Она ужасно боялась. Это было хуже, неизмеримо хуже, чем мост в Тригии. Там она мирилась с опасностью и шла ей навстречу, потому что у нее были шансы выжить после прыжка. Внизу была всего лишь вода, какой бы ледяной она ни оказалась, и друзья ждали в темноте за поворотом, готовые вытащить ее из реки, согреть и вернуть к жизни.
Сегодня ночью все было иначе. Катриана с отчаянием почувствовала, что у нее дрожат руки. И остановилась в темном переулке, чтобы собраться с силами.
Она нервно поправила волосы под темным капюшоном, потрогала усыпанный блестящими камушками черный гребень, вставленный в прическу. На корабле по дороге сюда Алаис, которая сказала, что привыкла делать это для своих сестер, подровняла коротко остриженные на полу магазина в Тригии пряди и придала им форму. Катриана знала, что ее внешний вид теперь вполне приемлем, и даже более того, если реакция мужчин Сенцио в течение нескольких последних дней что-нибудь значила.
А она должна была что-то значить. Потому что именно это привело ее сюда, одну, в темный переулок, где она прижалась к шершавой каменной стене, ожидая, когда шумная компания гуляк пройдет мимо по поперечной улице. Благодаря своей близости к замку, это была лучшая часть города, но для одинокой женщины ночью на улицах Сенцио не существовало безопасных кварталов.
Однако Катриана оказалась здесь не в поисках безопасности, вот почему никто из остальных не знал, где она. Они бы никогда ее не отпустили. Да и она, если быть честной перед самой собой, не позволила бы никому из них предпринять ничего подобного.
Это означало смерть. Катриана не питала иллюзий.
Всю вторую половину дня, бродя по рынку вместе с Дэвином, Ровиго и Алаис, она обдумывала свой план и вспоминала мать. Ту единственную свечу, что всегда зажигалась на закате в первый из дней Поста. Она вспомнила, что отец Дэвина делал то же самое. Из гордости, так он это расценивал: не дать чего-то Триаде в отместку за то, чему боги позволили свершиться. Ее мать не была гордой, но и не позволяла себе забыть.
Сегодня ночью Катриана видела себя похожей на одну из запретных свечей матери в ночи Поста, когда весь окружающий мир лежал, окутанный тьмой. Она была маленьким огоньком, точно таким же, как огоньки тех свечей. Огоньком, который не доживет до конца ночи, но зато перед тем, как погаснуть, сможет зажечь большой пожар, если боги Триады будут хоть немного благосклонны.
Пьяные гуляки в конце концов прошли мимо, нетвердой походкой направляясь к тавернам в гавани. Она подождала еще несколько секунд, а потом накинула капюшон, быстро вышла на улицу, держась поближе к домам, и двинулась в другую сторону. К замку.
Было бы гораздо лучше, подумала Катриана, если бы ей удалось унять дрожь в руках и стремительное биение сердца. Ей следовало выпить стакан вина у Солинги перед тем, как ускользнуть по наружной лестнице, чтобы никто из остальных ее не заметил. Она отослала Алаис вниз ужинать, сославшись на женское недомогание и пообещав вскоре присоединиться к ней, если сможет.
Она солгала так легко, ей даже удалось ободряюще улыбнуться. Потом Алаис ушла, а она осталась одна и в ту секунду, когда дверь комнаты мягко закрылась, осознала, что больше никогда никого из них не увидит.
Катриана закрыла глаза, внезапно почувствовав головокружение; оперлась ладонью о стену и стала глубоко вдыхать ночной воздух. Откуда-то доносился запах цветов теин и свежий аромат деревьев седжойи. Значит, она уже подошла близко к дворцовому саду. Катриана покусала губы, чтобы они покраснели. Звезды над головой сияли ярко и низко. Видомни уже поднялась на востоке, скоро за ней последует и голубая Иларион. Она услышала внезапный взрыв смеха на соседней улице. Женский смех, а вслед за ним какие-то крики. Голос мужчины. Опять смех.
Они шли в противоположном направлении. Когда Катриана подняла глаза, по небу падала звезда. Провожая ее взглядом, она увидела слева стену сада, окружавшую замок. Вход должен был находиться дальше. Ее ждет выход на сцену и финал представления, в полном одиночестве. Но она и прежде была одиноким ребенком, а потом одинокой женщиной, вращалась по собственной орбите, которая уводила ее прочь от других, даже от тех, кто хотел стать ее другом. Дэвин и Алаис – всего лишь последние, кто пытался. Дома, в деревне, были другие, до того, как она ушла. Она знала, что мать переживала из-за ее гордого одиночества.
Гордость. Опять.
Ее отец сбежал из Тиганы до сражений у реки.
В этом все дело. В этом все дело.
Она осторожно откинула назад капюшон. И обнаружила с искренней благодарностью, что руки ее больше не дрожат. Проверила сережки, серебряную ленточку на шее, усыпанное камешками украшение в волосах. Потом надела на руку красную перчатку, купленную на рынке в тот день, пересекла улицу, свернула за угол садовой стены и вышла на ярко освещенный пятачок у входа в Губернаторский замок Сенцио.
Там стояло четверо стражников: двое снаружи, перед запертыми воротами, двое внутри. Она распахнула плащ с капюшоном, чтобы они увидели черное платье под ним.
