Наконец, через две недели тягостного безделья, Лыкова дернули к заведующему. Петр Николаевич встретил своего подчиненного сухо. Год назад они сцепились в деле об убийстве Михаила Филиппова[61]. Дурново тогда поддерживал все того же Витте в попытке свалить Плеве. А Лыков встал на сторону министра. Дурново с тех пор затаил обиду.
– Ну, Алексей Николаевич, помните нашу последнюю размолвку?
– Помню, Петр Николаевич.
– Что вы теперь о ней думаете?
– Думаю, что был тогда прав.
Дурново крякнул от досады.
– Прикажете поискать другое место службы? – вежливо осведомился коллежский советник.
– Я еще не министр и не вправе давать вам таких советов, – сухо возразил тайный советник. – Вот когда назначат, мы вернемся к этому разговору.
– Понял, ваше превосходительство.
– Ни черта вы не поняли, – ответил Дурново и неожиданно улыбнулся. – Верные люди теперь большая редкость. Они всем нужны до зарезу. Так что не спешите уходить. – Он понизил голос и сообщил: – В этот раз мне опять не стать министром.
– Точно?
– Увы. Дура вдовствующая императрица тянет князя Святополк-Мирского.
– Он же либерал! – удивился Лыков.
– А вы противник либерализма? Вот новость. Всегда казались мне разумным человеком.
– Вы неправильно меня поняли, Петр Николаевич. Я противник глупого либерализма, несвоевременного и необдуманного, единственно лишь из желания понравиться публике. Тьфу на эту публику! Но я противник и столь же бессмысленных репрессий – из желания угодить государю.
Дурново слушал внимательно и кивал.
– Мы с вами думаем одинаково, – констатировал он. – Правда, вам недостает масштаба, ну так вы и не метите в министры.
– Избави бог!
– Вот и объяснились, Алексей Николаевич. Повторю: я давно слежу за вами и ценю ваши многочисленные достоинства. Так что вы меня не опасайтесь. А теперь расскажите о командировке на Кавказ. Что там было на самом деле? Генерал Фрезе прислал бумагу, он ходатайствует о награждении вас Станиславом первой степени! Но князь Голицын отказался ее визировать. Награждать или не награждать своего чиновника особых поручений – решать только нам, в министерстве. Но горячность Фрезе меня заинтересовала. Итак, что произошло?
Лыков рассказал всю историю с раскрытием «большой постирочной» от начала и до конца. Дурново слушал внимательно и почти не задавал уточняющих вопросов. У сыщика создалось впечатление, что тот откуда-то все уже знает. И хочет лишь проверить свои источники.
– Значит, у князя Голицына под носом свили гнездо аферисты?
– Да. Вице-директор канцелярии, начальник личного конвоя и губернский казначей. Плюс личности помельче. Эти люди выходили на прямые отношения с абреками, главарями уголовных банд, революционерами.
– Кошмар, – скривился Дурново. – А князь третий месяц ошивается в Петербурге. Как будто дел у него на Кавказе нет, все в порядке. А из вашего рассказа следует иное.
– Петр Николаевич, Плеве, когда посылал меня в Тифлис, дал еще одно указание, – решился сыщик. – Понять, на месте ли князь Голицын. И кого кавказские влиятельные люди считают более подходящим.
– Ага! – оживился тайный советник. – Это вторая тема нашего разговора. Ну, давайте обсудим и ее. Видите ли, государь вчера спросил у меня то же самое.
– Вот как? Надо полагать, задание от Плеве он же инициировал?
– Безусловно. И что сказали вам кавказские влиятельные люди?
Лыков подобрался: вопрос выходил важным, политическим. Это тебе не Динда-Пето ловить…
– Они убеждены, что Голицын не годится в представители верховной власти. Особенно в таком трудном месте, каким является Кавказ. Князь мелок и характером, и умом. Злопамятен. Его необъяснимая ненависть к армянам ссорит государя с предприимчивым и талантливым народом. Который к тому же одной с нами веры. А зачем потребовалось закрывать армянские школы и храмы? Но недовольны также и татары, и грузины. Далее, кавказцы обижены на верховную власть за понижение статуса управителя территорией. Раньше таковым был наместник. И полномочий больше, и путь к государю короче. Для туземцев подобные вещи имеют важное значение. По ним они судят, любит или не любит их монарх.
– Неужели? – удивился Дурново.
– Именно так, Петр Николаевич. Ведь это Кавказ!
– Необычно и непонятно для петербургских бюрократов… А кого они хотят вместо Голицына, эти влиятельные люди?
– Сразу несколько человек назвали мне другого князя, Воронцова-Дашкова.
– Иллариона Ивановича?
– Точно так. Он кавказец по предыдущей службе, оставил в крае хорошую о себе память. Ближайший сотрудник Барятинского! Кроме того, князь знатен и богат, относится к блестящему русскому роду.
– Что богат, это хорошо, – согласился тайный советник. – Не будет в казну залезать. Вы вот что, Алексей Николаевич, напишите мне записку на одном листе, короткую. Обо всем, что сейчас сказали. И не забудьте упомянуть: разведать обстановку вам поручил покойный министр. Пока память о нем еще не выветрилась из августейшей головы, надо на этом сыграть.
