На мгновение Дэвину показалось, что он понял. Его посетило внутреннее озарение, без участия мыслей, и он осознал, почему Альенор это делала. Природа ее физического желания была не тем, чем казалась. В другое время в спокойном месте он мог бы подобрать этому название, сформулировать расплывчатую догадку. Он попытался…
Она закричала, достигнув вершины. Ее руки скользнули вниз по его коже. Страсть затмила мысли, парализовала любые попытки думать. Мучительно извернувшись, Дэвин буквально швырнул Альенор на бок и забросил себя на нее, не покидая теплого убежища между ее бедрами. Окружающие их подушки разлетелись в стороны, упали на пол. Ее глаза были крепко зажмурены, рот беззвучно шептал какие-то слова.
Дэвин начал погружаться в нее так, словно хотел прогнать прочь всех демонов и все обиды, все смертельно жестокие истины, которые представляла собой жизнь Ладони в их время. Достигнув собственной вершины, он упал обессиленный и дрожащий, не осознавая, где находится, лишь смутно цепляясь за знакомый звук своего имени.
Она снова и снова тихо шептала это имя. Осторожно высвободилась из-под его тяжести. Он перекатился на спину, не открывая глаз. Почувствовал, как ее пальцы скользят по его коже. Он не мог пошевелиться. Она играла с его руками, ласкала и отводила их в стороны от тела. Ее губы и пальцы, танцуя, спускались вниз по его груди и животу, по удовлетворенному органу и дальше вниз, вдоль бедер и ног.
К тому времени, как он понял, что она сделала, его руки и ноги были привязанными к четырем столбам кровати, а тело оказалось распростерто под Альенор. Глаза Дэвина распахнулись, испуганно и встревоженно. Он дернулся. Бесполезно – его держали шелковые путы, и узлы были прочно затянуты.
– То было чудесное начало ночи, – сказала Альенор хриплым голосом. – Научить тебя кое-чему новому? – Она протянула руку, обнаженная и прекрасная, раскрасневшаяся, со следами его ласк на теле, и что-то подняла с пола рядом с кроватью. Глаза Дэвина широко раскрылись, когда он увидел то, что она держала в руках.
– Ты связала меня против моей воли, – сказал Дэвин с некоторым отчаянием. – Не так я представляю себе слияние в любовных объятиях. – Он снова сильно дернулся, плечами и бедрами, но шелковые путы держали крепко.
Альенор ответила сияющей улыбкой. В этот момент она казалась такой прекрасной, какой он даже представить не мог ни одну женщину. В громадных черных озерах ее глаз блеснуло нечто первобытное, опасное и пугающе возбуждающее. Он с удивлением почувствовал, как быстро возвращается к нему желание. Она увидела это. И улыбка ее стала еще шире. Длинный ноготь легонько, почти задумчиво, поглаживал его восстающую плоть.
– Тебе это понравится, – прошептала его темная госпожа, госпожа замка Борсо. Ее губы приоткрылись, обнажив острые белые зубы. Он ощутил упругую твердость ее сосков, когда она раздвинула ноги и снова оседлала его. Он видел, как она ласково поглаживает то, что взяла с ковра у кровати. Охотничий пес у камина поднял свою красивую голову и наблюдал за ними.
– Тебе понравится, – повторила Альенор. – Доверься мне. Позволь научить тебя, показать тебе это, потом это, и скоро ты именно так будешь представлять себе слияние в любовных объятиях. Да, Дэвин, это произойдет очень скоро.
Она заскользила по его телу, и пламя свечей заколебалось, а потом она заслонила его собой. Он сопротивлялся, но лишь несколько секунд, потому что его сердце снова сильно забилось и желание накрыло его одновременно с Альенор. В черной глубине ее глаз перед тем, как они закрылись, в ее движениях над ним, в неровном, напряженном ритме дыхания он читал, как ее сложные желания снова поднимаются в ней.
И еще до окончания ночи, до середины ее, при догорающих последних свечах зимы, она доказала ему свою правоту с ужасающей силой еще и еще раз. А в конце уже она лежала связанной и распростертой между четырьмя столбами кровати, которая была всем миром, и Дэвин уже не вполне понимал, кто он такой, если делает с ней все эти вещи. Он заставлял ее шептать, а затем громко кричать его имя, снова и снова. Но он точно знал, что она изменила его и нашла внутри него такое место, где его потребность искать забвения не уступала ее собственной.
Некоторое время спустя свеча с его стороны кровати догорела. В воздухе плыл ароматный дымок. Узор света и теней в комнате изменился, и они оба это заметили, поскольку не спали. Дрова в камине превратились в тлеющие угольки; пес все еще лежал возле него, опустив великолепную голову на лапы.
– Тебе лучше уйти, – сказала Альенор, рассеянно поглаживая плечо Дэвина. – Пока еще осталась свеча, которую ты можешь взять с собой. В темноте легко заблудиться.
– Ты соблюдаешь дни Поста? – спросил он, несколько удивленный таким благочестием. – Не зажигаешь огня?
– Не зажигаю, – печально ответила она. – Половина моих слуг ушла бы от меня, и мне даже не хочется думать о том, что сделали бы крестьяне окрестных деревень. Взяли бы штурмом замок. Наложили бы какое-нибудь древнее заклятие с помощью колосьев, смоченных кровью. Это южные горы, Дэвин, здесь серьезно относятся к обрядам.
