Тот, что был рядом, гортанно заорал, и Лыков увидел, как дверца кареты открылась.
– Держать!
Он вскочил и обежал карету сзади. Террорист тянул дверцу на себя и злобно скалился. Но тут изнутри раздался выстрел, и дашнак отлетел на панель. Створка опять захлопнулась.
Сыщик наконец-то разглядел, что творилось вокруг. Два тела лежали возле кареты и еще три на углу. Пять или шесть боевиков пытались пробиться к деньгам, но их сдерживали из окон кофейни и магазина. Где же Имадин? Хорошо, если внутри. Вот дела стражников были плохи: двое распластались на мостовой, их лошади перебирали ногами. Третий сидел, держась за пробитую грудь, и клонился все ниже и ниже. Четвертого сыщик не видел; кажется, он еще отстреливался с той стороны экипажа.
Там тоже шел бой, террористы ломились в двери гостиницы. Но это далеко от кареты, пусть воюют. А пальба разыгралась нешуточная. Все вокруг было усыпано стреляными гильзами, дым окутал перекресток, словно туман. У Лыкова кружилась голова, противно стекало за ухом и по спине. Но он чувствовал, что ранения неопасны, и вклинился в схватку возле кареты. Облокотился на колесо и послал несколько зарядов в атакующих. Один из них упал, уцелевшие вновь отступили за угол.
Тут у коллежского советника кончились огнеприпасы. Он вернулся за карету и начал менять пластинчатую обойму. С пробитым плечом делать это было неудобно. Неожиданно прямо на него ринулись два боевика. Они выскочили из подворотни – обошли экипаж дворами и напали с тыла. Сыщик оказался с разряженным пистолетом и на прицеле. Испугаться он не успел: из лавки выбежал залитый кровью Имадин. Тремя пулями он уложил обоих и юркнул обратно.
У Алексея Николаевича не было даже времени вытереть холодный пот. Как только он зарядил маузер, из подворотни снова полезли дашнаки. Сколько же их всего? Никак не восемь, а значительно больше. Сыщик наконец разозлился, а в этом состоянии он никого не боялся и становился особенно опасен. Вытянув вперед руку с пистолетом, питерец попер на врага. Оказалось, что боевиков трое и они вооружены револьверами и кинжалами. Первый пальнул в упор, но его наган дал осечку.
– На!
Лыков свалил его и устремился дальше. Второй выхватил из ножен бебут и с отчаянным криком кинулся на сыщика.
– И тебе на!
Последний развернулся и бросился наутек. Но раздался встречный выстрел, дашнак дернулся и упал на землю. Кто там еще воюет?
Сыщик замер и крикнул в глубь двора:
– Эй, тут Лыков! А ты кто?
– Это я, Ковалев! Не стреляйте!
Из тени осторожно вышел полицмейстер, поводя вокруг себя стволом «смит-вессона». Увидев Алексея Николаевича, он пояснил:
– Не удержался. Как тут у вас?
– Бежим к карете!
Полицейские выскочили из подворотни на улицу и увидели, что бой затихает. Двое человек улепетывали к вокзалу, еще один бежал в другую сторону. На перекресток вышел Гайдуков, вскинул руку, выстрелил. Одинокий беглец упал.
– Уйдут, уйдут! – закричал Ковалев и стал лупить из револьвера по оставшимся. Но расстояние до них было уже большое. Тогда Лыков подошел к убитому стражнику, нагнулся, взял винтовку. Но больше ничего сделать не успел. Огромными прыжками из гостиницы выскочил ефрейтор Петров. Припал на одно колено и в считаные секунды уложил обоих…
Вдруг сделалось тихо. Только гильзы со звоном перекатывались по мостовой. Алексей Николаевич подбежал к карете, крикнул:
– Отбились, Максим Вячеславович! Это я, Лыков. Не стреляйте, я открываю дверь.
И тут увидел, как изнутри на землю стекает кровь. В сердце стукнуло. Дрогнувшей рукой он открыл дверцу. Скиба лежал на мешках с деньгами и держался за правый бок.
– Куда?
– В почку, кажется.
– Доктора сюда, живо!!!
Но откуда здесь было взяться доктору? Если бы его заранее поместили поблизости, об этом мог узнать Трембель. Тогда вся засада насмарку. И Лыков принялся раздевать и перебинтовывать раненого, как уже делал это недавно с городовым Уховым. Директор-распорядитель был в сознании и, судя по всему, помирать не собирался.
– Я не доставлю Маше такого удовольствия, – сообщил он сыщику, морщась от боли.
– Я знаю кучу людей, которые много лет живут с одной почкой, – ободрил раненого Лыков. – И вы проживете. Только не с Марией Ивановной.
Скоро вокруг кареты собрались все, кто уцелел при эксе. Снитко и Гайдуков успешно отбились из окон магазина и не получили ни царапины. Они благоразумно не выходили наружу до самого конца боя. Но нескольких боевиков уложили на месте, не подпустив их к экипажу со стороны Вокзальной.
У Имадина оказалась прострелена шея, но сбоку, неопасно. Он истратил все патроны, а последнего террориста достал уже кинжалом. Против опытного разбойника дашнакцакан не устоял.
Ефрейтор Петров был цел и невредим, но сообщил начальнику грустную новость. Оба Ивановых погибли: боевики обошли их по черной лестнице и выстрелили в спину. Однако пограничники сразили троих врагов и отвлекли на себя часть их сил, чем обеспечили успех операции.