Двое стражников у ворот переглянулись и заметно расслабились, отпустили рукояти мечей. Другие двое подошли поближе, чтобы лучше видеть при свете факелов.
Она остановилась перед первой парой. Улыбнулась.
– Будьте так добры, – сказала она, – сообщить Ангиару Барбадиорскому, что пришла его рыжая лисичка. – И подняла левую руку, затянутую в ярко-красную перчатку.
Сначала ее даже позабавила реакция Дэвина и Ровиго на рыночной площади. Казалья, пухлый, нездорового вида губернатор, ехал по улице бок о бок с посланником Барбадиора. Они чему-то смеялись. Посланник Брандина из Западной Ладони отстал на несколько шагов и ехал с группой менее знатных сановников. Скрытый в этом намек был совершенно ясен.
Алаис и Катриана стояли у лавки торговца шелком. Они обернулись посмотреть, как губернатор проедет мимо.
Но тот не проехал мимо. Ангиар Барбадиорский быстро положил ладонь на унизанное браслетами запястье Казальи, и они остановили гарцующих коней прямо перед двумя женщинами. Вспоминая об этом, Катриана осознала, что они с Алаис представляли собой заметную пару. Ангиар, мясистый, светловолосый, с усами, загнутыми вверх, и волосами такой же длины, как ее собственные теперь, очевидно, тоже так подумал.
– Норка и рыжая лисичка! – произнес он, нагнувшись к уху Казальи. Пухлый губернатор рассмеялся, слишком поспешно и слишком громко. Голубые глаза Ангиара раздели женщин до самой кожи под ярким солнцем. Алаис отвела взгляд, но не опустила глаза. Катриана ответила на взгляд барбадиора так твердо, как только могла. Она не станет опускать глаз перед этими людьми. Его улыбка стала только еще шире.
– Рыжая лисичка, в самом деле, – повторил он, но на этот раз обращаясь к ней, а не к Казалье.
Губернатор все равно рассмеялся. Они двинулись дальше, за ними последовала свита, в том числе и посланник Брандина, у которого вид был мрачный и недовольный, несмотря на прекрасное утро.
Катриана почувствовала, что у ее плеча стоит Дэвин, и заметила Ровиго рядом с Алаис. Она взглянула на мужчин и увидела в их глазах едва сдерживаемую ярость. Именно тогда ей стало смешно, хотя и ненадолго.
– Точно так, – легкомысленно сказала она, – выглядел Баэрд перед тем, как нас обоих чуть не прикончили в Тригии. Не думаю, что мне хочется повторять это приключение. У меня больше не осталось волос, которые можно остричь.
Именно Алаис, которая оказалась гораздо умнее, чем сначала думала Катриана, рассмеялась и увела их своим смехом от опасного момента. Они вчетвером пошли дальше.
– Я бы его убил, – тихо сказал ей Дэвин, когда они остановились перед лавкой с товарами из кожи.
– Конечно, убил бы, – с готовностью согласилась она. Затем, осознав, как это должно было прозвучать и что он говорил вполне серьезно, сжала его руку. Шесть месяцев назад она бы этого не сделала. Она менялась, они все менялись.
Но как раз в тот момент, когда насмешка и гнев уже угасали, Катриане кое-что пришло в голову. Ей показалось, что на яркий день внезапно наползла тень, хотя на небе не было ни облачка.
После она поняла, что приняла решение почти сразу же, как только идея оформилась в ее голове.
До того как утренний рынок закрылся, она ухитрилась остаться одна, чтобы купить все, что ей было нужно. Серьги, плащ, черный гребень. Красную перчатку.
И покупая все это, она начала думать о матери и вспоминать мост в Тригии. Неудивительно: ее мозг всегда отмечал такие сюжеты. Эти сюжеты стали причиной того, что она на это пошла, что смогла хотя бы подумать о таком. Когда наступит ночь, ей придется уйти одной, ничего никому не сказав. Придумать какую-нибудь ложь для Алаис. Никаких прощаний; они бы ее не пустили, как и она не пустила бы никого из них.
Но что-то надо было делать, они все это знали. Надо было предпринять какой-то шаг, и в то утро на рынке Катриане показалось, что она поняла, каким должен быть этот шаг.
Первую половину своей одинокой прогулки через темный город она ругала себя за недостаток мужества и за то, что у нее так дрожат руки. Но в конце концов они перестали дрожать, когда она подошла к стене сада и увидела падающую звезду на сине-черном бархате неба.
– Нам придется тебя обыскать, сама понимаешь, – сказал один из двух стражников у ворот с кривой усмешкой на лице.
– Конечно, – пробормотала она, подходя поближе. – Так мало развлечений, когда стоишь на страже, не правда ли? – Второй рассмеялся и потянул ее, не без осторожности, вперед, в круг света от факелов, а потом чуть дальше, в более укромную тень у края площади. Она услышала короткий, тихий спор между двумя стражниками по другую сторону ворот, который закончился кратким приказом из шести слов. Один из них, явно более низкого звания, нехотя зашагал через двор к замку, чтобы отыскать Ангиара Барбадиорского и сообщить ему, что его мечты только что сбылись или что-то вроде этого. Другой поспешно отпер ворота ключом, висящим на кольце у пояса, и вышел к остальным.