– Они нападут на нас справа, с мостовой. Согласен?
– Согласен, – авторитетно подтвердил отставной разбойник. – Левые присоединятся чуть позже. Если сразу нападать слева, им придется перебегать улицу. Конвой успеет открыть огонь.
– Вот. Поэтому при первом же движении я прыгаю влево и прячусь за карету.
– Правильно!
– Помнишь, ротмистр Чачибая предлагал Зелимхану бомбу?
– Ах вот о чем ты… – сообразил чеченец.
– Если ее кинут под карету, мне крышка.
– Спрячься в экипаж с другой стороны, он бронированный.
– Нет, – сыщик упрямо сдвинул брови. – Двое внутри – это слишком много. Предлагаешь мне дезертировать с поля боя? Нет.
– Тогда чего ты хочешь от меня?
– Подстрели метальщика раньше, чем он кинет снаряд. У тебя будет идеальная позиция, как в партере театра. Вот только и пули будут все твои.
– Насчет бомбы понял, – ответил Имадин. – Ты прав: если кто и увидит метальщика, так это я. Попробую.
– А потом сразу беги в магазин.
– Ну уж нет. С тобой всю тамашу пропустишь. Ты думай о себе, ладно? А я сам как-нибудь разберусь, куда драпать.
Через час статский советник Трембель вызвал к себе Лыкова. В кабинете чиновника Алексей Николаевич увидел бравого ротмистра Чачибая.
– Арзакан Георгиевич, ты нашел место, где на нас нападут? Осталось полдня.
– Нашел, дорогой, нашел. Для этого мы тебя и позвали.
– Где?
Грузин подошел к плану города и ткнул карандашом в площадь Солдатский базар:
– Здесь.
Коллежский советник был вынужден согласиться:
– Да, мимо нее мы никак не проедем.
– Тут сходятся сразу несколько улиц, – пояснил Чачибая. – Базарная, Графская, Пушкинская и Мухранская. Очень удобно для бандитов: они будут подтягиваться со всех сторон по два-три человека, чтобы не вызывать подозрений. А я заранее рассажу своих конвойцев по ближайшим духанам. Дадим им соединиться – и ударим.
– Но пусть сначала нападут, – заявил Лыков.
– Конечно. Брать, так с поличным.
Трембель спросил из-за плеча ротмистра:
– Алексей Николаевич, не хотите привлечь к операции своих пограничников?
– Не хочу, Карл Федорович. Они подчинены мне для другого, разрешение на участие в бою может дать только министр финансов Коковцов.
– Ну ладно, справимся своими силами. Я и полицию не хочу привлекать. Там много слабого элемента, еще проболтаются. Конвой князя Голицына – самая надежная сила. А вы держитесь настороже. Главное, опасайтесь трамвайщика! Он постарается выстрелить вам в спину.
– Скиба будет в карете, а я снаружи.
– Тоже очень опасно.
– Арзакан Георгиевич со своими головорезами прикроют. И потом, не впервой, я в таких переделках уже бывал, что…
Тифлисцы переглянулись, и статский советник сказал:
– Ну-ну…
Протянул руку питерцу, прощаясь:
– Тогда до завтра. В десять часов я прибуду в анонимное общество, вместе будем деньги пересчитывать.
– До завтра.
Остаток дня Лыков не находил себе места. Хорошо, конечно, что он назначил себя на главную роль. Не будет совестно перед погибшими – если сам уцелеет. Но умирать отчаянно не хотелось. Сейчас бы напиться, но перед боем нельзя. Надо пережить завтра этот страшный час, пережить и уцелеть. А там будет легче. Всю камарилью к ногтю – и домой.
В конце концов он не выдержал и приехал к Виктории Павловне во врачебную управу. Фомина-Осипова удивилась и сразу разволновалась:
– Что случилось?
– Извини, ты не можешь отправить сына к отцу сегодня вечером? Вне очереди.
Докторша стала совсем бледной:
– Объясни, что произошло! Тебе угрожает опасность?
– Нет, что ты. Просто соскучился. Давно не виделись.
– Так соскучился, что не мог подождать два дня? Не лги мне, я уже взрослая женщина.
– И в мыслях нет врать. Завтра уезжаю по всему Кавказу: Александрополь, Эривань, Баку… Долго не приеду. А я и без того истосковался.
Виктория Павловна впилась в сыщика глазами. Ах, как трудно обмануть этих женщин! Они чувствуют сердцем, слова тут не помогают. Лыков просто молча смотрел, не отводя взгляда. И Виктория увидела, что хотела. Ведь поняла, все она поняла! Сыщик был в этом уверен. Но прикинулась, будто поверила:
– Хорошо. Жду тебя к девяти. Сумеешь?
– Да. Спасибо.
В ту ночь она любила сыщика, как в последний раз. Разговоры были ни о чем, да и мало было разговоров… Ранним утром Алексей Николаевич вышел на улицу, оглянулся. Знакомый силуэт в окне. Чуть качнулась рука: прощай. Он выпрямил спину и пошел, убеждая себя не бояться. Все началось с его испуга, когда он дал расстрелять молодого парня. Вот теперь нелюди за это ответят.
В десять утра в кассе анонимного общества вовсю кипела работа. Варун-Секрет пересчитывал банкноты и увязывал их в пачки. Банкноты были разного номинала: от пятисотрублевок до четвертных. Отдельно в кожаные сумы укладывали золотые десятки, завернутые в красные кульки[60]. Пересчет и упаковка продолжались с вечера. За это время счетчик не выходил из помещения кассы, ел и спал там и порядком вымотался.
