– Вот именно! – Серые глаза оживленно вспыхнули. – Насколько я слышал, он только и мечтает выжать из Ладони все, что можно, чтобы подготовиться к захвату тиары императора у себя в Барбадиоре.
– Ша! – тихо вырвалось у Эточио, который не смог сдержаться. Он быстро глотнул из кружки собственного пива, что с ним случалось редко, и прошел вдоль бара, чтобы закрыть окно. С сожалением, потому что снаружи сиял чудесный весенний день, но разговор становился неуправляемым.
– Не успеете опомниться, – говорил худой торговец, – как он просто пойдет и захватит всю остальную нашу землю, он уже начал это делать в Астибаре. Хотите пари, что через пять лет мы все станем слугами или рабами?
В ответ на это высказывание раздался чей-то презрительный смех, перекрывший хор возмущенных голосов. Присутствующие внезапно замолчали, и все повернулись к человеку, которого развеселило подобное замечание. Лица были мрачными. Эточио нервно протер и без того чистую стойку бара перед собой.
Воин из Кардуна еще долго смеялся, словно не замечал устремленных на него взглядов. Его черное, резко очерченное лицо выражало искреннее веселье.
– Что тебя так рассмешило, старик? – холодно спросил сероглазый.
– Ты, – весело ответил старый карду. Его улыбка напоминала оскал черепа. – Вы все. Никогда не видел столько слепцов в одной комнате.
– Потрудись объяснить поточнее, что это значит? – прохрипел торговец шерстью из Феррата.
– Вам нужны объяснения? – пробормотал карду, издевательски широко раскрыв глаза. – Ну хорошо. Зачем, во имя ваших богов, или моих, или его, Альберико станет превращать вас в рабов? – Он ткнул костлявым пальцем в торговца, который все это затеял. – Если он попытается это сделать, то здесь, на Восточной Ладони, насколько я понимаю, еще остались мужчины, хоть и мало, которые могут воспротивиться этому. Могут даже взбунтоваться! – Он произнес последние слова преувеличенно таинственным шепотом заговорщика.
Потом откинулся назад, снова рассмеявшись собственному остроумию. Больше никто не смеялся. Эточио нервно взглянул на дверь.
– С другой стороны, – продолжал карду, все еще смеясь, – если он просто постепенно выжмет вас досуха при помощи налогов, поборов и конфискаций, то добьется абсолютно того же самого, не разозлив никого настолько, чтобы люди решились что-то предпринять. Говорю вам, господа, – тут он сделал большой глоток из своей кружки с пивом, – Альберико Барбадиорский – умный человек.
– А ты, – произнес сероглазый мужчина, перегнувшись через свой стол и ощетинившись от гнева, – наглый, самонадеянный чужестранец!
Улыбка карду погасла. Он в упор посмотрел на сероглазого, и Эточио вдруг очень обрадовался, что кривой меч воина спрятан под стойкой бара вместе с остальным оружием.
– Я здесь уже тридцать лет, – тихо произнес черный человек. – Почти столько же, сколько ты прожил на свете, держу пари. Я охранял караваны купцов на дорогах, еще когда ты мочился в кроватку по ночам. И если я чужестранец, то Кардун все еще свободная страна, насколько я слышал. Мы отразили нападение захватчика, чего не может сказать никто здесь, на Ладони!
– У вас была магия! – внезапно выпалил молодой парень у бара, перекрывая поднявшийся гневный гомон. – А у нас нет! Это единственная причина! Единственная!
Карду повернулся к юноше, презрительно кривя губы:
– Если тебе хочется убаюкивать себя по ночам мыслью о том, что это единственная причина, тогда вперед, мальчик. Может быть, это поможет тебе смириться с уплатой новых налогов нынешней весной или с голодом, потому что осенью зерна не будет. Но если хочешь знать правду, я тебе ее предоставлю бесплатно.
Шум стих, пока он говорил, но многие вскочили, гневно уставившись на карду.
Оглядев зал, словно считая юношу у бара не стоящим его внимания, он очень ясно произнес:
– Мы нанесли поражение Брандину Игратскому, когда он вторгся к нам, потому что Кардун сражался как одна страна. Как единое целое. А ваши провинции Альберико и Брандин победили потому, что вы были слишком заняты пограничными ссорами друг с другом, или тем, кто – принц или герцог – возглавит вашу армию, или который жрец или жрица благословит ее, или кто будет сражаться в центре, а кто справа, и где произойдет сражение, и кого боги любят больше. В результате ваши девять провинций сражались с колдунами по очереди, палец за пальцем. Их переломали, словно цыплячьи кости. Я всегда считал, – протянул он в наступившей тишине, – что лучше всего драться рукой, сжатой в кулак.
И он лениво махнул Эточио, требуя еще выпить.
– Будь проклята твоя наглая кардунская шкура, – сдавленным голосом произнес сероглазый человек. Эточио за стойкой бара повернулся и посмотрел на него. – Будь ты навсегда проклят и погружен во тьму Мориан за то, что ты прав!
Этого Эточио не ожидал, как и все остальные слушатели. Общее настроение стало мрачно-задумчивым. И еще более опасным, понял Эточио, совершенно не соответствующим яркому весеннему дню, радостному теплу вернувшегося солнца.
– Но что мы можем сделать? – жалобно спросил молодой парень у бара, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Проклинать, пить и платить налоги, – с горечью ответил торговец шерстью.
