Алессан не шевелился и не открывал глаз. Он все еще наигрывал одинокую, высокую, печальную мелодию, когда Дэвин уснул.
Он проснулся, почувствовав на своем плече твердую руку Баэрда. Было темно и довольно холодно. Катриана и герцог еще спали, но Алессан стоял позади Баэрда. Он казался бледным, но собранным. Дэвин спросил себя, ложился ли он вообще спать.
– Мне нужна твоя помощь, – прошептал Баэрд. – Пойдем.
Дрожа, Дэвин выбрался из-под одеяла и стал надевать сапоги. Луна зашла. Он взглянул на восток, но на горизонте не наблюдалось никаких признаков рассвета. Было очень тихо. Он сонно натянул шерстяную куртку, присланную ему Алаис через Тачио в Феррат. Он представления не имел, как долго спал и который теперь час.
Дэвин закончил одеваться и пошел облегчиться в рощу у ручья. В морозном воздухе изо рта шел пар. Наступала весна, но она еще не достаточно ощущалась здесь, особенно в середине ночи. Небо было прозрачным и усыпанным блистающими звездами. Позже, когда взойдет солнце, наступит чудесный день. А сейчас Дэвин дрожал, затягивая завязки на штанах.
И тут понял, что нигде не видел Эрлейна.
– Что случилось? – шепотом спросил он у Алессана, вернувшись в лагерь. – Ты сказал, что можешь позвать его обратно.
– Я звал, – коротко ответил принц. – Он боролся так отчаянно, что теперь потерял сознание. Где-то там. – Он махнул рукой на юго-запад.
– Пойдем, – повторил Баэрд. – Возьми с собой меч.
Им пришлось перейти ручей вброд. Ледяная вода прогнала остатки сна Дэвина. Он ахнул, погрузившись в нее.
– Прости, – сказал Баэрд. – Я бы сделал это один, но не знаю, как далеко он ушел и что еще есть в этой местности. Алессан хочет вернуть его в лагерь, пока он не очнулся. Имело смысл пойти вдвоем.
– Нет-нет, все в порядке, – запротестовал Дэвин. Зубы его стучали.
– Наверное, я мог бы поднять старого герцога. Или мне могла бы помочь Катриана.
– Что? Нет, правда, Баэрд, со мной все в порядке. Я…
Он замолчал, потому что Баэрд смеялся над ним. Дэвин с запозданием распознал шутку. Это его странным образом согрело. Фактически он впервые оказался ночью наедине с Баэрдом. Он предпочел увидеть в этом еще одно доказательство доверия, доброго отношения. Мало-помалу он начинал чувствовать себя все более полноправным участником того дела, ради которого так долго трудились Алессан и Баэрд. Он расправил плечи и, держась так гордо, как мог, зашагал вслед за Баэрдом сквозь темноту на запад.
Они нашли Эрлейна ди Сенцио на краю оливковой рощицы, на склоне холма, примерно в часе ходьбы от лагеря. Дэвин с трудом сглотнул, увидев, что произошло. Баэрд тихо присвистнул сквозь зубы: зрелище было не из приятных.
Эрлейн потерял сознание. Он привязал себя к стволу дерева и навязал по крайней мере дюжину узлов. Нагнувшись, Баэрд поднял флягу чародея. Она была пуста: Эрлейн смочил узлы, чтобы они стали прочнее. Его мешок и нож лежали на земле, намеренно отброшенные за пределы досягаемости.
Веревка выглядела измочаленной и спутанной. Похоже, многие узлы он развязал, но пять или шесть еще держались.
– Посмотри на его пальцы, – мрачно произнес Баэрд. Он вытащил кинжал и начал резать веревку.
Кожа на руках Эрлейна висела кровавыми клочьями. Засохшая кровь покрывала обе руки. Было совершенно очевидно, что произошло. Он попытался сделать для себя невозможным вернуться на зов Алессана. «На что он надеялся? – думал Дэвин. – Что принц решит, будто ему каким-то образом удалось сбежать, и забудет о нем?»
Собственно говоря, Дэвин сомневался, что поступок Эрлейна был продиктован рациональными мыслями. Это был бунт, ясный и недвусмысленный, и приходилось признать – даже без неохоты – его истовость. Он помог Баэрду перерезать последние веревки. Эрлейн дышал, но в остальном не подавал признаков жизни. Должно быть, боль была невыносимой, понял Дэвин. На секунду перед его мысленным взором промелькнуло воспоминание о побежденном чародее, стоящем на коленях у берега, и о его вопле. Он подумал о том, какие вопли раздавались здесь этой ночью, в этом диком и уединенном месте.
Глядя вниз на седого трубадура, он чувствовал непонятную смесь жалости, гнева и уважения. Почему он создает им такие трудности? Зачем заставляет Алессана взваливать на свои плечи еще больше страданий?
К сожалению, он знал ответы на некоторые из этих вопросов, и они его не утешали.
– Он попытается покончить с собой? – внезапно спросил он у Баэрда.
– Я так не думаю. Как сказал Сандре, этот человек умеет выживать. Не думаю, что он еще раз попытается это проделать. Ему надо было разок убежать, чтобы проверить границы того, что с ним может произойти. Я бы тоже так поступил. – Он заколебался. – Но веревки я не ожидал.
Дэвин подобрал мешок и арфу чародея, забрал лук и колчан Баэрда, а также его меч. Баэрд с кряхтением перебросил бесчувственного чародея через плечо, и они пустились в обратный путь на восток. Назад шли медленнее. Когда приблизились к ручью, на горизонте перед ними забрезжил серый рассвет, пригасивший сияние предутренних звезд.
