– Найдем, – утешил начальство Снитко. – Пока Максим Вячеславович выздоравливает, я поищу по городу.
– «Тиссот» Скибы, скорее всего, у Фолата Гаджи Солтан-оглы, – предположил Лыков. – Придется вам за ним в горы ехать.
– Надо будет – съезжу, – солидно ответил коллежский секретарь. – Мне после экса уже ничего не страшно.
– Алексей Николаевич, – обратился к сыщику полицмейстер, – а помните, вы обыскивали квартиру Шмыткина? И сказали мне, что бумаги у него какие-то странные. Мусорные, вот как вы их назвали.
– Помню. Действительно, только два закладных листа были стоящие, а все остальное дрянь.
– А почему так, по-вашему?
– Я уже думал над этим, – начал Лыков. – Ваш помощник, Георгий Самойлович, и в самом деле был у «постирочной» в услужении. Уж извините, как есть… Но когда я телеграммой велел его задержать, люди Трембеля застрелили коллежского асессора. Представив это как самоубийство.
– Тут понятно, но что с доходными бумагами?
– Они подложили ему что похуже, а лучшие забрали себе.
– Зачем? – настаивал Ковалев. Видимо, он всерьез заинтересовался фондовыми операциями и решил расспросить знающего человека с лесным имением.
– Вот и я сначала не понял, – ответил сыщик. – Мы трясем казначейство, как липку. Операции по «отстирке» прекратились. А злоумышленники для чего-то берегут купоны, не отдают нам. Бросили бы их к чертям, все равно теперь не обменяешь. Но нет. Тогда я и заподозрил впервые, что будет экс.
– Какая же тут связь? – удивились все.
– Раз бумаги еще нужны, значит, им нашли применение. Заметьте, и одесские облигации агенты «постирочной» захотели прибрать к рукам. Хотя проще было отказать Азвестопуло. Пошли на риск, а для чего? Думаю, уже тогда Трембель задумал напасть на денежную карету. Выкрасть из нее сумму заранее, а взамен подложить серии. Кстати, афера с одесскими бумагами прямо говорит нам о том же эксе. Ведь надо было додуматься обокрасть тамошних бандитов! Злогостев с Дулайтисом идиоты. Они считали, что полицейская форма послужит им защитой и горячие ребята с Молдаванки не решатся наказать обидчиков. Да в Одессе за подобный фортель околоточному вырезали бы на шее жабры и пустили плавать в Черное море! Лишившиеся двухсот тысяч громилы поехали бы за ними на край света. И в Тифлис бы наведались без сомнения. Умный Трембель это хорошо понимал. Он сунул под топор головы исполнителей, а сам остался в тени. К тому времени, когда нагрянула бы карательная экспедиция, кукловод собирался уже покинуть Кавказ. – Лыков перевел дух и продолжил: – Страсть к сериям – это подсказка. Карл Федорович думал так. Дашнаки пока еще разберутся, что их надули. Опять же, серии – почти деньги, можно с грехом пополам объясниться с грабителями. Мол, другого нет, берите, что плывет в руки. Вот почему Шмыткину подсунули дрянь, а приличные бумаги накапливали. Вложили две хороших, чтобы подчеркнуть связь с «постирочной», остальные в запас. И Зелимхану не обменяли его облигации – берегли для того же экса. Как только я приехал, заправилы – Трембель с Щербаковой – решили лавочку закрыть. Но сначала взять куш.
Ковалев потер расцарапанную щеку – след от ногтей жевешки. Третьего дня, когда полиция вскрыла шкаф с коллекцией бацилл и обнаружила там недостающие деньги, Мария Ивановна потеряла самообладание. И чуть не выцарапала Георгию Самойловичу глаза.
– Да… – сокрушенно протянул полицмейстер. – Вот так живешь с женщиной, да еще такой гуманной профессии, а она оказывается главарем банды мошенников и убийц. Я на всех думал, когда искал зачинщика «постирочной». И на Трембеля, и на Чачибая, и на чиновника особых поручений при князе действительного статского советника Осецкого. Даже на директора канцелярии Трофимова! Но только не на нее. Ведь казалась дура дурой!
– О Щербаковой выяснились любопытные подробности, – вспомнил Алексей Николаевич. – В юности она была актриса, и неплохая. Но попалась на воровстве из гримерной, у своих подруг, и была вынуждена уйти. В доктора! Смолоду была гнилая натура. Гнилая, но артистическая. Так играла, что даже многоопытный Скиба не разглядел.
Все молча разлили вино и выпили – каждый за свое.
– Алексей Николаевич, вы теперь уедете домой? – воспользовался паузой Топурия. – А мне обратно в бригаду?
– Министр прислал телеграмму, велит остаться и довести дознание до конца, – сообщил штабс-ротмистру Лыков. – А что значит до конца? На это есть следователь. Сказать по правде, надоело мне в Тифлисе. Жара к тому же. Июнь кончается, но июль у вас, говорят, еще жарче.
– То есть я пока при вас остаюсь, – повеселел офицер.
– Пока да. В финансовой системе края из-за афер возникла путаница. Разбирать ее приехала ревизия, почти весь Департамент Государственного казначейства, главного в Министерстве финансов. Пусть бы себе разбиралась. Но меня назначили ее председателем. Меня, сыщика! Глупость, я же не бухгалтер. Чего от меня ждать?
– Это особенность Кавказа, – возразил генерал Фрезе. – Тут война никогда на самом деле не кончалась. И такой, как вы, боевой человек нужен над бухгалтерами, чтобы не перерезали их в командировке.