– Должен сказать, что мне вас всех жаль, – самодовольным тоном произнес одинокий торговец из Сенцио. Это было опрометчивым замечанием. Даже Эточио, известный тем, что его нелегко завести, почувствовал раздражение.
Молодой человек у бара положительно впал в бешенство:
– Ты! Какое ты имеешь право… – Он в невыразимой ярости застучал по стойке бара. Пухлый торговец из Сенцио улыбнулся высокомерной улыбкой, в свойственной им всем манере.
– Действительно, какое право! – Ледяные серые глаза уставились на наглого сенцианца. – Совсем недавно я видел, как торговцы из Сенцио так глубоко засовывали руки в карманы, чтобы заплатить пошлину и востоку, и западу, что даже не в состоянии были вынуть свое снаряжение, чтобы доставить удовольствие женам!
Громкий грубый взрыв хохота приветствовал это замечание. Даже старый карду слабо улыбнулся.
– Зато я знаю, – ответил покрасневший торговец, – что губернатор Сенцио – один из нас, а не прибыл из Играта или Барбадиора.
– А что случилось с герцогом? – резко спросил купец из Феррата. – Вы в Сенцио настолько трусливы, что ваш герцог понизил себя до губернатора, чтобы не огорчать тиранов. И вы этим гордитесь?
– Гордится? – насмешливо переспросил худой купец. – У него нет времени гордиться. Он слишком занят тем, что смотрит то в одну сторону, то в другую и выбирает, посланнику которого из тиранов предложить свою жену!
Снова раздался взрыв хриплого, горького смеха.
– Для побежденного у тебя злой язык, – холодно ответил сенцианец. Смех прекратился. – Откуда ты, если так резво издеваешься над мужеством других людей?
– Из Тригии, – спокойно ответил тот.
– Из оккупированной Тригии, – злобно поправил сенцианец. – Побежденной Тригии. С барбадиорским губернатором.
– Мы пали последними, – возразил тригиец чересчур вызывающе. – Борифорт продержался дольше, чем все остальные.
– Но он пал, – отрезал сенцианец, теперь уверенный в своем преимуществе. – Я бы не спешил так с рассуждениями о чужих женах. После всех историй, которые дошли до нас о том, что здесь вытворяли барбадиоры. И еще я слышал, что большинство ваших женщин не так уж сопротивлялись.
– Закрой свой грязный рот! – оскалился тригиец, вскакивая. – Закрой, не то я заткну его навсегда, лживый сенцианский бродяга!
Поднялся страшный шум, громче, чем раньше. Эточио попытался восстановить порядок и яростно зазвонил в колокольчик над стойкой бара.
– Хватит! – проревел он. – Успокойтесь, не то вы все сейчас вылетите отсюда!
Это была суровая угроза, и все смолкли.
В наступившей тишине снова раздался сардонический смех кардунского воина. Он уже встал с места. Бросил монеты на стол в уплату по счету и, все еще смеясь, оглядел зал с высоты своего роста.
– Видите, что я имею в виду? – пробормотал он. – Все эти спички-мизинчики тычут друг в друга. Вы этим всегда занимались, не так ли? И полагаю, что так будет и впредь. До тех пор, пока здесь не останется ничего, кроме Барбадиора и Играта.
Он подошел к бару за своим оружием.
– Ты! – внезапно окликнул его сероглазый тригиец, когда Эточио подавал воину его кривую саблю в ножнах.
Карду медленно обернулся.
– Ты умеешь пользоваться этой штукой так же хорошо, как своим языком? – спросил тригиец.
Губы карду раздвинулись в жестокой улыбке:
– Раза два она становилась красной.
– Ты сейчас на кого-нибудь работаешь?
Карду оценивающим, надменным взглядом окинул говорившего:
– Куда ты направляешься?
– Я только что изменил свой план, – ответил тот. – В Феррате ничего не заработаешь. С их двойной пошлиной. Думаю, мне придется отправиться дальше. Я тебе заплачу обычную цену за охрану, мы поедем на юг, в горные районы Чертандо.
– Там неспокойно, – задумчиво пробормотал карду.
Лицо тригийца насмешливо скривилось.
– А зачем ты мне понадобился, как ты считаешь? – спросил он.
Через секунду карду улыбнулся в ответ.
– Когда едем? – спросил воин.
– Уже уехали, – ответил тригиец, поднимаясь и расплачиваясь по счету. Он забрал собственный короткий меч, и они вышли вместе. Когда открылась дверь, в комнату на несколько мгновений ворвался ослепительный солнечный свет.
Эточио надеялся, что после их ухода разговоры утихнут. Но этого не произошло. Юноша у бара пробормотал что-то насчет объединения в единый фронт – замечание, которое было бы просто безумным, если бы не было таким опасным. К несчастью – с точки зрения Эточио, во всяком случае, – это замечание услышал торговец шерстью из Феррата, а публика в зале к тому моменту была уже настолько взбудоражена, что тему стали развивать.
Это продолжалось весь день, даже после ухода парня. И в тот вечер, уже при совершенно других посетителях, Эточио поразил сам себя, вмешавшись в спор о знатности предков между астибарским торговцем винами и еще одним сенцианцем. Он сказал то же, что говорил карду – насчет девяти тонких пальцев, которые сломали по одному, потому что они так и не сумели сжаться в кулак. Этот аргумент ему был понятен; в его собственных устах он звучал разумно. Он заметил, что мужчины закивали еще до того, как он закончил говорить. Это была необычная реакция, она ему льстила: на Эточио редко обращали внимание, разве что тогда, когда он кричал, что таверна закрывается.