Из четырех конных стражников в живых остался лишь один, и тот был весь изранен. И погиб кучер, еще в первые секунды боя.
Всех необычнее пришлось воевать штабс-ротмистру Топурии. Согласно диспозиции, он разместился в кофейне. Когда началась стрельба, офицер увидел, как сидевший за соседним столиком армянин достал револьвер и кинулся на улицу. Топурия догадался, что это противник, и схватил его сзади за руки. Завязалась отчаянная борьба. Несколько минут два человека катались по полу заведения, и никто не мог взять верх. Наконец физически очень крепкий пограничник одолел дашнака. Мощными ударами он оглушил его, а потом выскочил на улицу и помог отстоять карету.
На перекрестке, в подворотне и по Вокзальной улице было подобрано шестнадцать мертвых тел. Точнее, трое боевиков еще дышали, но скончались позднее, в военном госпитале. И одного храбрый Топурия взял живым. Из случайных прохожих, к счастью, никто не пострадал.
Еще очень повезло, что не взорвалась бомба. Действительно, метальщика успел застрелить Имадин. Но снаряд упал между каретой и домом, в котором укрылись наши. Жертв было бы не счесть, но механизм заело. Для того чтобы разрядить смертоносную штуку, пришлось вызывать офицеров саперного батальона.
Скибу отвезли в военный госпиталь. Туда же отправили Имадина Алибекова, но тот по пути сбежал… Лыкова приехавший врач перевязал прямо на месте. Он присвистнул, увидев мускулатуру коллежского советника:
– Вот это да! Сколько же вам лет?
– Скоро будет пятьдесят… если доживу.
Врач огляделся и сказал:
– Если вот так будете развлекаться, то сомнительно.
Наконец раненых эвакуировали, погибших тоже прибрали. Остались только те, для кого операция еще не закончилась. Сыщик спросил полицмейстера:
– Деньги отследили?
– Да.
– Где они?
Ковалев нагнулся к самому уху питерца и сказал ему шепотом несколько слов.
– Я так и думал, – кивнул тот. – Теперь соберите понятых и пересчитайте то, что в карете.
– Надо спешить в канцелярию, Трембель уйдет! – воспротивился полицмейстер.
– Никуда он теперь, Георгий Самойлович, не уйдет. Как только мы убедимся, что в мешках сумма в десять раз меньше, тут ему и конец.
Пришлось начальнику полиции бегать и звать понятых. Мешки вскрыли и быстро проверили. Денег внутри оказалось еще меньше: пятьдесят тысяч рублей в купюрах и звонкой монете.
– Пожмотничали ребята, – констатировал коллежский советник. – Ну теперь на Петра Великого!
Питерец подозвал начальника своей поредевшей охраны:
– Иосиф Хахиевич, вы еще чувствуете в себе силы? Или переволновались?
– А чего надо, Алексей Николаевич?
– Арестовать одного предателя, Трембеля.
– Да хоть двух Трембелей.
– Тогда едем в канцелярию главноначальствующего.
В гардеробе канцелярии с утра прятался помощник полицмейстера коллежский асессор Мандрыкин. В кармане у него был ордер на арест вице-директора. Ордер еще вчера вечером подписал следователь Мамамтавришвили. Теперь можно было дать бумаге ход.
Но на улице Петра Великого их ждало разочарование. Оказалось, что статский советник только что отбыл в Коджоры. Не иначе как узнал о неудаче с эксом и пытался скрыться.
Коджоры – пригородная дачная местность, куда в летнюю жару переезжали чиновники. Троица бросилась в погоню. Однако на Вознесенской улице, напротив католического кладбища, они увидели живописную картину. Шикарная коляска вице-директора стояла посреди дороги, один городовой держал лошадей. Второй, под командой Мандрыкина, караулил хозяина экипажа. А Трембель сыпал на всю округу отборной матерщиной, пытаясь освободиться.
Когда подъехали преследователи, статский советник осекся. Потом сделал вид, что страшно рад:
– Алексей Николаевич, вы живы! Слава богу! Я так волновался. А что у вас голова забинтована? И плечо тоже.
– Стреляли сзади, немного оцарапало. Но ничего страшного.
– Как все вышло? Вы с рапортом? А тут какое-то недоразумение… меня не пускают к Фрезе.
– Александр Александрович приказал доставить вас к нему под конвоем, – пояснил Лыков. – Так что едем.
– Под каким еще конвоем? Что все это значит? – опять начал возмущаться кукловод.
– Будет вам голосить-то, – оборвал его питерец. – Деньги мы отбили и пересчитали заново. Там всего пятьдесят тысяч. А остальные где?
– Откуда я знаю? Спросите у кассира. Мы с вами вместе их опечатывали, забыли?
– У кассира уже спросили, он показывает на вас, – вступил в разговор полицмейстер.
– А вы вообще молчите, вы у меня в подчинении! – заорал Трембель.
– Вот еще, буду я всякой сволочи подчиняться!
Так они и пререкались все двенадцать верст до Коджор.
Когда арестованного ввели в кабинет Фрезе, Лыков доложил:
– Ваше высокопревосходительство! Нападение дашнакцаканов на карету с деньгами отбито. К сожалению, без потерь не обошлось. Погибли трое стражников и кучер. А еще два солдата-пограничника, что прикрывали нас через улицу огнем. Ранены директор-распорядитель Скиба – тяжело, мой помощник Алибеков и я – легко. У нападавших убито шестнадцать, одного штабс-ротмистр Топурия захватил живым.