Остальные уже встали и ждали их. Баэрд положил Эрлейна у костра: Сандре успел снова раздуть огонь. Дэвин бросил снаряжение и оружие и пошел к ручью с ведром за водой. Когда он вернулся, Катриана и герцог начали обмывать и перевязывать ободранные руки Эрлейна. Они расстегнули на нем рубаху и закатали рукава, обнажив вздувшиеся ссадины там, где он поранился о веревки, борясь за свою свободу.
Или наоборот, мрачно подумал Дэвин. Разве то, что он связал себя веревкой, не было настоящей борьбой за свободу? Он поднял глаза и увидел, что Алессан смотрит на Эрлейна. Но не смог ничего прочесть в выражении его лица.
Взошло солнце, и вскоре после этого Эрлейн очнулся.
Они видели, что он понял, где находится.
– Кав? – небрежным тоном спросил у него Сандре.
Все пятеро сидели у костра, завтракали, пили из дымящихся кружек. На востоке небо приобрело бледный, нежный оттенок, обещание дня. Оно отражалось в воде и окрашивало распускающиеся листья деревьев в зелено-золотистый цвет. Воздух был наполнен пением птиц, в ручье плескалась, выпрыгивая из воды, форель.
Эрлейн медленно сел и посмотрел на них. Дэвин видел, как он заметил на своих руках бинты. Эрлейн бросил взгляд на оседланных лошадей и на две повозки, нагруженные и готовые к отъезду.
Его взгляд метнулся назад и остановился на лице Алессана. Двое мужчин, так невероятно связанные, смотрели друг на друга молча. Затем Алессан улыбнулся. Улыбкой, которую знал Дэвин. Она делала суровое лицо теплым и освещала серый графит глаз.
– Если бы я знал, – сказал Алессан, – что ты так ненавидишь тригийскую свирель, то не стал бы играть, честное слово.
Ужасно, но через мгновение Эрлейн ди Сенцио расхохотался. В его смехе не было веселья, ничего заразительного, ничего такого, чем можно поделиться с остальными. Его веки были крепко сжаты, и из-под них по лицу лились слезы.
Никто не заговорил и не шевельнулся. Это продолжалось долго. Когда Эрлейн наконец взял себя в руки, он вытер лицо рукавом, стараясь не задеть забинтованные раны, и снова посмотрел на Алессана. Открыл рот, собираясь заговорить, потом снова закрыл.
– Я понимаю, – тихо сказал ему Алессан. – Поверь, я понимаю.
– Кав? – снова спросил Сандре секунду спустя.
На этот раз Эрлейн взял кружку, неловко сжав ее обеими перевязанными руками. Вскоре после этого они свернули лагерь и вновь двинулись на юг.
Глава X
Пять дней спустя, в канун Поста, они прибыли в замок Борсо.
Всю вторую половину дня, пока они ехали на юг, Дэвин смотрел на горы. Любой человек, выросший на водянистых низинах Азоли, не мог не трепетать при виде их вздымающихся цепей: Брачио здесь, в Чертандо, Паррави на востоке, в Тригии, а также – ее он никогда не видел, но был о ней наслышан, – увенчанной снегом Сфарони, высочайшей из них, на западе, там, где прежде была Тигана.
Вечерело. Далеко на севере в тот же день изувеченное тело Изолы Игратской лежало под окровавленной простыней в Зале аудиенций дворца на Кьяре.
Солнце садилось за острыми вершинами гор, окрашивая их во все оттенки красного – от винного и алого до темно-пурпурного. На самых высоких пиках снег все еще сверкал и ослепительно блестел в лучах заката. Дэвин мог разглядеть дорогу на перевал Брачио, спускающуюся с гор: это был один из трех знаменитых перевалов, связывавших – пусть не круглый год и всегда не без трудностей – полуостров Ладонь с Квилеей на юге.
В прежнее время, до того как матриархат пустил в Квилее глубокие корни, через горы велась торговля, и задумчивое благочестие дней весеннего Поста предвещало оживление коммерческой деятельности и обещало скорое открытие перевалов. Тогда города и замки-крепости здесь, в южных предгорьях, были полны жизни и играли важную роль. Они были хорошо защищены, так как там, где могли пройти торговые караваны, могла пройти и армия. Но ни один король Квилеи никогда не чувствовал себя на троне достаточно надежно, чтобы вести армию на север. Не с Верховными жрицами, которые только и ждали, когда он совершит ошибку и падет. Здесь, в Чертандо, армии лордов по большей части сражались друг против друга, обагряя острия мечей и стрел кровью соседей в диких схватках во имя знаменитой южной кровной мести, которая длилась многие поколения и становилась легендой.
А затем женщины в Квилее все же захватили власть, во времена Акиса и Пасиферии, несколько сотен лет назад. Квилея под властью жриц закрылась, подобно цветку в сумерках, и караваны перестали двигаться по дорогам.
Южные города превратились в деревни или, если были достаточно энергичными и гибкими, сменили характер своих занятий и повернулись на север, как это сделал Авалле, город Башен в Тигане. Здесь, в горных районах Чертандо, могущественные лорды, которые некогда содержали блестящие дворы в своих огромных, воинственных замках, стали живым анахронизмом. Их стычки и сражения друг с другом, когда-то являвшиеся неотъемлемой частью потока событий на Ладони, становились все более несущественными, хотя не делались от этого менее ожесточенными и беспощадными.