Вскоре – слишком скоро, слишком рано – барбадиоры начали чувствовать, что сражаются так, словно поднимаются в гору, хотя находятся на плоской равнине, словно солнце над их головами светит яростнее, чем над головами их противников, словно их уверенность и мужество вытекают с потом, сочатся сквозь одежду и латы.
Только численное превосходство удерживало их в строю, удерживало равновесие на этой равнине Сенцио все утро. Альберико сидел с закрытыми глазами в большом кресле под навесом, непрерывно вытирая лицо и волосы смоченной тканью, и боролся с Брандином Игратским всей своей мощью и всем мужеством, которые мог собрать.
Но вскоре после полудня, проклиная себя, проклиная душу давно съеденного червями Скалвайи д’Астибара – который чуть не убил его девять месяцев назад и который все-таки отнял у него достаточно сил, чтобы убить его сейчас, – проклиная императора за то, что тот живет так долго, превратившись в бесполезную, слабоумную, дряхлую оболочку, Альберико Барбадиорский осознал мрачную, безжалостную истину: все его боги действительно покинули его под жгучим солнцем этой далекой земли. Когда начали приходить сообщения о прорыве передней линии обороны его войска, он стал готовиться, по обычаю своего народа, к смерти.
И тут случилось чудо.
Сначала он даже не мог понять, что происходит, настолько его разум был подавлен борьбой. Почувствовал лишь, что колоссальная тяжесть магии, льющейся вниз с холма, внезапно, необъяснимо уменьшилась. Почти вдвое по сравнению с тем, какой была всего мгновение назад. Альберико мог ее выдержать. Легко! Этот уровень магии был меньше его собственного, даже при его нынешней слабости. Альберико даже мог наступать, а не только защищаться. Мог атаковать! Если у Брандина больше ничего не осталось, если игратянин внезапно достиг предела своих ресурсов…
Отчаянно обшаривая мысленным лучом долину и холмы вокруг в поисках отгадки, Альберико вдруг наткнулся на третий источник магической силы и понял – и в сердце его из пепла возродился восторг, – что все же Рогатый Бог его не покинул, и Ночная Королева-Всадница тоже. Где-то неподалеку стояли чародеи Ладони, и они помогали ему! Они ненавидели игратянина так же сильно, как и он! По каким-то непонятным причинам они были на его стороне, против человека, который был королем Играта, как бы ни называл себя теперь.
– Я побеждаю! – крикнул Альберико своим гонцам. – Скажите командирам в первых рядах, поднимите их боевой дух. Скажите им, что я отражаю силы игратянина!
Вокруг него раздались радостные крики. Он открыл глаза и увидел, как гонцы бегут вперед, через долину. Он потянулся мысленно к этим чародеям, – четырем или пяти, насколько он мог судить по их силе, возможно, шести, – пытаясь мысленно слиться с ними и их мощью.
Но тут же получил отпор. Он точно знал, где они находятся. Он даже видел их – на кряже, к югу от холма Брандина, – но они не позволили ему соединиться с ними и не открыли, кто они. Должно быть, они все еще боялись, из-за того, как он поступал с чародеями, когда их обнаруживал.
Из-за того, как он поступал с чародеями? Да теперь он будет ими гордиться! Он даст им земли, богатство и власть, почет – и здесь, и в Барбадиоре. Богатство, какого они и представить себе не могут в своих голодных, скудных мечтах.
Неважно, что они не открылись перед ним! Это не имело особого значения. До тех пор, пока они здесь и своей магией помогают ему защищаться, сливаться с ними воедино нет нужды. Вместе они равны по силе Брандину. А им больше ничего и не надо, только держаться на равных: Альберико знал, что у него все еще вдвое больше солдат на поле боя, чем у противника.
Но стоило надежде возродиться в его душе от этих мыслей, он почувствовал, что тяжесть начинает возвращаться. Невероятно, но мощь игратянина снова росла. Он поспешно проверил: чародеи на кряже все еще оставались с ним. И все же Брандин продолжал наступать. Он был таким сильным! Таким чертовски, невообразимо сильным. Даже один против всех он усиливал мощь, черпая ее из глубин источника своей магии. Как глубоко он может в него погрузиться? Сколько еще сил у него осталось?
Альберико понял, и его окатило холодом среди адского огня битвы, среди жестокой жары этого дня, что он не имеет об этом представления. Никакого представления. И ему оставался только один путь. Единственный путь, доступный ему с того момента, как началось сражение.
Он снова закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и собрал весь остаток сил, чтобы сопротивляться. Сопротивляться, держаться, сохранять стену в целости.
– Клянусь семью сестрами бога! – горячо воскликнул Раманус. – Они снова наступают!
– Что-то произошло, – в ту же секунду прохрипел Брандин. Для него соорудили навес от солнца и поставили кресло, чтобы он мог сесть. Но он стоял – иногда держась одной рукой за спинку в поисках опоры, – чтобы лучше видеть ход сражения внизу.
