– Да, – ответил Алессан, пытаясь изобразить некоторое величие. – Меня зовут Адриано д’Астибар. Я играю на тригийской свирели, и со мной Эрлейн ди Сенцио, лучший арфист на всем полуострове. И, должен сказать вам правду, вы не услышите пения лучше, чем пение нашего юного спутника Дэвина д’Азоли.
Младший жрец снова рассмеялся.
– О, здорово сказано! Надо будет пригласить вас в приходскую школу, чтобы дать моим подопечным урок риторики.
– У меня лучше получилось бы научить их игре на свирели, – улыбнулся Алессан. – Если музыка входит в вашу программу.
Губы жреца дрогнули.
– Официальная музыка, – ответил он. – Все же это Эанна, а не Мориан.
– Конечно, – поспешно согласился Алессан. – Очень официальная музыка для учащейся здесь молодежи. Но для самих служителей богини? – Он поднял черную бровь.
– Признаюсь, – снова улыбнулся русоволосый молодой жрец, – что сам я предпочитаю раннюю музыку Раудера.
– И никто не исполняет ее лучше нас, – непринужденно подхватил Алессан. – Я вижу, мы правильно выбрали место. Должны ли мы выразить свое почтение Верховному жрецу?
– Должны, – ответил второй жрец без улыбки. И начал развязывать сзади свой фартук. – Я отведу вас к нему. Саванди, твои подопечные сейчас поколотят друг друга, или еще чего похуже. Ты с ними совсем не справляешься?
Саванди резко обернулся, чтобы посмотреть, с чувством выругался, совершенно не по-жречески, и бросился бежать к полю, выкрикивая проклятия. Издалека Дэвину действительно показалось, что юные воспитанники Саванди используют свои палки не так, как требуют общепринятые правила игры.
Дэвин видел, что Эрлейн ухмыляется, наблюдая за мальчиками. Улыбка преображала худое лицо чародея. Когда это была искренняя улыбка, а не ироничная, кривая усмешка, к которой он так часто прибегал, чтобы выразить обиду и пренебрежительное превосходство.
Старший жрец с мрачным лицом стянул через голову кожаный фартук, аккуратно сложил его и повесил на одну из жердей ограды соседнего овечьего загона. Потом отрывисто позвал кого-то, Дэвин не разобрал имени, и еще один молодой человек, на этот раз служка, поспешно вынырнул из конюшни справа.
– Возьми лошадей, – приказал жрец. – Позаботься, чтобы вещи отнесли в гостевой дом.
– Я возьму с собой свирель, – быстро сказал Алессан.
– А я арфу, – прибавил Эрлейн. – Мы вам доверяем, но, вы понимаете, музыкант и его инструмент…
Жрецу явно недоставало приятных манер Саванди.
– Как хотите, – вот и все, что он ответил. – Пошли. Меня зовут Торре, я привратник этого святилища. Вас нужно отвести к Верховному жрецу. – Он повернулся и зашагал, не ожидая их, по дорожке, огибающей храм слева.
Дэвин и Эрлейн переглянулись и пожали плечами. Они пошли за Торре и Алессаном мимо множества жрецов и наемных рабочих, большинство из которых им улыбались, несколько скрашивая впечатление от их мрачного самоназначенного проводника.
Повернув за угол храма, они догнали идущих впереди. Торре остановился, Алессан стоял рядом. Лысеющий привратник оглянулся довольно небрежно, потом почти так же небрежно сказал:
– Никому не доверяйте. Никому не говорите правду, кроме Данолеона или меня. Это его слова. Вас ждали. Мы думали, что вы приедете завтра, может быть, послезавтра, но она сказала, что это произойдет сегодня.
– Значит, я подтвердил ее правоту. Как приятно, – странным голосом произнес Алессан.
Дэвину вдруг стало холодно. Слева, на игровом поле, мальчики Саванди снова смеялись, тонкие фигурки в голубом, бегающие за белым мячом. Из-под купола слабо доносились звуки песнопений. Заканчивалась полуденная молитва. Двое жрецов в торжественных белых одеждах шли по дорожке им навстречу, рука об руку, и оживленно спорили.
– Это кухня, а это пекарня, – громко произнес Торре, сопровождая слова жестами. – Вон там – пивоварня. Вы наверняка слышали о пиве, которое мы здесь варим.
– Конечно слышали, – вежливо пробормотал Эрлейн, так как Алессан молчал.
Двое жрецов замедлили шаг, увидев незнакомых людей с музыкальными инструментами, и пошли дальше.
– Вон там дом Верховного жреца, – продолжал Торре, – за кухней и приходской школой.
Двое жрецов, возобновив свой спор, скрылись за поворотом тропинки, ведущей к фасаду храма.
Торре замолчал. Потом сказал очень тихо:
– Благословенна будь Эанна за ее милостивую благосклонность. Да вознесет ей хвалу язык каждого. Добро пожаловать домой, мой принц. Во имя любви, добро пожаловать домой, наконец-то.
Дэвин смущенно сглотнул, переводя взгляд с Торре на Алессана. По его спине пробежала невольная дрожь: на глазах привратника показались слезы и ярко блеснули в солнечном свете.
Алессан не ответил. Он наклонил голову, и Дэвин не видел его глаз. Они слышали детский смех, последние такты песнопений.
– Значит, она еще жива? – наконец поднял глаза Алессан.
– Жива, – с чувством ответил Торре. – Она еще жива. Она очень… – Он не смог договорить.