– Так же серьезно, как и ты к своим?
В ответ она улыбнулась и потянулась, как кошка.
– Наверное. Крестьяне сегодня и завтра будут делать такие вещи, о которых я предпочитаю не знать.
Плавным движением она соскользнула вниз, к изножью кровати, и потянулась к чему-то, лежащему на ковре. Ее тело представляло собой гладкий изгиб белой плоти, залитой пламенем свечей, на нем еще краснели оставленные им отметины.
Она выпрямилась и протянула ему штаны. Ему показалось, что его прогоняют, и он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом, не шевелясь. Она не отвела глаз, но в них не было жесткости или пренебрежения.
– Не сердись, – мягко сказала Альенор. – Ты был слишком великолепен, чтобы уйти в гневе. Я говорю тебе правду: я действительно соблюдаю обычаи дней Поста и действительно трудно найти обратную дорогу без света. – На мгновение она заколебалась, потом прибавила: – И я всегда сплю одна с тех пор, как погиб мой муж.
Дэвин ничего не ответил. Он встал и оделся. Рубаху он обнаружил на полпути между дверью и кроватью. Она оказалась такой разорванной, что это должно было его рассмешить. Но ему не было смешно. В самом деле, он испытывал гнев – или чувство за пределами гнева или близкое к гневу, нечто более сложное. Лежа среди разбросанных подушек на своей постели, нагая и ничем не прикрытая, Альенор наблюдала, как он одевается. Он взглянул на нее, все еще восхищаясь ее кошачьим великолепием и – несмотря на перемену в настроении – осознавая, как легко она могла бы снова разжечь в нем желание.
Но пока он смотрел на нее, спящая мысль вынырнула на поверхность оттуда, куда ее вытеснило первобытное неистовство последних часов. Он поправил рубашку, как мог, и подошел, чтобы взять одну из свечей в бронзовом подсвечнике.
Альенор повернулась на бок, чтобы следить за ним взглядом. Теперь она подперла голову согнутой рукой, ее черные волосы рассыпались в беспорядке вокруг нее, а тело предстало его взору в колеблющемся свете, словно сияющий дар. Ее широко раскрытые глаза смотрели прямо, улыбка была щедрой, даже доброй.
– Спокойной ночи, – сказала Альенор. – Не знаю, понял ли ты, но если ты когда-нибудь пожелаешь вернуться, я всегда буду тебе рада.
Этого Дэвин не ожидал. Он понимал, что ему оказали высокую честь. Но его прежнее беспокойство сейчас усилилось и смешалось с другими образами, поэтому хотя он улыбнулся в ответ и кивнул, но не ощутил ни гордости, ни этой чести.
– Спокойной ночи, – ответил он и повернулся к двери.
У выхода он остановился, так как вспомнил слова Алессана о том, что голубое вино началось с нее, и по другим причинам, которые стали ему понятны тогда или после, и обернулся к Альенор. Она не шевелилась. Он смотрел, впитывая роскошь комнаты и красоту лежащей на кровати женщины. Пока он стоял так, еще одна свеча в дальнем конце комнаты погасла.
– Это то, что происходит с нами? – тихо спросил тогда Дэвин, подбирая слова, чтобы сформулировать эту новую, трудную мысль. – Когда мы лишаемся свободы. Это то, что происходит с нашей любовью?
Он видел, что выражение ее глаз изменилось, даже на расстоянии, в этом колеблющемся переплетении тьмы и света. Она долго смотрела на него.
– Ты умен, – наконец ответила она. – Алессан правильно выбрал тебя.
Он ждал.
– Ах! – хриплым голосом воскликнула Альенор, притворяясь изумленной. – Он действительно хочет получить ответ. Правдивый ответ от хозяйки замка на краю света. – Возможно, это сыграл шутку неверный свет, но она, казалось, смотрела мимо Дэвина, дальше, за пределы покрытых коврами стен комнаты. – Это одна из тех вещей, что с нами происходят, – в конце концов сказала она. – Нечто вроде мятежа во тьме против законов дня, которые нас связывают и которые сейчас нельзя нарушить.
Дэвин это обдумал.
– Возможно, – мягко согласился он, размышляя. – Или признание в глубине души того, что мы не заслуживаем ничего большего, ничего более глубокого. Поскольку мы не свободны и примирились с этим.
Он увидел, как она вздрогнула и закрыла глаза.
– Разве я это заслужила? – спросила она.
Огромная печаль охватила Дэвина. Он с трудом сглотнул.
– Нет, – ответил он. – Нет, не заслужила.
Когда он вышел из комнаты, ее глаза оставались закрытыми.
Дэвин чувствовал себя обремененным непосильной тяжестью, а не просто уставшим: груз размышлений давил на него, замедлял его движения. Он споткнулся, спускаясь по лестнице, и ему пришлось резко вытянуть в сторону свободную руку, чтобы опереться о стену. От этого движения свеча погасла.
Стало очень темно. В замке стояла полная тишина. Дэвин спустился до низа лестницы и поставил там на полку погасшую свечу. Через высокие узкие окна, расположенные в стенах через равные промежутки, в коридор падали косые полосы лунного света, но под таким углом и в этот час ночи они ничего не освещали.