Часы Скибы… Вроде бы абсолютная улика. Но зачем кукловоду так подставляться? Тщеславие? Сломались родные часы с гербом, и он подвесил «Тиссот» сыщика… Но Максим Вячеславович – опытный человек. Дал бы уехать командированному и тогда бы удовлетворял свое тщеславие. Ложь и обман кругом, никому нельзя верить.
Две мысли особо сильно толкались в воспаленном мозгу питерца. Экс и Виктория, экс и Виктория. Где и когда нападут? Может, поговорить со Скибой, спросить его про часы? Вдруг тот даст объяснение. Тогда противостоять дашнакам станет много проще. Но если бывший сыщик действительно кукловод? Дашнаки вот они, вполне реальная сила. Уже дважды пытались прикончить коллежского советника. Налетят – мало не покажется. Но как быть, если он, Лыков, никому не верит? Спросишь у Гайдукова, а тот соврет по приказу начальника. Доверишься Трембелю, а тот и есть заправила «постирочной».
Про Викторию он вообще старался не думать. Обеспокоенная женщина прислала записку: почему не пришел? Коллежский советник ответил как мог доброжелательно. Занят службой, дела завалили, в ближайшие пару недель нет никакой возможности, извини. Для себя Лыков решил: все вскроется уже скоро. И вина или невиновность женщины выяснится сама собой.
Метания сыщика прервались самым неожиданным образом. Однажды утром он спустился в буфет и увидел там Имадина Алибекова. Тот пил чай и улыбался во всю ширь. Живой!
Лыков обнял друга, чувствуя себя виноватым. Он мало думал о нем, занятый многочисленными загадками.
– Как ты жил все это время? На тебя тоже напали? – спросил коллежский советник.
Отставной разбойник ответил:
– Пытались. Я их почувствовал и съехал с дороги.
– Почувствовал?
– Да. Я чувствую опасность, иначе давно бы гнил в земле. Нам, головорезам, иначе нельзя.
– Но как можно уйти в горы ночью? Ни зги не видать.
– Нашел балку и спрятался в ней. Тут главное – чтобы лошадь не заржала. Враги нарочно заставляют своих подавать голос. Так высматривают засады. Но моя умная, я ее приучил. Не выдала. Четыре всадника проехали, искали. Потом ты с казаком пролетел. Я не стал выходить. Утром по той же балке ушел к Куре. Переплыл на тот берег, укрылся в Авчалах. Два дня прятался. Обошлось.
– А потом?
– Потом уехал в Грозный, как и собирался. На нас с тобой охотились армяне, им в Чечне ловить нечего.
Имадин рассказывал, а сам так и стрелял глазами по сторонам.
– Это что за офицер на нас смотрит?
– Штабс-ротмистр Топурия, начальник моей охраны.
– Он должен ходить за тобой везде?
– Он или его люди. У Топурии в подчинении три пограничника. Надежные. На меня ведь еще раз напали.
– Те же армяне?
– Да.
Алибеков понизил голос:
– Мне надо познакомить тебя с одним человеком. Топурия не должен его видеть.
– Твой человек – преступник?
– Абрек. В розыске, ему вообще нельзя находиться в Тифлисе. Но пришлось приехать.
– Я отпущу Иосифа Хахиевича. Где абрек?
– Прогони офицера, и я тебя отведу.
Лыков подошел к начальнику своей охраны и сказал:
– Это мой старинный товарищ, Имадин Алибеков. Он хочет меня с кем-то познакомить. Не надо идти за нами. Я вернусь через час.
Топурия подозрительно оглядел незнакомого ему чеченца.
– По лицу видать, что разбойник!
– Так и есть.
– Вы в нем уверены, Алексей Николаевич? Я могу совсем незаметно…
– Нет. Не как тогда, в пятницу!
Друзья вышли на Эриванскую площадь и двинулись к Солдатскому базару.
– Куда мы? – не удержался Лыков.
– В трактир Дзидзигури.
– Это же притон!
– Конечно. А ты рассчитывал на ресторан? Моему кунаку туда нельзя.
В грязном кабаке на углу Мухранской толкались посетители самого разбойного вида. Сыщик впервые оказался здесь и почувствовал себя неуютно. Ну и рожи! Такие увидишь в горах – пиши пропало. Бородатые ребята зверской наружности тоже смотрели на гостя с удивлением. Легавого за версту видать – как он сюда угодил?
В маленькой, плохо освещенной комнате навстречу вошедшим поднялся человек.
– Знакомься, это мой друг Лыков, – представил Алексея Николаевича Имадин. – А это Зелимхан Гушмазукаев.
– Ну здорово. – Абрек протянул крепкую волосатую руку. Он был страшнее всех в притоне: плотный, с необычайно широкими плечами, бородатый и неулыбчивый. А глаза… Так смотрит волк. Чеченец был в погонах подпоручика, нашитых прямо на черкеску, – изображал офицера туземной милиции.
– Расскажи ему все, – предложил Имадин.
Гушмазукаев внимательно рассмотрел сыщика и одобрил:
– Опасный.
– Что вы имеете сообщить? – вежливо начал коллежский советник.
– Меня наняли убить тебя, – ответил чеченец.
– Кто?
– Арзакан Чачибая. Знаешь такого?
– Начальник конвоя князя Голицына?
– Он, собачий сын.
– А зачем ему это понадобилось?
Зелимхан ответил:
– Надо издалека начинать, ладно? Одним словом, я абрек. Весной ограбил князя Амираджиби, забрал у него… как их?
– Облигации, – подсказал Имадин.