– Нам нет смысла осторожничать, если вы собираетесь проливать слезы, словно ребенок, – резко произнес Алессан. – Хватит, если вы не хотите моей гибели.
– Простите меня, – прошептал Торре. – Простите, милорд.
– Нет! Никакого «милорда». Даже когда мы одни. Я Адриано д’Астибар, музыкант, – голос Алессана звучал жестко. – А теперь отведите меня к Данолеону.
Привратник быстро вытер глаза и расправил плечи.
– А куда, по-вашему, мы идем? – огрызнулся он, заговорив почти прежним тоном. Он резко повернулся кругом и зашагал по дорожке.
– Хорошо, – пробормотал Алессан в спину жреца. – Очень хорошо, друг мой.
Идущий за ними Дэвин увидел, как при этих словах Торре поднял голову. Он посмотрел на Эрлейна, но на этот раз чародей не ответил на его взгляд, лицо его было задумчивым.
Они миновали кухню, а потом приходскую школу, где подопечные Саванди – дети вельмож или богатых купцов, присланные на учебу, – занимались и спали. По всей Ладони такое обучение было частью обязанностей духовенства и щедрым источником доходов. Святилища соперничали друг с другом, стараясь привлечь учеников, а значит, деньги их отцов.
В просторном здании сейчас стояла тишина. Если, кроме той дюжины мальчиков на поле с Саванди, здесь больше не было учеников, то дела святилища Эанны в Нижнем Корте шли неважно.
С другой стороны, думал Дэвин, кто из оставшихся в Нижнем Корте мог теперь позволить себе обучать детей в святилище? И какой ловкий делец из Корте или Кьяры, купивший дешевую землю здесь, на юге, не отошлет своего сына учиться домой? Нижний Корте представлял собой место, где умный человек со стороны мог заработать на разорении жителей, но здесь не стоило пускать корни. Кто захочет пустить корни на земле, ненавидимой Брандином?
Торре повел их вверх по лестнице крытого портика, а затем в открытые двери жилища Верховного жреца. Казалось, все двери распахнуты навстречу весеннему солнцу после священного затворничества только что закончившихся дней Поста.
Они оказались в большой красивой гостиной с высоким потолком. Огромный камин выделялся в юго-западной ее части, множество удобных кресел и небольших столиков было расставлено на пушистом ковре. Разнообразные вина стояли в хрустальных графинах на буфете. Дэвин увидел два книжных шкафа у южной стены, но в них не было книг. Шкафы стояли удручающе пустыми. Книги Тиганы сожгли. Об этом ему рассказывали.
Арки дверей в восточной и западной стенах выходили на крытые галереи, которые солнце освещало утром и на закате. В дальнем конце комнаты находилась затворенная дверь, которая явно вела в спальню. В стенах виднелись четыре ясно очерченных квадратных ниши и еще одна, поменьше, над камином, где некогда, должно быть, стояли статуи. Они тоже исчезли. Лишь вездесущие серебряные звезды Эанны служили украшением комнаты.
Дверь спальни открылась, и из нее вышли два жреца.
Казалось, они удивились, но не слишком, увидев ожидающего привратника с тремя посетителями. Один из жрецов был среднего роста и средних лет, с резкими чертами лица и коротко стриженными волосами цвета соли с перцем. На его шее на ремне висел лекарский поднос с травами и порошками, который он поддерживал снизу руками.
Но Дэвин смотрел на второго. Именно второй держал в руках жезл власти Верховного жреца. Но он бы и без него привлек к себе внимание, подумал Дэвин, глядя на человека, который должен был быть Данолеоном.
Верховный жрец оказался громадным, широкоплечим мужчиной, его грудь напоминала бочку, а спина была прямой, несмотря на возраст. Длинные волосы и борода, закрывающая половину груди, белели, как свежевыпавший снег, даже на фоне белых одежд. Густые прямые брови сходились посреди безмятежного лба, над глазами, синими и чистыми, как у ребенка. Рука, сжимавшая массивный жезл, держала его так, словно это был всего лишь ореховый прутик пастуха.
«Если они были такими, – подумал Дэвин, с благоговением глядя на человека, который был Верховным жрецом Эанны в Тигане, когда пришли игратяне, – если вожди были такими, то, значит, до падения здесь действительно жили великие люди».
Они не могли настолько отличаться от нынешних, разумом он это понимал. Прошло всего лишь двадцать лет, пусть многое изменилось и исчезло. И все равно трудно было не чувствовать себя смущенным, присутствие этого человека подавляло. Дэвин повернулся и взглянул на Алессана, на его стройную фигуру, растрепанные, преждевременно поседевшие волосы и спокойные, зоркие глаза, на поношенное, запыленное, покрытое дорожной грязью платье.
Но когда он снова посмотрел на Верховного жреца, то увидел, что Данолеон крепко зажмурился и прерывисто вздохнул. И в это мгновение Дэвин понял, с волнением, странно похожим на боль, кто из этих двоих олицетворяет истинную власть, несмотря на внешность. Именно Данолеон, вспомнил он, много лет назад увез мальчика Алессана, последнего принца Тиганы, на юг и спрятал за горами.
И не видел его с тех пор. В волосах усталого человека, стоящего сейчас перед Верховным жрецом, сверкала седина. Данолеон это видел и пытался примириться с этим. Дэвин почувствовал, что его душа болит за этих двоих. Он думал о годах, обо всех потерянных годах, которые падали, кружились и летели, словно листья или снежинки между этими людьми, тогда и сейчас.