Дэвин уже успел выдернуть свой меч.
Развернув коня почти на месте, он огляделся в поисках противников. Но никого не было. Алессан и остальные опередили его и дрались с наемниками, оттесняя их к востоку, навстречу группе Дукаса и Аркина.
Все почти кончено, понял Дэвин. Ему нечего больше делать. Со сложной смесью чувств, которые даже не пытался сейчас понять, он наблюдал за тем, как трижды поднялся и опустился клинок принца, и увидел, как погибли три барбадиора. Один за другим шесть факелов упали на землю, и их затоптали. А потом – всего через несколько мгновений после того, как они въехали в ущелье, как показалось Дэвину, – последний из барбадиоров был повержен и зарублен.
Именно тогда он увидел то, что осталось от Охотника, и осознал, как тот был молод. Тело растоптали в схватке, и вид его был ужасен. Оно лежало скрученное, неестественно распластанное. Лицо почему-то не пострадало, хотя для Дэвина, глядящего сверху, это оказалось самым худшим. Две стрелы все еще торчали из детского тела, древко одной из них сломалось.
Дэвин отвернулся. Погладил коня, подаренного Альенор, и что-то прошептал ему. Потом заставил себя отъехать назад, к тому человеку, которого убил. Это не то же самое, что спящий солдат на конюшне у Ньеволе. Не то же самое, сказал он себе. Это был открытый бой, и барбадиор был вооружен, носил латы и размахивал своим тяжелым мечом, стремясь отнять у Дэвина жизнь. У Дэвина не было никаких иллюзий относительно того, какой была бы их судьба, если бы барбадиоры и Охотник настигли его, Алессана и Эрлейна одних в этой глуши.
Это не то же самое, что произошло на конюшне. Он снова повторил это себе, и постепенно до него дошла призрачная, сбивающая с толку тишина, которая опустилась на ущелье. Все еще дул ветер, такой же холодный, как и прежде. Он поднял взгляд и с опозданием увидел, что Алессан незаметно подъехал к нему и тоже смотрит вниз, на человека, которого убил Дэвин. Оба коня били копытами и храпели, возбужденные яростью только что завершившейся схватки и запахом крови.
– Дэвин, поверь, мне очень жаль, – тихо пробормотал Алессан, чтобы никто другой не услышал. – Труднее всего в первый раз, а я не дал тебе времени приготовиться.
Дэвин покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным, почти оцепеневшим.
– У тебя не было большого выбора. Может быть, так лучше. – Он неловко откашлялся. – Алессан, ты должен беспокоиться о гораздо более важных вещах. Я сделал свой выбор в лесу Сандрени прошлой осенью. Ты за меня не в ответе.
– В каком-то смысле – в ответе.
– Не в том смысле, который имеет значение.
– Разве дружба не имеет значения?
Дэвин молчал, внезапно оробев. Алессан умел так влиять на людей.
Через мгновение принц прибавил, как бы между прочим:
– Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда я вернулся из Квилеи.
Казалось, он собирался прибавить еще что-то, но передумал. Однако Дэвин догадывался, что он хотел сказать, и что-то тихо затеплилось в нем, подобно зажженной свече.
Еще несколько мгновений они смотрели вниз, на мертвеца. Бледный свет узкого полумесяца Видомни давал достаточно света, чтобы увидеть его искаженное болью лицо с открытыми глазами.
Дэвин сказал:
– Я сделал свой выбор и понимаю необходимость этого, но не думаю, что когда-нибудь смогу привыкнуть.
– Знаю, я тоже не привык, – ответил Алессан. Он заколебался. – Любой из моих братьев сделал бы лучше то, ради чего я остался в живых.
Тогда Дэвин повернулся, пытаясь разглядеть выражение лица принца в тени. И через мгновение сказал:
– Я их не знал, но позволь мне возразить: я сомневаюсь в этом. Правда, сомневаюсь, Алессан.
Через секунду принц прикоснулся к его плечу:
– Спасибо. Боюсь, с тобой не все согласятся. Но все равно спасибо.
И с этими словами он, казалось, вспомнил о чем-то, или его снова что-то позвало. Голос его изменился:
– Нам надо ехать. Я должен поговорить с Дукасом, а потом нужно догнать Эрлейна и ехать дальше. Впереди долгий путь. – Он смерил Дэвина оценивающим взглядом. – Ты, наверное, очень устал. Мне следовало спросить тебя раньше: как твоя нога? Можешь скакать?
– Со мной все в порядке, – запротестовал Дэвин. – Конечно могу.
Позади них раздался саркастический смех. Они обернулись и увидели Эрлейна и других, которые вернулись в ущелье.
– Скажите, – обратился чародей к Алессану с едкой насмешкой в голосе, – какого ответа вы от него ждали? Конечно, он скажет вам, что может скакать. И будет скакать всю ночь, полумертвый, ради вас. И этот тоже, – он махнул рукой в сторону Наддо, стоящего сзади, – хотя познакомился с вами всего час назад. Интересно, принц Алессан, что чувствует человек, имеющий такую власть над людскими сердцами?
Пока Эрлейн говорил, к ним подъехал Дукас. Но ничего не сказал, а так как факелы погасли, стало слишком темно, чтобы разглядеть выражения лиц. Приходилось судить по словам и интонациям.
Алессан тихо ответил:
– Думаю, что ты знаешь мой ответ. Во всяком случае, маловероятно, что я буду о себе слишком высокого мнения, пока ты рядом со мной и уберегаешь меня от этого. – Он помолчал и прибавил: – Упаси тебя Триада от того, чтобы добровольно скакать всю ночь по чужим надобностям.
