Но все это не объясняло и не оправдывало его поступка, из-за которого они оказались в такой ситуации. Его импульсивный удар, нанесенный пьяному барбадиору, был неслыханной глупостью, несмотря на то что именно так время от времени мечтало поступить большинство людей на площади. На Ладони под властью тиранов следовало подавлять в себе подобные порывы, чтобы не погибнуть. Или не увидеть, как гибнут те, кого ты любишь.
И это снова навело его на мысли о Катриане. В усыпанной звездами весенней темноте он вспомнил, как она вынырнула из зимней реки, словно призрак. Он тихо лежал в траве, думая о ней, а потом, что можно было предвидеть, об Элене. А затем, как всегда и в любое время, особенно на рассвете или в вечерних сумерках, или во время смены времен года, – о Дианоре, которая умерла или потерялась где-то в огромном мире.
Послышался шорох, слишком тихий, чтобы насторожить его, в листве дерева за его спиной. Через секунду запела триала. Он слушал ее песню и журчание воды в одиночестве, чувствуя себя в темноте как дома, мужчина, чей характер сформировала и определила его потребность к уединению и молчаливой игре воспоминаний.
По случайности его отец тоже слушал эти звуки возле Дейзы в ночь перед тем, как был убит.
Вскоре с берега реки, немного западнее, послышался крик совы. Баэрд тихо ухнул в ответ, оборвав песню триалы. Бесшумно подошел Сандре, трава под его ногами почти не шевелилась. Опустился на корточки, потом сел, тихонько кряхтя. Они посмотрели друг на друга.
– Катриана? – прошептал Баэрд.
– Я не знаю. Но ее не поймали, как мне кажется. Я бы услышал. Я слонялся по площади и вокруг нее. Видел, как вернулись стражники. Человек, которого ты ударил, в порядке. После они над ним смеялись. Думаю, последствий не будет.
Баэрд медленно расслабил напряженные мускулы. И сказал небрежным тоном:
– Иногда я бываю очень большим глупцом, ты заметил?
– Не заметил. Когда-нибудь тебе придется мне об этом рассказать. Кто тот необъятный толстяк, который ко мне приходил?
– Тремазо. Он с нами уже давно. Мы использовали его склад на чердаке для встреч, когда жили здесь, и после.
Сандре проворчал:
– Он подошел ко мне возле гостиницы и предложил купить настойку, которая сделает моей любую женщину или мальчика, каких я только пожелаю.
Баэрд невольно улыбнулся:
– Слухи о привычках карду опережают тебя.
– Очевидно. – Белые зубы Сандре сверкнули в темноте. – Имей в виду, цена была подходящей. Я купил два флакона.
Тихо смеясь, Баэрд испытал странное ощущение, словно сердце его потянулось к сидящему рядом с ним человеку. Он вспомнил Сандре в ту ночь, когда они встретились, когда все планы его старости рухнули, когда пришел жестокий конец всей семьи Сандрени. В ту ночь, которая закончилась только тогда, когда герцог воспользовался своей магией, чтобы проникнуть в подземелья Альберико и убить собственного сына. Томассо. «Любую женщину или мальчика, каких я только пожелаю».
Баэрд почувствовал смирение, внушенное силой духа сидящего рядом старика. Ни разу за полгода тяжелых переездов по зимним разбитым дорогам в жгучий холод Сандре не произнес ни слова жалобы, ни одной просьбы остановиться или сбавить темп. Ни разу не уклонился от задания, не выказал усталости или нежелания подниматься в предрассветной сырости в дорогу. Ни разу не дал воли ярости или горю, которые, несомненно, душили его при каждом известии о новых жертвах, казненных на колесах смерти в Астибаре. Он подарил им все, что имел: знание Ладони, мира и особенно – Альберико; накопленный в течение всей жизни опыт лидерства и хитрости – без ограничений, ничего не утаивая, не проявляя при этом никакого высокомерия.
Именно такие люди, как он, думал Баэрд, были славой и проклятием Ладони в дни накануне ее падения. Славой, благодаря величию их власти, проклятием – из-за их взаимной ненависти и междоусобных войн, которые позволили тиранам явиться и захватить провинции по одной, в их одинокой гордости.
И сидя у реки в темноте, Баэрд снова почувствовал, с уверенностью в самой глубине сердца: то, что делает Алессан, – то, что делают они с Алессаном, – правильно. Их цель – их желание объединить Ладонь, изгнать тиранов и сблизить провинции, чтобы они разделили друг с другом грядущие годы, – заслуживает того, чтобы к ней стремиться. Цель, достойная всех дней и ночей жизни человека, вне зависимости от того, будет ли она когда-либо достигнута. Цель, лежащая рядом и связанная воедино с другой большой и горькой целью – с Тиганой и ее именем.
Баэрду бар Саэвару тяжело давались некоторые вещи, они были почти невозможными с тех пор, как у него отобрали юность в год падения Тиганы. Но он совсем недавно лежал с женщиной в ночь Поста, в месте сильнейшей магии, и в зеленой темноте чувствовал, как крепкие путы, стягивающие его сердце, ослабевают. И это место тоже было темным и спокойным, мимо текла река, а на Ладони начинало происходить то, до чего он боялся никогда не дожить.
– Милорд, – тихо произнес он, обращаясь к старику, сидящему рядом, – вы знаете, что я полюбил вас за то время, пока мы были вместе?
