Теперь заморгала Дианора.
– Ты меня пристыдил, Раманус, клянусь, – через секунду просто ответила она. И положила ладонь на его рукав, чтобы остановить возражения. – Иногда меня удивляет то, что со мной происходит. Все эти интриги, которые здесь процветают.
Дианора услышала приближающиеся шаги, и следующие слова предназначались столько же для человека за ее спиной, сколько для стоящего перед ней.
– Иногда я спрашиваю себя: что этот двор со мной делает?
– Могу ли я тоже поинтересоваться этим? – спросил Брандин Игратский. Улыбаясь, он присоединился к ним. Но не прикоснулся к ней. Он очень редко прикасался к женщинам сейшана при посторонних, а это был игратский прием. Они знали его правила. Вся их жизнь подчинялась его правилам.
– Милорд, – произнесла Дианора, оборачиваясь и приветствуя его жестом. В ее голосе звучали провокационные нотки. – Вы находите меня более циничной, чем я была тогда, когда этот ужасный человек привез меня сюда?
Насмешливый взгляд Брандина переместился с нее на Рамануса. Не то чтобы ему нужно было напоминать, какой именно капитан привез ему Дианору. Она знала это, и он знал, что она знает. Все это являлось неотъемлемой частью их словесного танца. Его ум заставлял ее напрягать свой до последних пределов, а потом отодвигал эти пределы еще дальше. Она заметила, возможно потому, что только что говорила об этом с Раманусом, что в бороде Брандина появилось столько же седых волос, сколько осталось черных.
Он задумчиво кивнул, притворяясь, что серьезно обдумывает этот вопрос.
– Да, мне придется это признать. Ты стала циничной интриганкой почти до такой же степени, до какой этот ужасный человек растолстел.
– До такой степени? – запротестовала Дианора. – Милорд, но он очень толстый!
Мужчины рассмеялись. Раманус любовно похлопал себя по животу.
– Вот что случается, если двадцать лет кормить человека холодной солониной в море, а потом подвергнуть соблазнам королевского города.
– Ну, в таком случае, – сказал Брандин, – нам придется отослать тебя куда-нибудь до тех пор, пока ты не станешь снова стройным, как тюлень.
– Милорд, – мгновенно отреагировал Раманус, – я готов отправиться, куда вы прикажете. – Выражение его лица было серьезным и напряженным.
Брандин это заметил, и его тон тоже изменился.
– Я это знаю, – пробормотал он. – Хотелось бы чаще видеть тебя при дворе. При обоих моих дворах. Тучный ты или худой, Раманус, я о тебе не забываю, что бы ни думала Дианора.
Очень высокая похвала, нечто вроде обещания и разрешение в данный момент удалиться. Глаза Рамануса засияли, он отвесил официальный поклон и отошел. Брандин сделал несколько шагов в сторону, Рун шаркал рядом с ним. Дианора пошла следом, как он и ожидал. Оказавшись вне досягаемости ушей всех остальных, кроме шута, Брандин повернулся к ней. Она с сожалением увидела, что он пытается сдержать улыбку.
– Что ты сделала? Предложила ему север Азоли?
У Дианоры вырвался прочувствованный вздох отчаяния. Так получалось все время.
– Ну, это уже нечестно, – запротестовала она. – Ты все-таки пользуешься магией.
Он позволил себе улыбнуться. Она знала, что за ними наблюдают. Знала, о чем говорят между собой придворные.
– Вот еще, – пробормотал Брандин. – Стану я расходовать магию или свои силы, когда все так прозрачно.
– Прозрачно! – возмутилась Дианора.
– Ты тут ни при чем, моя циничная интриганка. Но Раманус чересчур быстро стал слишком серьезным, когда я пошутил насчет возможности отослать его служить подальше. А единственный значительный пост, который сейчас свободен, – на севере Азоли, так что…
Он не закончил предложения. В его глазах продолжал играть смех.
– Неужели выбор был бы так уж плох? – с вызовом спросила Дианора. Ее поистине тревожило то, как легко Брандин мог проникать в самую суть вещей. Если бы она позволила себе задержаться на этой мысли, то могла бы снова испугаться.
– А как ты думаешь? – спросил он вместо ответа.
– Я? Думаю? – Дианора приподняла выщипанные брови преувеличенно высоко. – Как может жалкая женщина, случайно выбранная для удовольствия короля, отважиться иметь собственное мнение по подобным вопросам?
– Вот это умное замечание, – быстро кивнул Брандин. – Что ж, придется посоветоваться с Солорес.
– Если ты дождешься от нее умного замечания, – запальчиво сказала Дианора, – я брошусь с балкона сейшана в море.
– Через всю площадь перед гаванью? Едва ли это возможно, – мягко произнес Брандин.
– Как и получить умное замечание от Солорес, – парировала она.
В ответ на это он громко рассмеялся. Двор прислушивался. Все слышали. Каждый сделает собственный вывод, но в конце концов все они придут к одному и тому же заключению. Шелто, подумала она, вероятно, получит тайные пожертвования не только от Незо из Играта еще до конца дня.
– Сегодня утром на горе я видел кое-что интересное, – сказал Брандин, становясь серьезным. – Кое-что совершенно необычное.
Вот почему он хотел поговорить с ней с глазу на глаз, поняла Дианора.