Лыкова покоробила циничность собеседника, однако тому было виднее, как держать себя в высших сферах. Он поднялся и спросил:
– Могу идти?
– Да. Жду вас с запиской послезавтра. Будьте в десять утра в парадном мундире со всеми наградами на Балтийском вокзале.
У коллежского советника полезли вверх брови.
– Я поеду докладывать государю, – пояснил Петр Николаевич. – На всякий случай находитесь при мне. Не знаю, захочет ли он вас увидеть или довольствуется запиской. Ну, посидите в приемной.
– Слушаюсь!
– Да, фамилий ваших собеседников в бумаге лучше не называть.
– Слушаюсь!
В условленное время коллежский советник прибыл на вокзал. Дамы с интересом смотрели на немолодого седовласого мужчину с боевыми наградами. Лицо заурядное, но годы уже наложили некую печать – с таким человеком есть о чем поговорить… А над левым ухом короткая дорожка, будто парикмахер машинкой пробрил.
Подъехал Дурново. К удивлению Лыкова, он был во фраке с Александровской лентой по жилету. Поймав взгляд подчиненного, пояснил:
– Статские министры на высочайший прием за городом являются во фраках.
Поезд до Петергофа уже стоял у перрона. Сыщик опять был удивлен: секретарь Дурново вынул из портфеля и показал кондуктору три проездных билета, как для рядовых пассажиров. Тот откозырял и пустил всех в особый министерский вагон.
В Петергофе на вокзале их уже ожидали придворная карета с гербами на дверцах и обычные дрожки. Тайный советник сел в карету, его спутники – в экипаж попроще. Лошади быстро доставили всех в Александрию. Дурново молодецки вбежал по крутой лестнице в собственный подъезд Его Величества, подчиненные едва поспевали за ним. Внутри оказалась еще одна лестница, уставленная цветами, а наверху – большая приемная с одиноким флигель-адъютантом.
– Доброе утро, Петр Николаевич, – приветствовал тот заведующего делами министерства. – Чуть-чуть обождите: только что вернулись с прогулки.
Через пять минут из царского кабинета вышел камердинер и пригласил Дурново войти. Лыков остался и принялся разглядывать обстановку. Довольно обыденно для резиденции самого могущественного монарха в мире… Сыщик волновался, но совсем не так, как, например, перед нападением дашнакцаканов. Он знавал уже и государей, и министров, и великих князей. И не ждал от них ничего особенно выдающегося.
Доклад Дурново длился сорок минут. Наконец опять вышел камердинер и позвал сыщика в кабинет.
Помещение оказалось на удивление узким и длинным, да еще и разделенным пополам широкой балюстрадой. На ней лежали бумаги, книги, какие-то альбомы. Напротив двери находился письменный стол, тоже заваленный бумагами. У стола стоял государь и глядел на сыщика с ласковым любопытством.
– Здравствуйте, Алексей Николаевич. Проходите к окну. Только осторожнее, тут ступенька.
Они вошли в ту часть кабинета, которая была за балюстрадой. Там их дожидался Дурново. Все трое уселись в кресла за круглым столом возле окна.
– Я помню вас по коронации, – начал Николай. – А потом еще в Нижнем на выставке вы меня охраняли. По рассказам, должны выглядеть, как Геркулес. А на вид не так.
– Увы, Ваше Императорское Величество, какой есть.
Лыков ждал, что государь заговорит с ним о кавказских делах, о князе Голицыне, а может, и о «большой постирочной». Но тот спросил о другом:
– Шрам над ухом – это от армянской пули?
– Точно так.
– Немного правее и… Неужели вы действительно ничего не боитесь?
– Что вы, Ваше Величество! Все боятся смерти, кроме разве что каких психически ненормальных. И я тоже боюсь.
– Но идете и делаете, что должно, – как бы про себя констатировал Николай. – Сколько же раз вас ранило? Петр Николаевич начал считать и сбился.
– Смотря что считать ранением. Царапина над ухом не в счет. Ключицу еще прострелили те же дашнаки, но это тоже ерунда.
– Нет, давайте все, – улыбнулся государь, и на душе у коллежского советника стало как-то особенно приятно.
– Если все, то одиннадцать или двенадцать.
– То есть вы и сами не знаете сколько?
– Виноват, Ваше Величество, путаюсь. А хуже всего контузии.
– У вас и контузии есть?
– Две. Первая от турецкого снаряда, еще куда ни шло: поболит и перестанет. А вторую я привез из Туркестана. Стыдно сказать: щепкой угораздило!
– Щепкой? – удивился государь. – Расскажите!
– Стоял у косяка, попал под огонь. Пуля угодила в дерево, отбила большой кусок и прямо мне по голове. Сознание даже потерял. Быстро поднялся – вроде ничего, живой… Уложил негодяя, что стрелял, и забыл про тот случай. А в прошлом году стало болеть по ночам. Врачи говорят – мигрень. Неприятно, и лечению не поддается.
Царь посмотрел на Дурново, который за все время беседы не проронил ни слова, и одобрительно сказал:
– Хорошие у вас кадры в министерстве, Петр Николаевич. Не помнят, сколько раз ранены; счет потеряли.