– Триада, помилуй нас! – ответил Сандре, немного поспешно. – А ведь я еще даже не дал тебе выпить настойки!
Баэрд улыбнулся и ничего не сказал: он догадывался о тех путах, которые должны стягивать душу старого герцога. Но через секунду он услышал, как Сандре пробормотал совсем другим голосом:
– И я вас, друг мой. Всех вас. Вы подарили мне вторую жизнь и то, ради чего стоит ее прожить. Даже надежду на то, что впереди нас может ждать будущее, которое стоит увидеть. За это я буду любить вас, пока не умру.
Он торжественно поднял ладонь, и они соприкоснулись пальцами в темноте. Так они сидели, неподвижно, когда вдруг раздался тихий плеск весла о воду. Оба бесшумно поднялись и потянулись к мечам. Потом с реки донеслось уханье совы.
Баэрд тихо ухнул в ответ, и через несколько минут маленькая лодка мягко причалила к пологому берегу, и из нее легким шагом вышла Катриана.
При виде нее Баэрд вздохнул с огромным облегчением; он боялся за нее больше, чем мог выразить словами. За ее спиной в лодке сидел человек на веслах, но луны еще не взошли, и Баэрд не мог его разглядеть.
– Вот это был удар! Я должна чувствовать себя польщенной? – сказала она.
Сандре рассмеялся за его спиной. Баэрд чувствовал, как его сердце переполняется гордостью за эту женщину, за ее небрежное, спокойное мужество. С трудом копируя ее тон, он ответил лишь:
– Тебе не следовало так вопить. Половина Тригии подумала, что тебя насилуют.
– Да, – сухо ответила она. – Прошу прощения. Я и сама не была уверена, что это не так.
– Что случилось с твоими волосами? – вдруг спросил Сандре из-за его спины, и Баэрд, отодвигаясь в сторону, увидел, что волосы у нее действительно острижены неровной линией выше плеч.
Она пожала плечами с преувеличенным равнодушием.
– Они мешали. Мы решили их обрезать.
– Кто это мы? – спросил Баэрд. Ее небрежный тон пробуждал в его душе глубокую жалость и сочувствие. – Кто это в лодке? Полагаю, это друг, учитывая то, где мы находимся.
– Справедливое предположение, – отозвался сам сидящий в лодке мужчина. – Хотя должен сказать, что я мог бы подобрать для нашего делового совещания более подходящее место.
– Ровиго! – пробормотал Баэрд, охваченный радостным изумлением. – Приятная встреча! Мы давно не виделись.
– Ровиго д’Астибар? – внезапно заговорил Сандре, выходя вперед. – Это он?
– То-то мне показалось, что я знаю этот голос, – сказал Ровиго, кладя весла и резко поднимаясь. Баэрд быстро спустился к берегу, чтобы придержать лодку. Ровиго сделал два точно рассчитанных шага и спрыгнул мимо него на землю. – Я действительно его знаю, но не могу поверить собственным ушам. Во имя Мориан, богини Врат, вы вернулись из царства мертвых, милорд?
Произнося эти слова, он опустился на колени в высокой траве перед Сандре, герцогом Астибарским. К востоку от них, над тем местом, где река впадает в море, вставала Иларион, посылая голубые лучи по воде и над колышущимися травами на берегу.
– Можно сказать и так, – ответил Сандре. – При этом мою кожу слегка изменило искусство Баэрда. – Он протянул руку и поднял Ровиго на ноги. Двое мужчин смотрели друг на друга.
– Алессан не захотел рассказать мне о вас прошлой осенью, но сказал, что я буду доволен, когда узнаю, кто мой новый партнер, – прошептал Ровиго, явно растроганный. – Он был прав больше, чем думал. Как это возможно, милорд?
– Я не умирал, – просто ответил Сандре. – Это был обман. Часть скверного, глупого стариковского плана. Если бы Алессан и Баэрд не вернулись в охотничий домик той ночью, я бы убил себя после того, как там побывали барбадиоры. – Он помолчал. – А это значит, полагаю, что я должен поблагодарить тебя за мое теперешнее состояние, сосед Ровиго. За ночи, которые ты много лет проводил под моими окнами. За то, что подслушивал, как мы составляли свой немощный заговор.
При косо падающих лучах голубого света в его глазах можно было увидеть блеск. Ровиго слегка отступил, но голова его осталась высоко поднятой, и он не отвел взгляда.
– Это было ради того дела, о котором вы теперь знаете, милорд, – сказал он. – Дела, к которому вы присоединились. Я бы отрезал себе язык прежде, чем предал бы вас барбадиорам. Думаю, вам это известно.
– Мне это известно, – через мгновение ответил Сандре. – Это гораздо больше, чем я могу сказать о своих собственных родственниках.
– Только об одном из них, – быстро возразил Ровиго, – а он мертв.
– Он мертв, – повторил Сандре. – Они все мертвы. Я – последний из Сандрени. И что нам с этим делать, Ровиго? Что нам делать с Альберико Барбадиорским?
Ровиго ничего не сказал. Ответил Баэрд, стоящий у кромки воды:
– Уничтожить его, – сказал он. – Уничтожить их обоих.
Часть пятая. Воспоминание пламени
Глава XVII
Вдень совершения обряда Шелто разбудил ее очень рано. Она провела ночь в одиночестве, как и подобает, а вечером принесла дары в храмы Адаона и Мор