Лыков с Трембелем сидели в кабинете директора-распорядителя и ждали. Питерец уже переоделся в мундир стражника. Скиба бегал туда и обратно, внося в обстановку нервозность. Наконец через сорок минут он пришел и сообщил:
– Закончили.
– Пойдемте взглянем, – предложил статский советник.
Они зашли в кассу. На полу лежало шесть мешков и несколько кожаных сумок.
– Будете пересчитывать? – с сарказмом поинтересовался Варун-Секрет.
– Черт в них ногу сломит, – махнул рукой сыщик. Взял под мышку два мешка и пошел на двор.
Там уже стояла карета государственного казначейства. Четыре могучих коня били копытами. Рядом сгрудились спешенные стражники. Алексей Николаевич подошел к ним и сказал:
– Ребята, я коллежский советник Лыков. А оделся унтер-офицером для конспирации.
– Понятно, ваше высокоблагородие!
– Вы уже знаете, что на нас хотят напасть.
Конвойцы сразу посерьезнели.
– Знаем. А где именно, ваше высокоблагородие?
Лыков оглянулся. Из окна на него смотрел Трембель.
– Место точно неизвестно. Подготовьте оружие и будьте настороже.
Конвойные вынули обоймы, зарядились и поставили винтовки на предохранительный взвод.
– Закуривай пока, – скомандовал питерец. Повернулся к двери и крикнул: – Давайте поживее! Тащите остальное.
Вышел Скиба с кожаной сумкой. Он был бледен, как смерть.
– Все помните? – шепотом спросил Лыков, хотя в этом не было уже никакого смысла.
Максим Вячеславович молча кивнул и полез за портсигаром.
Еще пять минут они стояли и курили, несколько человек, идущих на смерть. Карету давно загрузили, кучер сел на козлы. Уехал Трембель, на прощание пожав им руки. А люди все топтались, словно хотели еще немного оттянуть страшный момент.
– Слушай мою команду, – тихо сказал сыщик. – Как сядете в седло, винтовки сразу в руку. Засада на ближайшем перекрестке, угол с Вокзальной. Спешивайтесь и прячьтесь за коней. С богом!
Все семеро, включая кучера, перекрестились. И двинулись со двора трамвайного общества. Лыков думал: хорошо, что он успел отправить Азвестопуло домой. Конечно, лишний стрелок ему бы сейчас не помешал. И Сергей – храбрый парень – других в одесское сыскное не берут. Но в такое пекло посылать? Только-только коллежский советник нашел себе помощника… Нет, пусть живет. А проверить его под огнем случай еще представится.
Абастуманскую пролетели за пять минут. Улица была пуста. Повезло, что уже июнь. Это самый жаркий месяц в Тифлисе. Все, кто может, уезжают из города, жизнь в нем затихает. Тем меньше окажется случайных жертв, успел подумать Лыков. Нервы у него были на пределе. Сейчас начнется! Такого волнения он не испытывал, наверное, с первого боя на турецкой войне. Постарел коллежский советник, обленился за кабинетной работой, отвык от свиста пуль… Ну так через секунду тебе напомнят.
Карета, окруженная всадниками, подъехала к перекрестку и начала уже сворачивать. Тут из-за угла выскочил городовой и закричал:
– Куда прешь! Там стадо гонят.
И взял ближайшую лошадь за повод.
Откуда здесь пост? Лыков несколько раз проезжал это место, делая рекогносцировку. Никакого поста не видел… Через долю секунды он понял, в чем дело, но помешать уже не успел. «Городовой» выхватил «смит-вессон», вложил ствол в ухо лошади и выстрелил. Та повалилась и стала сучить ногами. Карета была обездвижена.
Алексей Николаевич сбросил кучера на мостовую и нырнул рыбкой следом. И сразу началась густая стрельба. Казалось, нападавших целая рота. Пули высекали искры из мостовой, рикошетили от кареты и улетали в небо. Звенели и сыпались стекла, кричали люди и ржали лошади.
Лыков толкнул кучера:
– Ползи на ту сторону!
Но увидел, что вместо глаза у того черно-красная дыра, из которой течет кровь. Черт, не уберегся! Сыщик выхватил маузер и высунулся из-за экипажа. От угла на него бежало аж пять человек. Один поднял над головой какой-то предмет. Бомба! Тут справа звонко щелкнул выстрел, парень повалился на спину. Его товарищи бросились врассыпную, сыщик тоже пригнулся. Но взрыва не последовало. Атака возобновилась, и наконец Алексей Николаевич взялся за дело. Три раза маузер плюнул свинцом, и дашнаки, кто не упал, откатились обратно за угол.
Но радоваться было рано. Пуля чиркнула над ухом, вторая прошила левое плечо. Били сзади. Он резко обернулся. С другой стороны улицы на него летели трое и на бегу вели огонь. Вдруг в окнах гостиницы полыхнули вспышки, и все трое, как мишени на стрельбище, почти одновременно повалились. Это пограничники прикрыли своего начальника.
– Молодцы, ребята, – пробормотал коллежский советник. Однако с правой стороны кареты усилилась пальба. Они все-таки добрались! Лыков пытался высунуться, помочь Скибе. Но его осыпали таким градом пуль, что пришлось лечь на мостовую. Снизу мало что было понятно. По обеим сторонам от дверцы виднелись сапоги. Гильзы так и сыпались вниз. Они пытаются выбить запор, догадался сыщик и прострелил ближайшему боевику ногу. Тот с криком упал, мелькнуло разгоряченное боем лицо. Вторую пулю коллежский советник послал парню прямо в лоб.