Сенцио! Квилейский глупец хотел связаться с этими развратными марионетками из девятой провинции! Почти невозможно было поверить, что человек, пусть даже новичок на мировой политической арене, может быть таким идиотом.
Стоя спиной к советникам и командирам, невидящими глазами глядя в окно на слишком ярко освещенную Большую площадь, Альберико вдруг начал размышлять о том, как он будет выглядеть в глазах остального мира. В глазах той его части, которая имела какое-то значение: императора и тех, к кому он прислушивался и кто считал себя соперником Альберико. Как будут истолкованы эти новости, если Брандин Игратский начнет оживленную торговлю с югом, если купцы Сенцио будут бойко плавать мимо архипелага и вдоль побережья за пределы Тригии и горных цепей в порты Квилеи за легендарными богатствами этой страны, которыми она так долго ни с кем не делилась, пока там правили жрицы?
Если одной лишь Империи будет отказано в доступе к этому новому рынку. Отказано из-за того, что Альберико Барбадиорского сочли обладающим слишком непрочной властью на Ладони по сравнению с игратянином на западе… Альберико почувствовал, что начинает потеть; холодная струйка влаги скользнула по его боку. Грудь сжала болезненная судорога в области сердца. Он заставил себя дышать медленно, пока судорога не прошла.
Казалось, то, что сулило столько обещаний, вдруг превратилось в кинжал, более острый и смертоносный, чем мог выковать любой из его врагов дома, в Барбадиоре.
Сенцио. Он думал и мечтал о девятой провинции все месяцы, покрытые льдом и снегом, ища в тревожные ночи способ прорваться, снова обрести контроль над ситуацией, которая все больше начинала управлять им, вместо того чтобы подчиняться ему как хозяину собственной судьбы.
И было это зимой, еще до новостей из-за гор.
А вскоре после них, когда первые цветы начинали зацветать в садах Астибара, появились другие известия. В ту же неделю пришло сообщение с запада, будто кто-то пытался убить Брандина Игратского.
Пытался и потерпел неудачу. Одну приятную ночь Альберико провел, проигрывая во сне сценарии блестящего триумфа. Он снова и снова, таким острым было удовольствие, видел один и тот же сон, будто убийца – который воспользовался арбалетом, как стало известно, – осуществил свой замысел. О, это было бы так идеально, это так подошло бы ему по времени, так точно совпало бы с его нуждами. Это следовало бы считать даром, озарением, ниспосланным высшими богами Империи. Через год весь полуостров Ладони принадлежал бы ему, даже через полгода. Монарх-калека Квилеи, который так отчаянно нуждался в выходе во внешний мир, вынужден был бы принять любые условия торговли, которые Альберико поставил бы перед ним.
А Империя? Она тоже принадлежала бы ему, через год после этого, самое позднее.
При такой прочной базе здесь, при никем не оспариваемой власти, ему даже не пришлось бы ждать смерти дряхлеющего императора. Он мог бы отплыть домой со своими армиями как победитель и народный герой. Сначала он бы осыпал их зерном, золотом, залил реками вина с Ладони, одарил всеми заново открытыми богатствами Квилеи.
Это было бы великолепно. Одну эту ночь Альберико позволил себе помечтать, улыбаясь во сне. Потом он проснулся и снова спустился в свой официальный кабинет, где его уже ждали все три командира с мрачными лицами. С ними ждал новый гонец. Снова с запада, всего через день после первого, с новостью, которая разбила двадцать лет балансирования на грани на мелкие, острые осколки, которые уже никогда не склеить в единое целое.
Брандин отрекся от престола в Играте и провозгласил себя королем Западной Ладони.
На Кьяре, сообщил гонец, содрогаясь при взгляде на лицо своего господина, начали праздновать уже через несколько часов после обнародования этого решения.
– А игратяне? – резко спросил Каралиус, командир Первой роты, хотя не имел права говорить.
– Большинство уедет домой, – ответил гонец. – Если они останутся, то должны стать гражданами, всего лишь равноправными гражданами нового королевства.
– Ты говоришь, что они уедут домой, – сказал Альберико. Его взгляд был тяжелым и равнодушным, скрывающим лихорадочное кипение эмоций. – Ты знаешь это, тебе сказали или ты всего лишь догадываешься, что так будет?
Гонец посерел, заикаясь, выдавил что-то насчет логики и очевидных последствий, и что каждый мог бы предсказать…
– Вырезать этому человеку язык, а потом казнить, – произнес Альберико. – Мне безразлично, каким способом. Мои гонцы приносят мне те новости, о которых узнают. Это я делаю выводы, которые необходимо сделать.
Гонец лишился чувств и повалился боком на пол. Было видно, что он обделался. Гранчиал, командир Второй роты, быстро подал знак двоим солдатам вынести его.
Альберико даже не взглянул в ту сторону. В каком-то смысле он был доволен, что этот человек говорил столь самонадеянно. Ему в тот момент необходим был предлог, чтобы кого-нибудь убить.
Он сделал жест двумя пальцами, и его слуга поспешно удалил из комнаты всех, кроме трех командиров. Чиновники помельче и сами не испытывали желания задерживаться в этот момент в его кабинете. Так и должно было быть. Он не слишком доверял любому из них.
