Согласятся ли они на это? Это может быть опасным. Он просил об этом смущенно, но Элена не колебалась. Она посмотрела ему в глаза и ответила, что согласна. И другие тоже согласились без колебаний. Он пришел им на помощь, когда они в ней нуждались. И они были обязаны отплатить ему тем же, и даже большим. Они тоже жили на своей земле под гнетом тирании. Его дело при свете дня было и их делом.
– Элена ди Чертандо! Ты здесь? Ты в замке?
Она не знала этого голоса, звучащего в ее голове, но ясно услышала в нем отчаяние: по-видимому, вокруг него царил хаос.
– Да. Да, я здесь. Что… что я должна делать?
– Я не могу поверить! – К ним присоединился второй голос, более низкий, с повелительными нотками. – Эрлейн, ты дотянулся до нее!
– Баэрд там? – спросила она, в свою очередь испытывая легкое отчаяние. Внезапно возникшая связь вызывала головокружение и ощущение всепоглощающей суматохи; Элена зашаталась и чуть было не упала. Она схватилась обеими руками за высокую спинку стула. Комната в замке Борсо начала исчезать. Если бы сейчас с Эленой заговорила Альенор, она бы ее не услышала.
– Он здесь, – быстро ответил первый мужчина. – Он здесь, с нами, и мы очень нуждаемся в помощи. Мы сражаемся! Ты можешь установить связь со своими друзьями? С другими? Мы тебе поможем. Пожалуйста! Свяжись с ними!
Она никогда не пробовала делать ничего подобного, ни при свете дня, ни даже под зеленой луной ночей Поста. Она никогда не сталкивалась ни с чем, похожим на эту связь с чародеями, но чувствовала, как их сила вливается в нее. Она знала, где находятся Маттио и Донар, а Каренна должна быть дома со своим недавно родившимся ребенком. Элена закрыла глаза и потянулась к ним троим, стараясь мысленно сосредоточиться на образах кузницы, мельницы, дома Каренны в деревне. Сосредоточиться, а затем позвать. И призвать их к действию.
– Элена, что?.. – Маттио. Она нашла его.
– Присоединяйся ко мне, – быстро передала она. – Чародеи здесь. Идет бой.
Он больше ничего не спросил. Она ощущала его уверенное присутствие в своем сознании, пока чародеи помогали ей открыться для него. Она отметила его внезапную дезориентацию и потрясение от установления связи с другими людьми. С двумя, нет, с тремя, там был еще и третий.
– Элена, это началось? Они послали вызов? – В ее мозгу зазвучал голос Донара, он схватился за эту истину, словно за оружие.
– Я здесь, подруга! – Внутренний голос Каренны, быстрый и веселый, точно такой же, как ее речь. – Элена, что мы должны делать?
– Держитесь друг за друга и откройтесь нам! – произнес в глубине ее сознания голос второго чародея. – Возможно, теперь у нас появился шанс. Опасность есть, не буду лгать, но если мы будем держаться вместе – хоть раз на этом полуострове, – мы можем победить! Соединяйтесь с нами, мы должны выковать из наших разумов единый щит. Я – Сандре д’Астибар, я не умер. Придите к нам!
Элена открыла для него свое сознание и потянулась к нему. И в этот момент почувствовала себя так, будто ее тело совсем исчезло, будто она всего лишь проводник, все было так же и все же совсем не так, как в ночи Поста. Липкий страх перед этой неизвестностью зародился в ней. Но она решительно подавила его. С ней были ее друзья, и, как это ни невероятно, герцог Астибарский тоже был с ней, живой. И Баэрд тоже был с ними, в далеком Сенцио, сражаясь против тиранов.
Он пришел тогда к ним, к ней и бился в их собственном сражении. Она слышала, как он плакал, и любила его на холме во тьме ночи Поста после того, как зашла зеленая луна. Она не подведет его сейчас. Она приведет к нему Ходоков по тропам своего сознания и своей души.
Без предупреждения они прорвались туда. Связь была установлена. Элена находилась на высоком месте, под яростно сверкающим солнцем, и видела все происходящее глазами герцога Астибарского с холма в Сенцио. Изображение колебалось, вызывая ощущение тошноты. Затем все устоялось, и Элена увидела людей, убивающих друг друга в долине, войска, которые сошлись в смертельной схватке, как звери, вцепившиеся друг в друга. Она слышала крики настолько громкие, что они ощущались как боль. Потом она осознала еще кое-что.
Колдовство. К северу от них, на том холме. Брандин Игратский. И в этот момент Элена и трое других Ночных Ходоков поняли, почему их призвали, почувствовав собственными сознаниями обрушившуюся на них невыносимую тяжесть, которой они должны были противостоять.
В замке Борсо Альенор стояла рядом с ней, беспомощная и незрячая в своей растерянности, ничего не понимая, зная только, что это случилось, что их время наконец пришло. Ей хотелось молиться, вспомнить забытые слова, которые она не произносила даже про себя почти двадцать лет. Она увидела, как Элена закрыла лицо руками.
– Ох, нет, – услышала она шепот молодой женщины, хрупкий, как старый пергамент. – Такая сила! Как может один человек обладать такой силой?
Альенор так крепко сжала руки, что побелели пальцы. Она ждала, отчаянно стремясь понять, что с ними всеми происходит там, далеко на севере, куда она не могла попасть.
