Катриана еще раз, спотыкаясь, свернула направо. Каждую секунду, перед каждым поворотом она ждала, что хаос переулков приведет ее прямо в лапы барбадиоров. Если они разделились, она пропала. Повозка колесного мастера перегородила переулок. Катриана распласталась по стене и боком протиснулась мимо. Впереди возник еще один перекресток. На этот раз она побежала прямо, мимо полудюжины ребятишек, играющих в прыгалки. Свернула на следующем перекрестке.
И тут ее крепко схватили за правый локоть. Она было вскрикнула, но рот ей быстро зажала чья-то ладонь. Она хотела укусить ее, яростно извиваясь, пытаясь освободиться. И вдруг замерла в изумлении.
– Тихо, сердечко мое. И пойдем сюда, – сказал Ровиго д’Астибар, убирая ладонь с ее рта. – Не надо бежать. Они отстали на две улицы. Сделай вид, что гуляешь со мной. – Он взял ее под руку и быстро повел в крохотный, почти пустой переулок, один раз оглянулся через плечо, потом втолкнул ее в двери лавки, торгующей тканями. – А теперь вниз, под прилавок, быстро.
– Как вы?.. – задыхаясь, спросила Катриана.
– Заметил вас на площади. Бежал за тобой сюда. Шевелись, девочка!
Катриана послушалась. Какая-то старуха взяла ее за руку и сжала ладонь, потом подняла на петлях доску прилавка, Катриана скользнула вниз и упала на пол за ним. Через мгновение доска снова приподнялась, и сердце ее остановилось, когда над ней возникла тень, держащая нечто длинное и острое.
– Прости меня, – прошептала Алаис брен Ровиго, опускаясь на колени рядом с ней. – Отец говорит, что твои волосы могут тебя выдать, когда мы будем уходить. – Она подняла ножницы, которые держала в руке.
Катриана на секунду замерла, потом молча закрыла глаза и медленно повернулась к Алаис спиной. Почувствовала, как руки Алаис собрали и натянули длинные пряди. А потом, в темноте, острые ножницы для ткани проскрипели по линии выше ее плеч, в одно мгновение лишив Катриану волос, которые она отращивала десять лет.
Снаружи послышался резкий шум, грохот и хриплые крики. Шум приблизился, поравнялся с ними, пронесся мимо. Катриана почувствовала, что ее трясет; Алаис прикоснулась к ее плечу, потом застенчиво убрала руку. По другую сторону прилавка старая женщина спокойно двигалась в полумраке своего магазинчика. Ровиго нигде не было видно. Катриана прерывисто дышала, правый бок у нее болел: наверное, она налетела на что-то во время своего безумного бега. Но не помнила, когда это случилось.
Что-то лежало на полу у ее ног. Она протянула руку и подняла рыжий занавес густых волос. Все произошло так быстро, что у нее не было времени осознать, что с ней сделали.
– Катриана, мне так жаль, – снова прошептала Алаис. В ее голосе звучало искреннее огорчение.
Катриана покачала головой:
– Пустяки, это совершенные пустяки, – ответила она. Говорить было трудно. – Всего лишь тщеславие. Какое это имеет значение? – Кажется, она плакала. Ребра ужасно болели. Она подняла руку и прикоснулась к тому, что осталось от ее волос. Потом немного повернулась на полу, за прилавком, и устало уткнулась головой в плечо Алаис. Та подняла руки и обняла плачущую Катриану, крепко прижав к себе.
По другую сторону прилавка старуха немелодично мурлыкала себе под нос, складывая и перебирая ткани самых разных цветов и различного качества при тусклом вечернем свете, проникающем с улицы, в квартале, где наклонившиеся дома почти закрывали солнце.
Баэрд лежал в теплой темноте у реки и вспоминал, как было холодно, когда он сидел здесь в прошлый раз, вместе с Дэвином ожидая в вечерних сумерках, пока к ним приплывет Катриана. Он оторвался от преследователей уже давно. Баэрд очень хорошо знал Тригию. Они с Алессаном прожили здесь больше года после возвращения из Квилеи, справедливо посчитав эту глухую горную провинцию подходящим местом для того, чтобы отыскать здесь первые искры и постепенно раздуть пламя восстания.
Они искали главным образом одного человека, но так его и не нашли, – капитана, принимавшего участие в обороне Борифорта. Зато они нашли многих других, поговорили с ними и вовлекли их в свое дело. Они еще много раз возвращались сюда за эти годы, в сам город и в горы его дистрады, и находили в простой, грубой жизни этой провинции силу и ясную прямоту, которая помогала им обоим идти, ужасно медленно, по извилистым, окольным тропам их жизни.
Баэрд знал лабиринт городских улиц несравненно лучше, чем барбадиоры, живущие в своих бараках. Знал, через какие дома можно быстро перелезть, какие крыши выходят на другие крыши, а какие заканчиваются опасными тупиками. При той жизни, которую они вели, было важно знать подобные вещи.
От рынка он побежал на юг, потом на восток, потом вскарабкался на крышу «Пастушьего посоха», их старой таверны, используя наклонный навес над поленницей дров как трамплин. Он помнил, как много лет назад сделал то же самое, удирая от ночной стражи после комендантского часа. Низко пригибаясь, он быстро пересек две крыши, потом ползком перебрался на противоположную сторону улицы по одному из ветхих крытых мостиков, соединяющему два дома. За спиной он слышал шум погони, которая очень быстро отстала, задерживаемая всякими случайными препятствиями. Он догадывался, что это были за препятствия: тележка молочника, у которой соскочило колесо, быстро собравшаяся вокруг двух ссорящихся на улице мужчин толпа, бочка вина, разлитая, когда ее катили в таверну. Он знал Тригию, а это означало, что он знал характер ее жителей.