– Ага. Бумажки. Денег у князя было мало, а этих облигаций целый мешок. Что с ними делать? Я пошел к меняле, тот давал пять тысяч. Чую – мало. Спросил у шейха Бамат Гирей-хаджи. Тот мудрый человек и мой покровитель. Шейх сказал: бумажки стоят тридцать тысяч, но в горах они никому не нужны. Надо ехать в Тифлис, искать там. И дал адрес ротмистра.
– То есть с Чачибая тебя свел шейх? – удивился Лыков.
– Шейх, – подтвердил Зелимхан. – Но почтенный хаджи ошибся. Ротмистр оказался поганый, хотел меня обмануть.
– Тебя? Да ладно, – рассмеялся сыщик. – Даже я слышал про Гушмазукаева. Отчаянный, из тюрьмы бежал, зарезал при этом стражника. Отличный стрелок, смелый, как шайтан… Начальник конвоя не такой дурак, чтобы обманывать Зелимхана.
Абрек польщенно улыбнулся: горцы падки на лесть.
– Но денег я так и не получил. Из-за тебя, Лыков.
– Я-то тут при чем?
– Арзакан второй месяц тянет, никак бумажки в деньги не обернет. Я уж и на двадцать тысяч согласился. Но он говорит: сыщик из Петербурга мешает, шпионит. А на днях ротмистр приехал в Грозный и говорит: убей Лыкова, и получишь свои деньги, а еще пять тысяч сверху.
– А ты?
Абрек сверкнул крепкими белыми зубами:
– Мне стало интересно: что за человек, за которого столько дают? Спросил у Имадина, мы с ним кунаки. Имадин ответил: это порядочный русский и мой друг, его нельзя убивать. Еще интереснее стало, да! Порядочный русский. Никогда не видал порядочного русского. Решил приехать, поглядеть.
Зелимхан испытующе уставился на сыщика, явно чего-то недоговаривая. Лыков молчал.
– Дальше расскажи, – буркнул Алибеков.
– Чачибая приехал в Грозный не из-за одного тебя, – почти шепотом произнес Зелимхан. – Ну, из-за тебя тоже, но главное другое. Он предложил напасть на денежную карету. Там повезут восемьдесят тысяч, представляешь? Ротмистр говорит: бери ее, я дарю. Все расскажу: когда поедет, куда, какая охрана будет. И бомбу дам. Убей всех и забери деньги. Только сначала Лыкова. Требует согласия.
– А ты?
– Имадин не велит тебя убивать, – вздохнул Гушмазукаев. – И я вот что подумал. Разреши мне взять денежную карету и то, что в ней, а? Обещаю пощадить конвой, только ранить. Несильно, я умею. Иначе останусь совсем без денег, слушай! Облигации не дают, тебя убить не дают… На что жить?
– Хорошо, что ко мне пришел, – придвинулся к абреку сыщик. – Теперь я скажу, а ты думай. Во-первых, твою карету уже обещали дашнакам.
Зелимхан отшатнулся:
– Что значит обещали дашнакам?
– То и значит. Вас хотят стравить. Перебьете друг друга, или кто-то опередит другого, и начнете гоняться: чеченцы за армянами или армяне за чеченцами.
– Ай, глупость сказал! Какие такие армяне? Они от одного имени Зелимхана в штаны сделают!
– Эти не сделают. Фидаины – слыхал про таких?
Абрек посерьезнел:
– Которые в Турции бомбы бросают?
– Еще метко стреляют. Отчаянные, и их будет много. У тебя сколько людей?
Чеченец погрозил пальцем:
– Выпытываешь? Сколько надо, столько и возьму.
– А теперь второе и главное. В карете должно быть восемьсот восемьдесят тысяч рублей.
Абрек свел брови:
– Не понял, повтори.
– Повторяю: в карете должна быть сумма в десять раз больше, чем тебе обещали.
– Так. А зачем ротмистр сказал другие деньги?
– А ты еще не сообразил? – Голос сыщика стал жестким. – Львиную долю они заранее возьмут себе. В мешки положат восемьдесят тысяч, дадут тебе их украсть. Если сумеешь опередить дашнаков. А в газете напишут, что ты забрал почти миллион.
Зелимхан долго молчал, вращал глазищами и сжимал и разжимал кулаки. Наконец сказал:
– Чтоб меня причастили собачьей кровью! Но ты уверен?
– Вчера говорил о денежной карете с начальником особого отдела по полицейской части Трембелем. Деньги повезут из анонимного трамвайного общества в контору Государственного банка. С Абастуманской на Сергиевскую. Так?
Абрек вскочил и стал ругаться на чеченском. Потом выдохнул:
– Я зарежу Чачибая. Он хуже урии![58] Кто меня обманывает, долго не живет.
– Значит, так, Зелимхан. Нападать на карету нельзя. Это ловушка, вопрос лишь, кто в нее угодит…
– Пусть армяне!
– Я не против. А начальника конвоя убивать пока рано.
– Как рано, почему?
– Спугнешь всю банду. Скажи Чачибая, что согласен.
– А, понял! – воскликнул абрек и повернулся к Имадину: – Русский, а такой же хитрый, как мы.
Кунак хлопнул его по плечу:
– А ты ехать не хотел. Угодил бы в засаду. Арзакану и деньги, и орден. А тебе…
– Лыков, говори дальше. Что мне делать, что не делать?
– Жди от ротмистра команды. Он скажет, когда карета поедет и где на нее удобнее всего напасть. Сразу сообщишь это мне.
– А ты разве сам не узнаешь? – насторожился абрек. – Сыщик из Петербурга, а меня просишь. Что-то не так.