Она не слышала, не могла слышать ответ Сандре д’Астибара Элене:
– Да, он силен, но с вами мы станем сильнее! О дети мои, теперь мы сможем это сделать! Во имя Ладони, вместе у нас хватит сил!
Увидела же Альенор, как Элена опустила руки, как ее белое лицо стало спокойным и дикий, первобытный ужас покинул незрячие глаза.
– Да, – услышала она шепот женщины. – Да.
Затем в комнате замка Борсо под перевалом Брачио воцарилось молчание. Снаружи дул холодный ветер высокогорья, нагонял высокие белые облака на солнце и гнал дальше, снова и снова, и одинокий ястреб-охотник парил на неподвижных крыльях в этой смене света и тени над склонами гор.
Следующим человеком, который взобрался вверх по склону холма, оказался Дукас ди Тригия. Дэвин уже начал опускать занесенный меч, когда узнал его.
Дукас в два мощных скачка взлетел на вершину и остановился рядом с ним. Выглядел он жутко. Кровь заливала его лицо, стекала на бороду. Он весь был в крови, и его меч тоже. Но Дукас улыбался, ужасное олицетворение кровожадности и ярости боя.
– Ты ранен! – резко бросил он Дэвину.
– Кто бы говорил, – проворчал Дэвин, прижимая левую руку к боку. – Пошли!
Они быстро вернулись обратно. Более пятнадцати игратян еще находились на вершине их холма и теснили необученных людей, которых Алессан оставил охранять чародеев. Численность противников оказалась почти равной, но игратяне были отборными, смертельно опасными воинами.
И, несмотря на это, они не могли прорваться. И не смогут, понял Дэвин, и в его сердце хлынула волна восторга, заглушая боль и горе.
Они не могли прорваться, потому что перед ними, бок о бок, орудовали мечами в сражении, о котором мечтали столько проведенных в ожидании долгих лет, Алессан, принц Тиганы, и Баэрд бар Саэвар, единственный брат его души, и они оба стояли насмерть и были прекрасны, если убийство может быть прекрасным.
Дэвин и Дукас бросились вперед. Но когда они добежали, игратян осталось лишь пятеро, потом трое. Потом всего двое. Один из них сделал движение, будто хотел положить свой меч. Но прежде чем он успел сделать это, из кольца людей, окружавших чародеев, с обманчивой неуклюжестью к нему стремительно подскочил какой-то человек. Волоча хромую ногу, Риказо приблизился к игратянину, и не успел никто остановить его, как он опустил свой старый, наполовину ржавый меч, который описал смертоносную дугу и проник сквозь стык в латах, вонзившись в грудь солдата.
После этого Риказо упал на колени рядом с убитым им солдатом и зарыдал так, словно его душа рвалась наружу вместе со слезами.
Остался только один. И этот последний был предводитель, крупный, широкоплечий человек, которого Дэвин уже видел внизу. Волосы его прилипли к голове, лицо покраснело от жары и усталости, дыхание с хрипом вырывалось из груди, но глаза гневно смотрели на Алессана.
– Вы что, глупцы? – задыхаясь, спросил он. – Вы сражаетесь на стороне Барбадиора? Против человека, который связал себя с Ладонью? Разве вы хотите быть рабами?
Алессан медленно покачал головой.
– Если Брандин Игратский хотел связать себя с Ладонью, он опоздал на двадцать лет. Он опоздал уже в тот день, когда привел к нам захватчиков. Вы – отважный человек. Я бы предпочел не убивать вас. Дайте нам клятву от своего имени, положите свой меч и сдайтесь.
Стоящий рядом Дукас сердито оскалился. Но тригиец не успел ничего сказать, так как игратянин ответил:
– Мое имя – Раманус. Я называю его вам с гордостью, потому что оно не запятнано ни одним бесчестным поступком. Но вы не услышите от меня клятвы. Я уже дал клятву королю, которого люблю, перед тем, как повел сюда его воинов. Я сказал ему, что остановлю вас или умру. Эту клятву я сдержу.
Он поднял меч и замахнулся на Алессана, но не всерьез, как понял после Дэвин. Алессан даже не шевельнулся, чтобы отразить удар. Это меч Баэрда взлетел и опустился на шею игратянина, нанеся последний удар, сваливший его на землю.
– О мой король, – услышали они глухой голос Рамануса сквозь наполнившую его рот кровь. – О Брандин, прости меня.
Потом он перевернулся на спину и замер, глядя невидящими глазами прямо на пылающее солнце.
Так же жарко пылало оно в то утро, когда он бросил вызов губернатору и увез на корабле в качестве дани молодую служанку из Стиваньена много лет тому назад.
Дианора видела, как он поднял свой меч на холме. Она отвернулась, чтобы не видеть гибели Рамануса. В ней росла боль, пустота; ей казалось, что все пропасти ее жизни разверзлись в земле у ее ног.
Он был врагом, человеком, который захватил ее, чтобы сделать рабыней. Посланный на сбор дани Брандином, он сжигал деревни и дома в Корте и Азоли. Он был игратянином. Он приплыл на Ладонь с флотом захватчиков и сражался в последнем бою у Дейзы.
Он был ее другом.
Одним из немногих друзей. Храбрый, порядочный и верный королю всю жизнь. Добрый и прямой, он неловко себя чувствовал при коварном дворе…