Через короткое время он уже был далеко от рыночной площади, покрыв это расстояние поверху, легко и незаметно порхая с крыши на крышу. Он мог бы даже получить удовольствие от этой погони, если бы так не тревожился о Катриане. На южных окраинах Тригии, расположенных выше на холмах, дома стали больше, а улицы шире. Но память его не подвела, он знал, куда сворачивать, и пробирался все дальше, пока не нашел нужный ему дом и не спрыгнул на его крышу.
Он оставался там несколько секунд, внимательно прислушиваясь, не поднимется ли тревога на улице внизу. Но слышал лишь обычный вечерний шум, а потому достал ключ из старого потайного места под одной черепицей, открыл плоский люк и бесшумно спустился на чердак Тремазо.
Он закрыл за собой люк и подождал, пока его глаза привыкнут к темноте. Внизу под ним, в лавке аптекаря, он ясно различал голоса и быстро выделил низкий, рокочущий бас Тремазо. Прошло много времени, но некоторые вещи никогда не меняются. Он принюхался к окружающим его ароматам мыла и духов, к едким или сладковатым запахам различных лекарств. Немного привыкнув к темноте, он обнаружил потрепанное кресло, которое Тремазо обычно оставлял здесь для них, и сел в него. Это действие вызвало к жизни далекие воспоминания. Кое-что совсем не изменилось.
Наконец голоса внизу смолкли. Внимательно прислушавшись, Баэрд смог различить тяжелую походку лишь одного человека. Нагнувшись, он поскреб пол, такой звук могла производить крыса на чердаке. Но только такая крыса, которая умеет быстро царапнуть три раза, а потом еще раз. Три раза, что означало Триаду в целом, и один раз – отдельно бога. Тригия и Тигана обе имели древнюю связь с Адаоном, и, придумывая условный сигнал, Алессан это учел.
Он услышал, как размеренные шаги внизу замерли, затем, секунду спустя, возобновились, словно ничего не произошло. Баэрд откинулся на спинку кресла и стал ждать.
Это длилось недолго. День уже клонился к вечеру, все равно скоро пора было закрывать лавку. Он услышал, как Тремазо вытирает прилавок и подметает пол, а потом – стук запираемой передней двери и щелчок задвинутого засова. Через секунду лестница была придвинута на нужное место, ступеньки заскрипели, крышка нижнего люка откинулась, и на чердаке появился Тремазо со свечой. Он пыхтел от усилий, еще более грузный, чем раньше.
Тремазо поставил свечку на ящик и встал, уперев кулаки в широкие бедра и глядя сверху вниз на Баэрда. Очень изящно одетый, с бородкой, аккуратно подстриженной клинышком. И надушенный, как почувствовал Баэрд мгновение спустя.
Улыбаясь, он встал и показал рукой на наряд Тремазо, притворяясь, что принюхивается. Аптекарь поморщился.
– Клиенты, – проворчал он. – Так нынче модно. Этого они ожидают от такой лавки, как моя. Скоро мы скатимся до уровня Сенцио. Это из-за тебя сегодня днем поднялся такой переполох? – Только и всего: ни приветствий, ни излияний. Тремазо всегда был таким, спокойным и прямым, как ветер с гор.
– Боюсь, что из-за меня, – ответил Баэрд. – Солдат умер?
– Вряд ли, – ответил Тремазо своим знакомым, небрежным тоном. – Ты недостаточно силен для этого.
– Не слышал, чтобы поймали женщину?
– Не слышал. Кто она?
– Одна из нас, Тремазо. Теперь послушай, есть настоящие новости, и мне нужно, чтобы ты нашел воина из Кардуна и передал ему от меня сообщение.
Глаза Тремазо на мгновение широко раскрылись, когда Баэрд начал говорить, потом сосредоточенно прищурились. Объяснения не заняли много времени. Тремазо никак нельзя было назвать тугодумом. Тучный аптекарь не мог сам отправиться на север, в Сенцио, но мог найти людей, которые это сделают, и сообщить им. И мог найти Сандре в их гостинице. Тремазо опять спустился вниз и вернулся, пыхтя, с караваем хлеба, куском холодного мяса и бутылкой хорошего вина в придачу.
Они на мгновение сдвинули ладони, потом аптекарь ушел искать Сандре. Сидя среди всякой всячины, скопившейся на чердаке у аптекаря, Баэрд ел и пил, ожидая наступления темноты. Убедившись, что солнце село, он снова выскользнул на крышу и двинулся обратно на север сквозь город. Через некоторое время он спустился на землю и, сторонясь факелов стражи, направился на восток по извилистым улицам, туда, где Катриана зимой выбралась на берег после прыжка с моста. Там он сел на траву у реки и стал ждать. Ночь выдалась почти безветренная.
Он никогда по-настоящему не опасался, что его поймают. Слишком много лет прожил Баэрд вот так, тело его огрубело и закалилось, чувства обострились, мозг быстро запоминал, схватывал и действовал по обстановке.