Дианора стояла очень близко, на тот случай, если вдруг ему что-нибудь от нее понадобится – вода или утешение, все, что она может ему дать, – и старалась не смотреть вниз. Ей не хотелось больше видеть, как умирают люди. Но она не могла ничего поделать с доносящимися из долины криками, и каждый вопль снизу, казалось, летел вверх и вонзался в нее, как кинжал, выкованный из звука человеческой агонии.
Неужели так же было у Дейзы, где погиб ее отец? Закричал ли он так же, получив смертельную рану, видя, как кровь жизни покидает его, неудержимо окрашивая воду реки в красный цвет? Неужели он погиб так же ужасно под мстительными клинками солдат Брандина?
В этой наступающей слабости виновата была она сама. Ей не следовало здесь находиться. Ей следовало знать, какие образы разбудит в ней битва. Она чувствовала себя физически больной: от жары, от шума, от запаха бойни, поднимавшегося снизу.
– Что-то произошло, – повторил Брандин, и при звуках его голоса водоворот окружающего мира снова обрел ясность. Она была здесь, потому что здесь был он. Дианора знала его настолько хорошо, что расслышала в его голосе новую ноту, незаметную для остальных, слабый намек на то напряжение, которое ему приходилось испытывать. Она быстро отошла, потом вернулась с чашей воды в руке и куском ткани, чтобы смочить его лоб.
Он взял воду, казалось, почти не замечая ее присутствия, не чувствуя прикосновения ткани. Закрыл глаза, медленно повернул голову из стороны в сторону, словно вслепую что-то искал.
Потом снова открыл глаза и указал направление:
– Вон там, Раманус. – Дианора проследила за его взглядом. На гребне холма к югу от них, по другую сторону неровной, бугристой лощины, можно было разглядеть несколько фигур.
– Там чародеи, – резко произнес Брандин. – Раманус, тебе придется взять гвардейцев и напасть на них. Они работают вместе с Альберико против меня. Не знаю почему. Один из них похож на воина карду, но он не оттуда: я бы узнал магию Кардуна. Во всем этом есть что-то очень странное.
Его серые глаза затуманились и потемнели.
– Вы можете с ними справиться, милорд? – Это спросил д’Эймон, его тон был намеренно нейтральным, без намека на озабоченность.
– Собираюсь попробовать, – ответил Брандин. – Но я подошел к тому пределу своей силы, за которым черпать ее уже рискованно. И я не могу повернуть свою магию против них одних, они работают вместе с Альберико. Раманус, тебе придется самому справиться с этими чародеями. Возьми всех, кто здесь остался.
Багровое лицо Рамануса было мрачным.
– Я их остановлю или умру, милорд. Клянусь.
Дианора смотрела, как он вышел из-под навеса и позвал солдат королевской гвардии. Они попарно зашагали вслед за ним и быстро стали спускаться по козьей тропе, ведущей на запад и на юг. Рун сделал пару шагов за ними, потом остановился с растерянным и неуверенным видом.
Она почувствовала чье-то прикосновение и отвернулась от шута. Брандин взял ее за руку.
– Доверься мне, любимая, – прошептал он. – И доверься Раманусу. – И через секунду прибавил, почти с улыбкой: – Он привез тебя ко мне.
Затем он отпустил ее и снова сосредоточил внимание на равнине внизу. Он даже сел в кресло. Наблюдая за ним, Дианора видела, как он собирает силы для возобновления атаки.
Она бросила взгляд на д’Эймона, потом снова, вслед за прищуренным, задумчивым взглядом канцлера, посмотрела на юг, на склон холма в полумиле от них. Они находились достаточно близко, и она разглядела темнокожего человека, про которого Брандин сказал, что он не из Кардуна. Ей показалось, что она различает рыжеволосую женщину.
Дианора не имела представления, кто они. Но внезапно, впервые увидев, как мало их осталось на холме, она почувствовала страх.
– Вот они идут, – сказал Баэрд и посмотрел на север, заслоняя глаза ладонью.
Они ждали этого и следили за позицией игратянина с того момента, когда чародеи начали действовать, но ожидание – не реальность, и при виде отборных гвардейцев Брандина, быстро спускающихся с холма и направляющихся к ним, сердце Дэвина сильно забилось. Все утро в долине внизу кипела война; теперь она пришла к ним.
– Сколько? – спросил Ровиго, и Дэвин обрадовался, услышав в голосе купца напряжение: это означало, что он не был одинок в том, что сейчас чувствовал.
– Сорок девять, если он послал всех, а Алессан считает, что это так, – ответил Баэрд, не оборачиваясь. – Таково обычное число королевских гвардейцев в Играте. Священное число.
Ровиго ничего не сказал. Дэвин бросил взгляд направо и увидел троих чародеев, стоящих вплотную друг к другу. У Эрлейна и Сертино глаза были закрыты, а Сандре упорно смотрел вниз, туда, где позади своих солдат находился Альберико Барбадиорский. Алессан раньше стоял рядом с чародеями, но теперь он быстро подошел к группе приблизительно из тридцати человек, растянувшейся по кряжу позади Баэрда.
– Дукас? – тихо спросил он.
– Я никого из них не вижу, – ответил Баэрд, быстро взглянув на принца. Последний из игратских гвардейцев уже спустился с холма. Их авангард быстро шел по неровной местности между холмами. – Я все еще в это не верю.