Ему очень понравилось это новое ощущение. В последующие дни он поднимал этот вопрос всякий раз, когда представлялся случай. Впервые в жизни Эточио начал завоевывать репутацию думающего человека.
К несчастью, однажды летним вечером его услышал барбадиорский наемник, стоявший у открытого окна. Они не отняли у него лицензию. К тому моменту уровень напряженности по всей Ладони был очень высок. Они арестовали Эточио и казнили на колесе возле его собственной таверны, засунув ему в рот отрубленные кисти рук.
Но к тому времени уже очень многие слышали эти рассуждения. Очень многие в ответ на услышанное утвердительно кивали.
Дэвин присоединился к остальным примерно в миле к югу от таверны на перекрестке, на пыльной дороге, ведущей в Чертандо. Они его ждали. Катриана ехала на первой повозке одна, но Дэвин вскочил на вторую и сел рядом с Баэрдом.
– Кипят, как кастрюля с кавом, – весело сказал он в ответ на насмешливый взгляд Баэрда из-под приподнятых бровей. Алессан ехал верхом рядом с повозкой. При нем был меч, как заметил Дэвин. Лук Баэрда лежал в повозке, за его сиденьем, достать его можно было одним быстрым движением. Дэвин несколько раз за шесть месяцев имел возможность убедиться, насколько быстро Баэрд это делает. Алессан улыбнулся ему, он ехал с непокрытой головой в ярком свете послеполуденного солнца.
– Как я понимаю, ты немного помешал в этой кастрюле после нашего ухода?
Дэвин ухмыльнулся:
– Много мешать не понадобилось. Вы двое теперь разыгрываете эту сцену, как профессиональные актеры.
– Ты тоже, – заметил герцог, ехавший по другую сторону от повозки. – Особенно я сегодня восхищался твоим праведным гневом. Мне показалось, что ты вот-вот в меня чем-нибудь запустишь.
Дэвин ему улыбнулся. Белые зубы Сандре ослепительно сверкнули на фоне невероятно черной кожи.
«Не ждите, что вы нас узнаете», – сказал Баэрд, когда они расставались в лесу Сандрени полгода назад. Так что Дэвин был подготовлен. Но не в достаточной степени.
Преображение самого Баэрда сбивало с толку, но было довольно умеренным: он отрастил короткую бородку и убрал подложенные плечи из камзола. И стал не таким массивным, как Дэвину сначала показалось. Он также каким-то образом изменил цвет волос: из ярко-желтых они стали темно-каштановыми – по его словам, приобрели естественный цвет. Глаза его теперь тоже стали карими, а не ярко-голубыми, как раньше.
Однако преображение Сандре д’Астибара было полным. Даже Алессан, который, очевидно, за долгие годы должен был привыкнуть к подобным вещам, тихо присвистнул, когда увидел герцога в первый раз. Поразительно, но Сандре превратился в стареющего чернокожего воина из Кардуна, страны за северным морем. Люди этого типа, как слышал Дэвин, часто встречались на дорогах Ладони лет двадцать-тридцать назад, в те дни, когда купцы ездили только большими компаниями, а кардунские воины с их грозными кривыми саблями пользовались большим спросом для защиты от грабителей.
Каким-то сверхъестественным образом после того, как борода Сандре была сбрита, а седые волосы окрашены в темно-серый цвет, его худое черное лицо с глубоко посаженными яростными глазами стало в точности походить на лицо кардунского наемника. Баэрд объяснил, что он заметил это сходство, как только увидел герцога при дневном свете. Это и подсказало ему почти идеальную маскировку.
– Но как? – ахнул тогда Дэвин.
– Притирки и настойки, – рассмеялся Алессан.
Баэрд позже объяснил, что они с принцем провели несколько лет в Квилее после падения Тиганы. Такого рода маскировка – окрашивание кожи и волос и даже изменение оттенка глаз – к югу от гор была очень важным и доведенным до совершенства искусством. Она играла главную роль в мистериях матери-богини и в менее тайных ритуалах официального театра, а также центральные, сложные роли в бурной истории религиозных войн Квилеи.
Баэрд не сказал, что они с Алессаном там делали или как он научился этому тайному искусству и достал для него все необходимое.
Катриана тоже этого не знала, и Дэвин почувствовал себя немного лучше. Они однажды спросили Алессана и впервые за все время получили ответ, который за осень и зиму стал для них привычным.
– Весной, – ответил им Алессан. Весной многое прояснится, так или иначе. Они приближаются к чему-то важному, но пока придется подождать. Он не собирается обсуждать это сейчас. До весенних дней Поста они покинут свой привычный маршрут Астибар – Тригия – Феррат и отправятся на юг, через просторы пшеничных полей Чертандо. И в этот момент, сказал Алессан, многое может измениться. Так или иначе, повторил он.
Он не улыбнулся, произнося эти слова, хотя у него всегда была наготове улыбка.
Дэвин вспомнил, как Катриана тряхнула волосами с понимающим, почти сердитым выражением голубых глаз.
– Это Альенор, да? – спросила она обвиняющим тоном. – Эта женщина из замка Борсо?
Губы Алессана изогнулись удивленно, а потом насмешливо.
