– Дайте мне завершить дознание. А там будет видно.
На этом они расстались. Щербакова пошла пудрить лицо, а сыщик отправился в гостиницу. Там его ждал Топурия.
– Алексей Николаевич, вас Трембель разыскивает. Просил телефонировать, когда появитесь.
Лыков подошел к стойке и набрал номер вице-директора канцелярии. Тот сразу закричал:
– Где вы пропадали? Прошу вас приехать ко мне немедля!
В кабинете Трембеля уже сидел полицмейстер. Увидев сыщика, он отвернулся.
– Что вы как маленькие, право, – расстроился статский советник. – Надо службу служить, а вы…
– Карл Федорович, что произошло?
– Да вот Георгий Самойлович пусть доложит. Хотел без вас рассказать, но я настоял. Втроем ведем дознание, втроем и думать надо.
– А Лыков меня уже вычеркнул, – запальчиво сообщил коллежский советник.
– Будет вам, – устало одернул его начальник особого отдела. – Докладывайте.
Ковалев рассказал следующее. Внедренный в казначейство агент Вартапетянц сегодня утром заметил необычную сцену. В общую комнату зашла женщина лет сорока, одетая вульгарно, хоть и богато. Она попросила журналиста казначейства Скугаря «обделать одно дельце». Тот собрался уже отвести ее наверх, но тут поднялся шум. Лыков во главе с подручными ворвался на второй этаж и устроил там арест с обыском. Чиновники сразу притихли, и Скугарь сплавил гостью вон, сказав ей: приходите в следующий раз.
– Кто она была? – спросил питерец у Ковалева. Тот ответил, но не ему, а Трембелю:
– Галуст проявил сообразительность. Он подошел через пять минут к сторожу, сказал, что визитерша позабыла свои перчатки, и спросил, как ее зовут. Мол, готов отнести ей вещь на дом. Сторож и сообщил: это Варвара Матушникова, держательница ломбарда. Живет в доме Сардарова по Винному подъему. Если вернешь ей вещь, заработаешь полтинник.
– Матушникова… Что о ней известно? – опять влез Лыков.
– Знаменитая скупщица краденого, – объявил Трембель. – Первая потатчица воров.
– И явно хотела что-то предложить казначейским, – продолжил мысль сыщик. – Надо взять ее и допросить. А ломбард обыскать.
– Я был того же мнения, но Георгий Самойлович воспротивился.
– Почему?
– Матушникова – австро-венгерская подданная, – сварливым голосом пояснил Ковалев.
– Ну и что?
– А то! Надо сначала упредить об этом консула Австро-Венгрии Гектора ди Розу.
– По закону необязательно. Она же не дипломат, а лишь подданная. Арестуем, тогда и сообщим консулу.
– Консул уехал в вюртембергскую колонию, будет только завтра.
– Значит, завтра и сообщим, – настаивал Лыков.
– Нет, сначала упредим консула, и лишь потом арестуем барыгу, – упрямо заявил полицмейстер.
Лыков с Трембелем переглянулись. Сыщик поднял брови: что за условности? Может, еще императора Франца-Иосифа поставим в известность? Статский советник осторожно спросил полицмейстера:
– Так ли это необходимо? Упустим время. И по закону необязательно.
– По закону, может, и необязательно, а по приказу князя Голицына иначе. Забыли, как было в том году? Я арестовал германского подданного Дракули-Критокоса. Не оповестив консула. И получил выговор от главноначальствующего.
Все помолчали, затем Трембель вздохнул:
– А, делайте, как знаете…
Ковалев сказал, глядя в пол:
– Коллежский асессор Мамамтавришвили не позволил мне ознакомиться с протоколом допроса помощника пристава Дулайтиса.
– Почему? – удивился хозяин кабинета.
– По настоянию командированного чиновника.
– Лыкова?
– Угу.
– Алексей Николаевич, это уж чересчур. Дулайтис – лицо, подчиненное Георгию Самойловичу. Тот должен знать, в чем обвиняют его сотрудника.
– Не могу в интересах дознания, – ответил Лыков. – Чуть позже все предоставлю.
– Когда позже? – рассердился вице-директор. – Почему не сейчас?
– Полученные на допросе сведения требуют дополнительной проверки.
Теперь уже переглянулись тифлисцы.
– Хорошо, – статский советник поднялся, одернул сюртук. – Я доложу о ваших неправомерных действиях министру Плеве. Все свободны.
Ковалев опрометью покинул кабинет, а сыщик остался.
– Что на самом деле произошло в казначействе? – совсем другим тоном произнес Трембель.
Лыков рассказал о своей операции, в которую был вовлечен чиновник петербургской сыскной полиции. И о том, что получилось в итоге. Алексей Николаевич умолчал о двух деталях, бросающих подозрения на Скибу и Фомину-Осипову.
– Блестяще! – одобрил начальник особого отдела. – И молодец, что сами провели, без нашего участия.
И добавил, понизив тон:
– Подозреваете Ковалева?
– Я и вас подозреваю, – спокойно ответил коллежский советник.
Трембель вспыхнул, хотел возмутиться, но передумал:
– На вашем месте я бы тоже… Однако как поступим с барыгой? Будем ждать, пока консул нагуляется в Александердорфе?
– Вы не все сказали, что знаете о ней? – насторожился сыщик.
