– Все не то, – отмахнулся коллежский советник. – Не то… Нужен человек со стороны, не из администрации. Ага!
– Ну, есть такой?
– Есть, Алексей Николаевич, – обрадовался полицмейстер. – И никто не заподозрит, и в просьбе нашей он отказать не сможет. Потому что зависит от властей.
– Кто же он?
– Фабрикант Адельханов.
Лыков был обескуражен.
– Это хозяин кожевенно-войлочного завода? У него еще магазин в Петербурге на Невском проспекте.
– Он самый, зовут Григорий Григорьевич. Почтенный человек, и очень богатый.
– Но при чем тут казначейство? Ваш негоциант выделывает штиблеты.
Ковалев назидательно пояснил:
– Вот вы не местный, потому и не знаете. Григорий Григорьевич начинал как финансист. Он и создал Тифлисское казначейство сорок лет назад. Для этого его пригласил из Москвы сам великий князь Михаил Николаевич, кавказский наместник.
– Действительно, не знал…
– Уйдя оттуда, Адельханов служил управляющим Тифлисской конторой Государственного банка, потом перешел управляющим в Тифлисское общество взаимного кредита. И только в тысяча восемьсот семьдесят пятом году учредил первую кожевенную фабрику. Теперь все его знают лишь с этой стороны. Но любой сторож на Александровской улице до сих пор помнит, кто создал губернское казначейство. Так что от его просьбы не посмеют отмахнуться. И потом, всего на два месяца, без содержания – как откажешь в такой малости?
– Но захочет ли столь солидный господин участвовать в нашей игре?
– Не захочет? – удивился полицмейстер. – Если власть попросила? Исключено. Ведь Адельханов делает не только штиблеты. Он поставщик войск Кавказского военного округа по всем кожаным вещам. Портупеи, сапоги, сбруя, даже ремни для заточки солдатских бритв – это все его. Ну как интендантство отменит заказ?
– Отлично! – сыщик повеселел. – Но ведь ваш фабрикант армянин?
– Точно так.
– Значит, рекомендовать он может только армянина.
– Конечно. И не просто армянина, а родственника. Придется выдать нашего агента за троюродного племянника или кого-то подобного.
– Георгий Самойлович, роль-то непростая. Есть у вас на примете подходящая кандидатура?
Полицмейстер оглянулся, хотя рядом никого не было, и понизил голос:
– Есть. Из моего личного секретного агентурного списка.
– Вам придется показать его мне.
– Понимаю. Хоть завтра.
– Кто хоть он?
– Некто Вартапетянц. Служит конторщиком на заводе стеариновых свечей и мыла вдовы Толле. Мечтает о государственной службе. Смышленый…
– Очень славно. Очень! Ну держитесь, прихвостни Козюлькина… Тогда завтра вечером?
– Давайте попозже, часов в девять. Когда меньше посторонних глаз в управлении.
– Нет, – сыщик нахмурился, – у вас нельзя. Дело тонкое. Неужели в распоряжении полиции нет конспиративной квартиры?
– Ни одной, – развел руками полицмейстер. – И бюджет не позволяет, и надобности особой не испытываем.
– Как же так, Георгий Самойлович! А где с агентурой встречаться?
– Да вот здесь, например. Загородные духаны очень для этого удобны. Только надо хозяина завербовать, и дело в шляпе. Тут всегда люди, веселятся и пьют, слушают зурну с бубном. Легко затеряться. А в любом заведении имеется комната для важных гостей с отдельным выходом. Уж поверьте мне, не первый год служу.
– Хорошо. Тогда завтра в девять пополудни в «Сладкой лозе». Покажите мне эту отдельную комнату, я приду без сопровождающих. И познакомьте с хозяином.
Ковалев усмехнулся:
– Алексей Николаевич, что вы, право?.. Чай, не маленькие. Хозяин Кайхосро Сирбиладзе. Он вас давно срисовал, поскольку вы пришли со мной. Завтра смело заходите вон в ту дверь.
На этом выездное совещание закончилось. Коллежские советники вернулись в город. Лыков выскочил из фаэтона на Головинском проспекте и пошел в кавахану[54]. Ему хотелось обдумать результаты своей инициативы.
Алексей Николаевич вовсе не предполагал, что внедрение какого-то армянина в казначейство даст результат. Человек этот будет от Ковалева. А сыщик уже приписал полицмейстера к агентам «большой постирочной». Вся операция задумывалась им как отвлекающий маневр. Пусть тифлисцы считают, что командированный не сидит сложа руки, а действует. Но под их контролем.
Настоящее проникновение в воровской механизм он планировал через три дня. Нужный человек уже выехал из Петербурга в столицу Кавказа. Лыков получил об этом шифрованную телеграмму. Департамент полиции сообщал, что его план принят. Губернский секретарь Азвестопуло едет под своим именем и везет те самые меченые доходные бумаги, что украли из конторы Сиюза.
