялся и шагнул к охраннику. Тот сделал удивленное лицо.
– Ты вот что, паря… Ты обидел меня. Знаешь об этом?
Мерзавкин осклабился:
– Неужто? И чего теперь мне за это будет?
– Да…
Оборвав речь на полуслове, сыщик сильно заехал бандиту в переносицу. Так, чтобы вывести из строя надолго.
– Вот что будет, – сообщил он улетевшему в угол противнику и шагнул в чистую половину. В тот же миг сзади подбежали двое. Один был Гайдуков, а второй – огромного роста детина в полной форме городового, только без шашки. Околоточный пытался оттереть питерца плечом, но тот не позволил.
Навстречу им поднялся высокий мускулистый мужчина лет тридцати, с круглым жестким лицом и злым прищуром.
– А…
– Безвуглый? – спросил Алексей Николаевич для проформы. Больше он ничего ни сказать, ни сделать не успел.
Атаман резко кинулся в атаку. Лыков понял, что сейчас получит удар в левую скулу, и успел прикрыться. Вместо этого ему прилетело сапогом в правое колено. Нога подломилась, он согнулся в поясе. И тут же получил страшной силы удар сверху по темени. В комнате словно задули газовый рожок. Уже теряя сознание, сыщик схватил противника за ногу и пытался повалить, но куда там…
Очнулся он быстро, через несколько секунд. И обнаружил себя лежащим на левом боку. Нестерпимо ныло колено, в ушах звучал тягучий медный гуд. Рука что-то сжимала. Лыков с трудом повернул голову и понял, что это пустой сапог. Напротив валялся Гайдуков и внимательно всматривался одним глазом в начальство. Второй глаз у околоточного был закрыт. Увидев, что питерец очнулся, надзиратель ехидно сказал:
– Ну и что я говорил?!
Алексей Николаевич с трудом сел, но подняться сил не было.
– Мотает-то как… – пробормотал он, ни к кому не обращаясь.
Гайдуков тоже попробовал встать и тоже не смог. Тут Лыков повернул голову и увидел такое, что сразу же заставило его вскочить на ноги. Городовой Ухов лежал у порога лицом вниз, а на кафтане его с левой стороны быстро расползалось кровавое пятно.
– Черт! Парамон, врача, живее!
Коллежский советник всегда брал на задержание перевязочный пакет. Он вынул его из кармана – голова сама собой перестала кружиться, – и нагнулся над раненым. Положил на спину, сорвал кафтан вместе с рубахой. Опять перевернул и принялся лихорадочно бинтовать рану под лопаткой. Но кровь била так, что бинт сразу намок и сделался бесполезен. Краем глаза сыщик увидел, что Гайдуков стоит над ним и смотрит.
– Я сказал, врача!
– Без толку, ваше высокоблагородие. Под сердце вдарил.
– Ухов молодой и сильный, может, еще выживет. Бегом!
Околоточный двинулся к выходу. Его мотало, приходилось держаться руками за стены. Но питерцу некогда было наблюдать, он пытался спасти городового. Порвал снятую рубаху на полосы, затамповал рану и туго-туго стянул сверху жгутом. Кровь, как по команде, остановилась. Тут наконец-то прибежала подмога. Снитко и новый помощник полицмейстера Мандрыкин взяли огромное тело и потащили наружу. Другие подхватили с пола оглушенного, все еще не пришедшего в себя есаула. В чистой комнате Ковалев уже допрашивал бледного казака с дрожащими губами – хорунжего-именинника. Коллежский советник, прихрамывая, двинулся на улицу – ему тоже требовался врач. Но на полпути развернулся и обратился к полицмейстеру:
– Не поймали?
Тот смутился:
– Кто же знал, что он на площадь побежит, а не во дворы? В одном сапоге удрал.
Лыков кивнул, охнул и заковылял к дверям.
Через час в кабинете полицмейстера подвели итоги операции. Они были удручающими. Безвуглый в одиночку расправился с Лыковым и Гайдуковым. Городовой не успел вступить в схватку – его ударили в спину. Видимо, кроме Мерзавкина, у атамана был второй охранник. Он сидел в общем зале, не выдавая себя, и в нужный момент вмешался.
Единственное, что примирило всех с поражением, было состояние Ухова. Врачи заявляли, что он выживет. Алексей Николаевич своевременно перевязал рану и остановил кровь. Кроме того, в руки полиции попал есаул – питерец перебил ему нос. Мерзавкина посадили в карцер, чтобы сразу сломить. Но тот только матерился. Шансов, что он заговорит, было немного.