– Не все. Матушникова не просто австро-венгерская подданная. Через нее идут связи с Галицией.
– Польский след?
– Именно. Уже два раза у нее в закладе находили вещи, украденные польскими громилами. Вот я и думаю… В Лодзи в первых числах марта было совершено нападение на почту. Взяли сорок тысяч облигациями, номера серий записаны. Пока они нигде не всплыли. Вдруг их сюда привезли?
Лыков подумал и сказал:
– При чем тут австро-венгерская подданная? Лодзь у нас в империи. Слишком длинный путь – дважды надо пересекать границу, сначала туда, потом обратно. Там же смотрят чемоданы.
– Если «большая постирочная» одна, то имеет смысл.
– Тогда приехали бы российские поляки, а не галицийские.
– А если это для того, чтобы сбить нас со следа? – предположил статский советник. – Мы щупаем своих, а чужих пропускаем.
– Ну… тогда за Матушниковой надо установить слежку.
Трембель расстроился:
– А то вы не знаете?! Нету у нас сыскной полиции, нету. И людей для слежки тоже нет. Прикажете Снитко с Гайдуковым поставить в филеры? Чтобы они меняли друг друга?..
– Моих пограничников можно привлечь. Они ребята бравые.
Начальник особого отдела покачал головой:
– В той местности установить наблюдение не представляется возможным.
– Значит, ждем консула?
– Увы. Полицмейстера тоже можно понять: шкуру снимут с него, а не с нас.
Алексей Николаевич ушел и весь вечер томился черными мыслями. Как быть? Скиба – кукловод или как минимум один из заправил. Но доказательств нет: часы сами по себе ни о чем не говорят. Купил с рук на Солдатском базаре… Его сломались, а тут такая удача; не удержался. Показания помощника пристава Дулайтиса компрометируют Викторию. Здесь тоже все сомнительно: дама была в вуали, лично они не знакомы. Мало ли что могло ему показаться?
Думать о том, что Виктория не замешана в аферах, было приятно. И сыщик решил не спешить падать духом. Дознание уже близится к концу. Скоро все тайное станет явным. Тогда и разберемся, кто в чем виноват.
Выспаться коллежскому советнику не дали. В четыре часа утра его разбудил коридорный. Питерец протер глаза: рядом с ним стоял Трембель.
– Карл Федорович! Что стряслось?
– Вставайте, Алексей Николаевич. Матушникову зарезали.
Лыков не стал задавать лишних вопросов. Он быстро оделся, коляска вице-директора помчалась по пустым утренним улицам. Переехали Майданский мост, поднялись мимо замка и остановились на самом верху улицы. Из двухэтажного дома вышел околоточный надзиратель Гайдуков.
– Извольте сюда.
Квартира торговки, включая помещение ломбарда, находилась в полуподвале. В комнатах всюду был разгром. Труп хозяйки лежал на полу в кухне. Одна рана, точно в сердце. В луже крови виднелись разбросанные вещи: серебряные ложки, солонка, пара подстаканников.
– Это, видать, второпях уронили, – указал на них надзиратель.
– А что унесли, не удалось узнать? – спросил Лыков. – Книга для записи закладов цела?
– Никак нет, Алексей Николаич. Все обыскал, пока вас дожидался. Пропала, а может, и не было ее.
С улицы послышались торопливые шаги, и в комнаты ввалился полицмейстер. Глянул на тело и сказал:
– Эх…
– Вот вам и эх, – укорил его Трембель. – Если бы мы ее вчера арестовали – жизнь бы спасли. И заодно ниточку к аферам в казначействе. А теперь чего эхать…
Сыщик с вице-директором уехали, а полицмейстер остался на месте преступления.
Неожиданно в полдень Алексея Николаевича снова вызвал к себе Трембель. Он был взволнован.
– Ведь вы были правы, – сказал он без предисловий.
– В чем?
– Я получил донесение от секретного осведомителя. Он держит духан в Старых Куках. Правильнее сказать, притон, а не духан.
– И что в том донесении?
– У него накануне угощался известный абрек Спиридон Гратиашвили…
– Минуту, – перебил статского советника коллежский. – Вы имеете в виду Пидо Гратиашвили из Сагореджо?
– Да… А вы откуда его знаете?
– Поручик Абазадзе накануне своей гибели ездил арестовывать негодяя. Точнее, Арчил хотел пристрелить его, а не арестовать…
– И что?
– Я помню слова поручика. Он не застал абрека и сказал мне: будто кто его предупредил.
– Вот! – У вице-директора недобрым огнем загорелись глаза. – И я об этом. Еще когда ваш приятель-разбойник… как его?
– Имадин.
– Да, когда Имадин сказал, что полиция в крае продажная, я не поверил. А теперь получил доказательства. Мой осведомитель передал слова Гратиашвили. Абрек заявил духанщику: иду резать одну глупую бабу. Тот предостерег: убийство вещь такая, что всю полицию на уши поставит. После Безвуглого никак не отойдем, убытки несем, а ты опять туда же. Может, не надо? А Спиридон ему ответил: зарежу и сразу прочь из города. А насчет полиции не бойся: мне заказ кровь пустить передали от ее начальника, самого полковника Ковалева. Я ему давно плачу толику, потому и жив-здоров до сих пор.
Алексей Николаевич склонил голову, как на исповеди.