Вообще, в последнее время жизнь командированного приобрела оседлый характер. Сыщик понял, что завершить дознание нахрапом не получится и он застрял здесь надолго. В итоге выработались привычки, появились ритуалы. Питерец научился спрашивать «рамбавия?» вместо «что нового?». Раз в три дня заходил в лучший в городе «Персидский и кавказский магазин» Ахшарумова и Джанинова и покупал там свежие воротнички и манжеты. Заведение находилось прямо под ним, на первом этаже здания гостиницы. В обеденное время коллежский советник пробовал разные варианты шашлыков в многочисленных харчевнях. Еще купался в разных серных банях. А по вторникам и пятницам навещал госпожу Фомину-Осипову в ее домике в Третьем проходе Лабораторной слободки. В эти дни бывший муж Виктории Павловны забирал сына к себе, и свиданию любовников никто не мешал. Хозяйка отпускала и прислугу. В маленькой чистой квартире становилось тихо и уютно, совсем не так, как в опостылевшей гостинице. Вблизи грозная врачиха оказалась милой женщиной, скучавшей по семейному очагу. Жизнь свою она считала неудавшейся и горевала по этому поводу. Но держалась и ради сына, и ради статуса. Ведь женщин во врачебно-санитарной управе было всего две. Остальные – саврасы, которым и диплом, и положение в обществе достались много легче. И Виктория Павловна всячески старалась поддерживать репутацию строгого человека. Зато одинокому сыщику, заброшенному в чужой город, уготовила много нерастраченной ласки… Фомина не предъявляла к своему новому другу никаких претензий, отказывалась от подарков, не спрашивала о прошлой жизни. Просто решила, что этот мужчина, приближавшийся к пятидесяти годам, достался ей ненадолго, ну и пусть. Торс у него все еще как у Геркулеса, но голова седая, а на теле то ли девять отметин, то ли десять – тот и сам не знает. И какая-то другая женщина переживала за эти раны. И продолжит переживать, когда он вернется домой.
Лыков же не стал терзаться угрызениями совести, малодушно списав свою слабость на физиологические потребности. Плохо одному. А он еще мужчина нестарый, куда деваться? Помрет – бог с него за все спросит. Пока же вот так…
Раз из интереса коллежский советник зашел к своей пассии на службу. Врачи помещались во дворе городской управы на углу Лабораторной и Сололакской. Гость явился по убедительному поводу, чтобы не компрометировать Викторию Павловну. Но раз уж попал, осмотрел с интересом все санитарно-врачебное хозяйство. Мария Ивановна помогала приятельнице, и две дамы устроили гостю экскурсию. Он увидел коллекцию скелетов, химическую лабораторию, библиотеку, дезинфекционную печь и прочие инструменты борьбы с заразой. Особенно поразил сыщика спущенный в подвал шкаф с нарисованным на дверцах черепом и надписью: «Смертельно!». Оказалось, это собрание образцов различных бацилл, найденных врачами управы в пищевых продуктах. Бациллы были закупорены в банки, на каждой красовалась этикетка с указанием. Ключ от шкафа госпожа Щербакова носила на цепочке вместе с часиками и никому не давала. Отчаянная женщина!
Еще у коллежского советника появилась собственная вооруженная сила. Министр финансов Коковцов внял просьбе Плеве. Однажды утром к сыщику прибыли представляться лихой штабс-ротмистр и звено[55] пограничников.
Офицер выступил вперед и доложил с акцентом:
– Господин коллежский советник! Штабс-ротмистр Топурия прибыл в ваше распоряжение согласно приказу начальника Шестого округа пограничной стражи генерал-майора Теляковского.
– Здравствуйте, – протянул ему руку сыщик. – Меня звать Алексеем Николаевичем, а вас?
– Иосиф Хахиевич.
Топурия выглядел староватым для своего невысокого чина. Но в черных усах и бороде ни одного седого волоса, а фигура, как это часто бывает у грузин, великолепная: широкие плечи при тонкой талии.
– Представьте мне солдат.
– Слушаюсь. Старший звена ефрейтор Петров. Рядовые Иванов-первый и Иванов-второй.
– Да, с фамилиями у ребят как-то однообразно. Но вроде боевые, а?
Действительно, все трое были с аннинскими медалями.
– Так что, ваше высокоблагородие, мы все с персидской, значит, границы, – солидно доложил ефрейтор.
И замолчал, ожидая понимания. Лыков понял его. Граница с Персией – самая беспокойная во всей империи. Там и контрабандисты, и курды целыми бандами ломятся, и доморощенные абреки туда-сюда шастают. То и дело вспыхивают кровавые стычки, в которых обе стороны несут потери. На такой службе люди быстро становятся опытными.
– Как разместились?
– Солдаты в помещении караульной команды штаба округа на Кирочной, – доложил штабс-ротмистр. – Поставлены на довольствие с сегодняшнего дня.
– А вы?
– Пока временно при окружном офицерском доме на Черкезовской. А там будет видно.
– Суточные вам выдали?
Топурия смутился:
– Нет. Но не извольте беспокоиться, я на днях премию получил за арест обоза с контрабандой, так что при деньгах.
Алексей Николаевич отпустил солдат, велев им быть всегда наготове. А офицера повел в ресторан гостиницы. Там они позавтракали, и сыщик вручил новому подчиненному несколько купюр.
– Иосиф Хахиевич, тут сто рублей. Берите, не стесняйтесь, это казенные. Такое дело нам поручили, что в расходах не скупятся.
Пограничник навострил уши.