Сегодня утром он поднимался на Сангариос; она одна из немногих знала об этом. Брандин хранил свою вылазку в тайне, на тот случай, если бы потерпел неудачу. Она уже готовилась потом подшучивать над ним.
В начале весны, как только ветры начинают менять направление, до того как в Чертандо, и в Тригии, и в южных областях той провинции, которая прежде звалась Тиганой, растает последний снег, наступают три дня Поста, знаменующие поворот года.
Нигде на Ладони не зажигали огня, если он уже не горел до этого. Верующие постились, по крайней мере в первый из трех дней. Колокола в храмах Триады молчали. Мужчины ночью не выходили из дома, особенно после наступления темноты в первый день, день Мертвых.
Осенью тоже соблюдали дни Поста, на границе полугодия, когда наступало время оплакивать Адаона, убитого на своей горе в Тригии, когда солнце начинало тускнеть от скорби Эанны, а Мориан уединялась в своих Чертогах под землей. Но весенние дни внушали еще более глубокий ужас, особенно в сельской местности, потому что так много зависело от того, что будет после них. Окончание зимы, сезон пахоты и надежда на урожай, на жизнь, на изобилие грядущего лета.
На Кьяре существовал свой ритуал, которого не было больше нигде на Ладони.
На острове рассказывали легенду о том, что Адаон и Эанна впервые сошлись для любовных объятий на вершине Сангариоса и пробыли там целых три дня и три ночи. Что, достигнув бурного пика своей страсти, на третью ночь Эанна, богиня Огней, создала звезды на небесах и разбросала их, словно сияющие кружева, во тьме. И легенда гласила, что через девять месяцев – три раза по три – получила завершение Триада, когда в разгар зимы родилась Мориан в одной из пещер на этой же горе.
И вместе с Мориан в мир вошли и жизнь, и смерть, а с жизнью и смертью пришел смертный человек и зашагал под только что названными звездами, двумя лунами, стерегущими ночь, и солнцем, освещающим день.
И по этой причине Кьяра всегда утверждала свое превосходство над девятью провинциями Ладони, и также по этой причине остров считал Мориан хранительницей своей судьбы.
Мориан, богиня Врат, которая имела власть над всеми порогами. Ибо каждый знал, что все острова – суть отдельные миры, что ступить на остров означает попасть в другой мир. Истина, известная под звездами и лунами, пусть о ней не всегда помнят при свете дня.
Раз в три года, в начале каждого года Мориан, в первый из весенних дней Поста, молодые люди Кьяры соревнуются друг с другом на рассвете в беге к вершине Сангариоса, чтобы сорвать там темный, как кровь, побег сонрай, опьяняющих горных ягод, под бдительным оком жрецов Мориан, несущих вахту на пике всю ночь, среди проснувшихся духов умерших. Первый мужчина, спустившийся с горы, нарекался повелителем Сангариоса до следующего состязания по прошествии трех лет.
В древние, очень древние времена, спустя шесть месяцев, в первый день осеннего Поста женщины устраивали охоту на повелителя Сангариоса и убивали его на этой горе.
Но не сейчас. Это было давно. Теперь молодой чемпион, вероятно, пользовался огромным спросом как любовник у женщин, жаждущих его благословенного семени. Еще один вид охоты, сказала однажды Брандину Дианора.
Он не рассмеялся. Он не считал этот ритуал забавным. Шесть лет назад король Играта сам решил пробежать эту дистанцию ранним утром, до начала гонки. И повторил это снова, через три года. Немалое достижение, в самом деле, для человека его возраста, если учесть, как много и упорно тренировались бегуны перед этими соревнованиями. Дианора не знала, чему удивляться больше: тому, что Брандин захотел это проделать в такой тайне, или тому, что он оба раза так неистово, по-мужски гордился тем, что взбежал на вершину Сангариоса и спустился обратно.
В Зале аудиенций Дианора задала вопрос, которого от нее явно ждали:
– И что же ты видел?
Она не знала, ибо смертные редко знают о своем приближении к порогу богини, что этот вопрос знаменует перемену в ее жизни.
– Нечто необычное, – повторил Брандин. – Я, конечно, опередил стражей, бежавших вместе со мной.
– Конечно, – пробормотала она, искоса бросая на него взгляд.
Он улыбнулся:
– Я был один на тропе на полпути к вершине. Деревья росли еще очень густо по обеим сторонам, рябина по большей части, изредка седжойи.
– Как интересно, – заметила Дианора.
На этот раз он взглядом заставил ее замолчать. Она прикусила губу и постаралась сдержать себя.
– Я взглянул направо, – продолжал Брандин, – и увидел большой серый камень, похожий на платформу, у края леса. И на этом камне сидело создание. Женщина, готов поклясться, и очень похожая на человеческое существо.
– Очень похожая? – Она больше не смеялась. Стоя под аркой Врат Мориан, мы иногда догадываемся, что происходит нечто значительное.
– Вот что необычно. Она, несомненно, была не совсем человеческим существом. У людей не бывает зеленых волос и такой бледной кожи. Такой белой кожи, что, готов поклясться, я видел под ней голубые вены, Дианора. А таких глаз, как у нее, я не встречал ни у одной женщины. Я подумал, что это игра света – солнце просачивалось сквозь ветви деревьев. Но она не шевелилась и не изменилась, даже когда я остановился, чтобы посмотреть на нее.