Командирам он тоже полностью не доверял, но нуждался в них, а они нуждались в нем, и он позаботился о том, чтобы отношения между ними оставались напряженными, на грани вражды. Такая схема работала хорошо. До сих пор.
Но сейчас лишь настоящее имело значение, а Брандин только что вверг полуостров в хаос. Не то чтобы полуостров действительно имел особое значение, сам по себе. Он был воротами, мостом через реку. Альберико уехал из Барбадиора молодым, чтобы возвыситься в мире и вернуться вождем в самом расцвете сил, и двадцать лет ссылки лишатся всякого смысла, если он не сможет вернуться домой с триумфом. Более чем с триумфом. Вернуться хозяином положения.
Он повернулся спиной к командирам и подошел к окну, незаметно потирая глаз. Он ждал, хотел посмотреть, кто заговорит первым и что скажет. В нем нарастал страх, который он старался скрыть. Все складывалось не так, его осторожность и сдержанность не принесли тех плодов, которые должны были принести.
За его спиной очень тихо заговорил Каралиус:
– Милорд, здесь открываются возможности. Большие возможности.
Именно это он и боялся услышать от командира Первой роты. Боялся, потому что знал, что это правда, и потому что это означало снова что-то предпринимать, и быстро, совершать опасные, решительные действия. И совершать их здесь, не в Империи, не дома, куда он готовился вернуться. Война так далеко, на этом варварском, упрямом полуострове, где он может потерять все, урожай всей своей жизни, пытаясь завоевать то, что ему совсем не нужно.
– Лучше нам действовать осторожно, – быстро возразил Гранчиал. Больше из противоречия Каралиусу, как понял Альберико. Но он отметил это «нам».
Альберико повернулся и пригвоздил командира Второй роты к месту ледяным взглядом.
– Я и не собираюсь ничего предпринимать, не обдумав, – сказал он, ясно выделив первое слово. Гранчиал быстро отвел глаза. Сифервал улыбнулся в свои вьющиеся светлые усы.
Каралиус не улыбнулся. Выражение его лица оставалось серьезным и задумчивым. Он был лучшим из всех троих, Альберико это знал. И также самым опасным, так как подобные вещи всегда шли рука об руку у таких людей. Альберико обошел вокруг громадного дубового письменного стола и снова сел. Поднял глаза на командира Первой роты.
Каралиус снова заговорил:
– Сейчас подворачивается случай. На западе возникнет брожение, беспорядки. Игратяне отправятся домой. Сказать вам, что я думаю? – Его бледное лицо вспыхнуло от растущего возбуждения. Альберико понимал: этот человек видит свой счастливый шанс, возможность добыть земли и богатство.
Было бы ошибкой позволить Каралиусу чересчур раскрыться. Он, в конце концов, подумает, что сам все спланировал.
– Я знаю, что именно ты думаешь, – сказал Альберико. – Даже какими словами ты это скажешь. Помолчи. Я предвижу все, что будет происходить на западе, кроме одного: мы еще не знаем, какая часть игратской армии останется. По моим предположениям, большинство уедет, не пожелав опускаться до уровня народа, которым они командовали все эти годы. Они приехали сюда не для того, чтобы стать рядовыми фигурами на Ладони.
– И мы тоже, – едко заметил Сифервал.
Альберико снова подавил гнев. Кажется, с этими тремя ему в последнее время приходилось делать это очень часто. Но у них были собственные цели, собственные планы, и в центре этих планов лежали богатство и слава. Это было естественно для всех честолюбивых людей Империи: к чему еще должен стремиться честолюбивый человек?
– Я это понимаю, – ответил он как можно спокойнее.
– Тогда что мы будем делать? – спросил Гранчиал.
Настоящий вопрос, без вызова. Гранчиал был самым слабым и самым верным – благодаря этой слабости – из всех троих.
Альберико поднял взгляд и посмотрел на Каралиуса, не на Гранчиала.
– Вы соберете мои войска, – медленно произнес он, хотя сердце его стремительно билось. Это было опасно и могло стать концом, об этом твердили ему все его инстинкты. Но он также знал, что время и боги бросили ему с небес сверкающую жемчужину, и если он не пошевелится, она пролетит мимо.
– Соберете мои войска во всех четырех провинциях и поведете их на север. Я хочу, чтобы они собрались в одном месте как можно скорее.
– Где? – Глаза Каралиуса так и горели от предвкушения.
– В Феррате, конечно. На северной границе с Сенцио. – «Сенцио, – думал он. – Девятая провинция. Жемчужина. Поле битвы». – Сколько вам на это потребуется времени? – спросил он у всех троих.
– Пять недель, не больше, – быстро ответил Гранчиал.
– Четыре, – с улыбкой произнес Сифервал.
– Первая рота, – сказал Каралиус, – будет у границы через три недели. Можете на нас рассчитывать.
– Буду, – сказал Альберико. И отпустил их.
Он долго сидел один за письменным столом, играя с пресс-папье, тщательно обдумывая это предприятие снова и снова, рассматривая его со всех сторон. Но, как бы он на него ни смотрел, казалось, что все кусочки плана стоят на своих местах. Здесь можно было захватить власть, добиться триумфа, он почти что видел, как эта сверкающая жемчужина летит по воздуху, над водой, над землей, в его протянутую руку.