– Нет, дорогая, – ответил он. – Мы остановимся в Борсо, но это не имеет к ней никакого отношения. Если бы я не знал, что твое сердце принадлежит одному лишь Дэвину, я бы сказал, что в твоем голосе звучит ревность, моя милая.
Шутка возымела желаемый эффект. Катриана в гневе выбежала, а Дэвин, почти столь же смущенный, быстро сменил тему. Алессан умел так действовать на людей. За дающейся ему без усилий учтивостью и искренней дружбой существовала грань, которую они научились не переступать. Если он редко бывал резким, то его шутки – всегда первый рубеж самоконтроля – больно жалили. Даже герцог обнаружил, что лучше не требовать от Алессана ответов на некоторые вопросы. В том числе и на этот, как выяснилось: когда они спросили Сандре, он ответил, что знает так же мало, как и они, насчет того, что произойдет весной.
Размышляя над этим, по мере того как осень уступала место зиме, Дэвин ясно понимал, что Алессан – принц страны, которая с каждым днем умирает еще немного. При этих обстоятельствах, решил он, удивительно не существование таких мест, куда им вход заказан, а скорее то, как далеко они могут углубиться, пока не достигнут недоступных внутренних областей.
В ту долгую зиму, в числе прочего, Дэвин учился терпению. Он учил себя откладывать вопросы до подходящего момента или совсем их не задавать, пытаясь самостоятельно найти ответы. Если для полного знания надо ждать весны, то он подождет. А тем временем он со страстью, которую в себе и не подозревал, с головой окунулся в то, чем они занимались.
В его собственное сердце вонзился клинок в ту звездную осеннюю ночь в лесу Сандрени.
Он представления не имел, чего ожидать, когда через пять дней они отправились на запряженной лошадьми повозке Ровиго и еще с тремя конями в сторону Феррата, увозя кровать и множество вырезанных из дерева изображений Триады. Тачио написал Ровиго, что может продать астибарские культовые изображения с большой прибылью купцам из Западной Ладони. Особенно учитывая то, что, как узнал Дэвин, предметы искусства, изображающие Триаду, пошлинами не облагались: часть политики колдунов, чтобы умиротворить и нейтрализовать священнослужителей.
Дэвин многое узнал о торговле в ту осень и зиму, а также о некоторых других вещах. Со своим новым, трудно обретенным терпением он молча слушал, как перебрасываются идеями Алессан и герцог во время долгой дороги, превращая грубые угли замыслов в ограненные алмазы совершенных планов. И хотя в своих снах по ночам Дэвин видел, как поднимает армию на освобождение Тиганы и штурмует легендарные стены гавани Кьяры, он быстро понял – на холодных дорогах в дневное время, – что их подход будет совершенно другим.
Именно поэтому, собственно говоря, они до сих пор находились на востоке, а не на западе, и делали все, что могли, при помощи небольших сверкающих алмазов – планов Алессана и Сандре, – чтобы нарушить спокойствие во владениях Альберико. Однажды Катриана призналась ему – когда по какой-то причине сочла его достойным разговора с ней, – что Алессан действует гораздо агрессивнее, чем в прошлом году, когда она к ним присоединилась. Дэвин предположил, что причиной может быть влияние Сандре. Катриана отрицательно покачала головой. Она считала, что это может быть частью правды, но есть что-то еще, новая настоятельная необходимость, источника которой она не понимала.
Узнаем весной, пожал плечами Дэвин. Она с гневом взглянула на него, словно ее лично оскорбила его невозмутимость.
Однако в начале зимы именно Катриана предложила самый агрессивный план: инсценировку самоубийства в Тригии. И идею оставить на мосту подборку стихов, написанных тем молодым поэтом о Сандрени. Его звали Адриано, сообщил им Алессан, непривычно подавленный: это имя оказалось в присланном Ровиго списке поэтов, которых наугад схватили и казнили на колесах, когда Альберико мстил за эти стихи. Алессана неожиданно сильно опечалила эта новость.
В письме Ровиго содержалась и другая информация, кроме обычных подробностей, касающихся торговли. Сообщение ждало их в таверне на севере Тригии, которая служила почтовым ящиком для многих купцов на северо-востоке. Они направлялись на юг, распространяя всевозможные слухи о беспорядках среди солдат. В последнем отчете Ровиго уже во второй раз высказывал предположение, что налоги снова неизбежно будут повышены, чтобы удовлетворить новые требования наемников увеличить им плату. Сандре, который поразительно точно предугадывал ход мыслей тирана, с ним согласился.
После ужина, когда они остались одни у очага, Катриана изложила свое предложение. Дэвин едва мог поверить: он видел, какие высокие мосты в Тригии и как стремительно несется под ними река. И к тому времени уже наступила зима, с каждым днем становилось все холоднее.
Алессан, все еще огорченный новостями из Астибара и, очевидно, думающий так же, как Дэвин, с ходу наложил вето на эту идею. Катриана указала ему на два момента. Во-первых, она выросла у моря и плавает лучше любого из них и лучше, чем любой из них думает.
– Во-вторых, как Алессану прекрасно известно, – подчеркнула она, – подобное самоубийство, особенно в Тр