– У меня больше нет выбора в данном вопросе, – резко ответил Эрлейн. – Вы об этом забыли?
– Не забыл. Но не собираюсь начинать этот спор заново, Эрлейн. Дукас и его люди только что рисковали своими жизнями, чтобы спасти твою. Если ты…
– Спасти мою жизнь! Ей бы ничто не угрожало, если бы вы не заставили меня…
– Эрлейн, довольно! Нам очень много надо сделать, и я не расположен спорить.
Дэвин увидел в темноте, как Эрлейн отвесил насмешливый поклон, сидя верхом.
– Нижайше прошу прощения, – преувеличенно покорным тоном сказал он. – Вам следует заранее предупредить меня, когда будете расположены поспорить. Согласитесь, что данный вопрос имеет для меня определенное значение.
Казалось, что Алессан молчит очень долго. Потом он мягко ответил:
– Мне кажется, я догадался, что кроется за этим. Я понимаю. Дело в том, что мы встретили еще одного чародея. Рядом с Сертино ты острее чувствуешь то, что с тобой случилось.
– Не делайте вид, что понимаете меня, Алессан! – в ярости воскликнул Эрлейн.
Все еще спокойно Алессан сказал:
– Очень хорошо, не буду. В каком-то смысле я никогда не смогу понять тебя и то, как ты жил до сих пор. Об этом я уже говорил тебе, когда мы встретились. Но пока этот вопрос закрыт. Я буду готов обсуждать его в тот день, когда тираны исчезнут с Ладони. Не раньше.
– Вы погибнете раньше. Мы оба погибнем.
– Не трогай его! – резко приказал Алессан. Дэвин с опозданием увидел, что Наддо поднял здоровую руку с намерением ударить чародея. Уже спокойнее принц прибавил: – Если мы оба погибнем, тогда наши души смогут сразиться в Чертогах Мориан, Эрлейн. А до тех пор – достаточно. Нам предстоит многое сделать вместе в следующие несколько месяцев.
Дукас кашлянул:
– Между прочим, нам двоим тоже надо бы побеседовать. Мне хотелось бы узнать гораздо больше, прежде чем я пойду дальше этой ночной схватки, как бы она мне ни понравилась.
– Я знаю, – ответил Алессан, поворачиваясь к нему в темноте. Он заколебался. – Проедем вместе с нами немного дальше. Только до деревни. Вы и Наддо, из-за его руки.
– Почему туда и почему из-за руки? Я не понимаю, – сказал Дукас. – Вам следует знать, что в деревне нас не встретят с распростертыми объятиями. Причины очевидны.
– Могу себе представить. Это не имеет значения. Ведь сегодня ночь Поста. Вы поймете, когда мы туда приедем. Вперед! Я хочу показать кое-что моему доброму другу Эрлейну ди Сенцио. И полагаю, Сертино лучше тоже поехать с нами.
– Я бы не пропустил этого за все голубое вино Астибара, – ответил пухлый чародей из Чертандо. Было интересно, а в другое время могло бы быть даже забавно отметить, что он старается держаться на почтительном расстоянии от принца. Его шутливые слова были произнесены убийственно серьезным тоном.
– Тогда поехали, – резко приказал Алессан. Он развернул лошадь рядом с лошадью Эрлейна, чуть не задев его, и двинулся на запад, к выходу из ущелья.
Те, кого он назвал, последовали за ним. Дукас бросил несколько коротких фраз приказа Аркину, но слишком тихо, и Дэвин не расслышал. Аркин секунду поколебался, явно сгорая от желания поехать со своим вожаком. Но потом молча развернул коня в другую сторону. Когда Дэвин через несколько мгновений оглянулся, то увидел, что разбойники снимают оружие с тел убитых барбадиоров.
Он снова обернулся через несколько секунд, но они уже выехали из ущелья на открытую местность. С юга и с востока темнели горы, а с севера простиралась поросшая травой равнина. Входа в ущелье даже не было видно. Аркин и остальные скоро оттуда уедут, понимал Дэвин, оставив лишь мертвых. Только мертвых, на поживу стервятникам. И один из них убит его мечом, а другой – ребенок.
Старик лежал на кровати во тьме ночи Поста и во всегдашней тьме своей слепоты. Ему совсем не хотелось спать, он прислушивался к вою ветра за стеной и к голосу женщины в соседней комнате. Она щелкала четками, снова и снова монотонно повторяя одну и ту же молитву:
– Эанна, возлюби нас, Адаон, спаси нас, Мориан, храни наши души. Эанна, возлюби нас, Адаон, спаси нас, Мориан, храни наши души. Эанна, возлюби нас…
Его слух был очень острым. Обычно это служило компенсацией, но иногда – как сегодня ночью, когда эта женщина молилась, словно обезумевшая, – это становилось проклятием, особо изощренной пыткой. Она пользовалась старыми четками; он слышал их сухое, быстрое щелканье даже сквозь стену, разделявшую их комнаты. Три года назад, на день рождения, он сделал ей новые четки из редкого, полированного дерева танч. Чаще всего она пользовалась ими, но не в дни Поста. В это время она брала старые четки и молилась вслух большую часть этих трех дней и ночей.
В первые годы он проводил эти три ночи в сарае вместе с двумя мальчиками, которые принесли его сюда, – настолько ее непрерывные молитвы его раздражали. Но теперь он состарился, кости его трещали и ныли в такие ветреные ночи, как эта, и он оставался в собственной постели под грудой одеял и старался терпеть ее голос, как мог.