В итоге, уже завершив дознание, Лыков застрял в жаровне. Сначала он, как и прежде, навещал Викторию по вторникам и пятницам, если не уезжал с ревизией в другие города. Но что-то изменилось в их отношениях. Речь о фотокарточке на память больше не заходила. Сыщик стал заглядывать к Виктории все реже, даже когда был в Тифлисе. А потом и вовсе пропал. Жевешка не искала встреч. У нее появилась новая обязанность: Виктория Павловна зачастила в госпиталь к Скибе. Тот поправлялся, но сильно упал духом. Визиты старой знакомой подкрепляли трамвайщика. Похоже, с отъездом Лыкова у них все наладится. Вот ведь странный народ женщины! Отставник с дрожащими руками и одной почкой, а глянулся.
Прошла половина июля. Алексей Николаевич вернулся из Баку и направился к генералу Фрезе. Тот сидел злой и читал сводки.
– Вот, Алексей Николаевич! – желчно воскликнул помощник главноначальствующего. – Я говорил вам, что у нас по-прежнему война. Свидетельств этому хоть отбавляй. Знаете, скольких мы потеряли за последние две недели? Убит вице-губернатор Елисаветпольской губернии Андреев. В Озургетском уезде в одну ночь зарезали благочинного отца Николая Рамишвили и князя Шаликалишвили. В Игдыре, это Эриванская губерния, средь бела дня на базаре застрелен сурмалинский уездный начальник подполковник Богуславский. Начальник Борчалинского уезда чудом спасся от покушения. Государь по моему ходатайству в очередной раз продлил положение усиленной охраны. Когда же все это кончится?
– Не только у вас так, Александр Александрович. Вон в Финляндии убили военного генерал-губернатора Бобрикова. Никуда Россия не денется, скоро ее всю кровью зальют. Еще кампания с японцами, будь она неладна… Слышали про кражу чудотворной иконы Казанской Божьей Матери из Богородицкого монастыря? Дурной знак, очень дурной. Я хочу попросить министра отозвать меня из Тифлиса и послать в Казань, помогать тамошним сыщикам. Здесь я уже не нужен, а…
Тут вдруг без стука распахнулась дверь, и ворвался директор канцелярии генерал-майор Трофимов.
– Господа, страшная новость! В Петербурге час назад взорвали Плеве! Насмерть.
Лыков прибыл в Петербург 18 июля, в день похорон Вячеслава Константиновича. Всем в столице было не до сыщика. Он первым делом поехал на Измайловский проспект. Там успели уже устранить следы сильного взрыва. Только пустые окна кое-где еще закрывала фанера. Гостиница «Варшавская» красовалась свежей штукатуркой – ей особенно досталось. Прочих свидетельств Лыков не увидел. Лишь осколки стекол на мостовой и тротуаре, начиная с Седьмой роты и до дома № 31/37, напоминали о несчастье.
Прощание с павшим на служебном посту министром состоялось в доме МВД на Фонтанке, 16. С утра там собралась огромная толпа. Гроб поставили у подъезда, и была отслужена заупокойная лития. Затем на руках перенесли его в домовую церковь Отдельного корпуса жандармов. Гроб пришлось закрыть. Взрывом Плеве оторвало часть лица от носа до шеи, а грудь была испещрена осколками.
В церкви состоялось отпевание, которое провел преосвященный Антоний, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. У гроба стояли вдова покойного Зинаида Николаевна, сын Николай и дочь Елизавета. Дальше шли представители дипломатического корпуса и четыре министра: Двора – Фредерикс, военный – Сахаров, морской – Авелан и иностранных дел – Ламздорф. Позади них толпились сановники помельче: граф Кутайсов (бывший нижегородский губернатор, при котором Лыков много лет назад поступил на службу), граф Воронцов-Дашков. Меж ними затесался и князь Голицын, главноначальствующий на Кавказе. Все ждали государя. Он прибыл с небольшим опозданием. Вместе с ним приехали вдовствующая императрица, наследник Михаил Александрович и великие князья Владимир Александрович, Алексей Александрович, Константин Константинович и Петр Николаевич.
После богослужения высокопоставленные особы вынесли гроб с телом Плеве на руках из храма и поставили на катафалк. Тут и Лыкову выпало несколько шагов нести его, хоть он и не относился к сановникам. Петр Николаевич Дурново разглядел чиновника особых поручений в толпе и привлек к делу. Катафалк медленно двинулся в сторону Новодевичьего монастыря. Впереди ехал взвод конных жандармов. Государь, великие князья и прочие сопровождали министра в последний путь пешком. В два часа пополудни несчастного Плеве засыпали землей.
Для Лыкова наступило время неопределенности. Его никто не вызывал, не давал поручений. При Вячеславе Константиновиче положение коллежского советника в Департаменте полиции было особенным. Он выполнял личные задания министра, общаясь с ним напрямую, через головы непосредственного начальства. Теперь все должно было перемениться. Директор Лопухин ходил хмурый и сам не знал своего будущего. Вице-директоры тоже притихли. Алексей Николаевич попытался испросить отпуск, но ему отказали. Якобы он должен сначала отчитаться о своей кавказской командировке. Но кому? Все товарищи министра висели на волоске. С виду увереннее других держался Дурново. Именно его государь назначил заведовать текущими делами МВД. Но займет ли он высокий пост, оставалось большим вопросом. Главный покровитель Петра Николаевича, Витте, был не в фаворе. Кроме того, сейчас он несвоевременно отдыхал на Кавказе, ожидая августейшего вызова. А вызов все откладывался…