Но он уже вышел в соседнюю комнату.
Наталья услышала, как Том попрощался с мадам Мари («Всего доброго, мэм»), как потом за ним захлопнулась входная дверь. Она уткнулась в подушку и разрыдалась.
– Что случилось, Натали? – подошла к ней Маренн.
– Мама! Он ушел, мама!..
– Я видела. Но почему? – Маренн наклонилась, подобрала с пола цветы, поставила их в вазу.
– Мама, я назвала его Штефаном, и он все понял! – Наталье повернула к ней совсем по-детски зареванное лицо.
– Что понял? – спокойно спросила Маренн, присаживаясь на стул напротив ее кровати.
– Что, кроме Штефана, мне никто больше не нужен! Что мне делать с этим, мама?! – Плечи Натальи вновь содрогнулись от рыданий, и Маренн быстро подсела к ней, обняла, прижала к себе.
– Я не верю, что Том мог так подумать, – успокаивающе гладила она Натали по волосам. – Он должен был понять…
– Я не смогла объяснить! Я не умею объяснять, мама…
– Я тоже не умела. В молодости. – Маренн тяжело вздохнула. – И тоже очень страдала из-за этого. – Она отстранила Наталью, заглянула в ее уже опухшие от слез глаза. – Ты хочешь, чтобы Том вернулся?
– Да, мама, очень! – вскричала Наталья и снова залилась слезами. – Но теперь уже ничего не исправить! Он даже намекнул мне, чтобы я искала себе замену для их отряда!
– Относительно замены я с ним как раз согласна: не хочу, чтобы ты ходила по джунглям и подвергала свою жизнь опасности. Встречаться с Томом ты можешь в конце концов и здесь, в Сайгоне. Благо после каждого рейда всем солдатам и офицерам предоставляется отпуск, который они тут в основном и проводят…
– Он больше не вернется ко мне, мама!
– Ты сама-то веришь в это? – Маренн заботливо промокнула слезы Натальи своим платком. – Разве могут взаимные чувства и тем более любовь разрушиться от одной нелепой оговорки? А куда Том отсюда пошел, кстати? Он не сказал?
– Сказал, что в штаб.
– Солгал. Мне звонил генерал Дэвидсон. Сказал, что отпустил майора к тебе до завтрашнего утра.
– Ну тогда, значит, отправился в какой-нибудь бар… – Наталья постепенно успокаивалась: недавние рыдания сменились слабыми всхлипами, но и те раздавались все реже.
– Ты догадываешься, в какой именно?
– Да. Но я туда не пойду! – гордо заявила Наталья и отвернулась к стенке.
– Как же ты на меня похожа, дочка! – улыбнулась Маренн. – В твоем возрасте я тоже считала, что на всем свете я одна такая – не способная признаться в своих чувствах. Мне казалось, что я не смогу достучаться ни до Отто, ни до Йохена… Не смогу объяснить им, насколько они важны и дороги мне. Оказывается, и ты не умеешь. Как и Джилл, впрочем… Ладно, хватит хныкать, – она рывком развернула Наталью к себе, – и быстро скажи мне, какой бар у тебя на примете! Я пойду туда сама.
– Мама, прошу тебя, не надо! – Наталья испуганно схватила ее за руку. – Я не хочу, чтобы…
– А я не хочу, чтобы ты навсегда осталась одна! – Маренн решительно отстранила ее и поднялась. – Тем более из-за моего Штефана. Я не хочу, чтобы мой сын превратился в моих глазах в монстра, разрушившего твою жизнь.
36
Оставив джип за углом, Маренн прошла по грязной, усеянной окурками улице, сплошь состоявшей из баров: они тянулись по обеим сторонам и были битком набиты американскими солдатами и местными проститутками. Со стороны казалось, что проституток в Сайгоне больше, чем когда-то вообще было населения. «М-да, американцы умеют проводить время с размахом», – иронически подумала Маренн.
Возле баров сновали грязные и оборванные вьетнамские дети – клянчили у прохожих деньги и жвачку. Они же работали зазывалами. Бросались к проезжавшим по пыльной улице джипам, прыгали на подножки, цеплялись за дверцы и наперебой голосили:
– Класьный сювак, ти хотеть бум-бум? Идти со мной! Два доллар!..
Наконец Маренн увидела вывеску «Принц» – название заведения, в котором, как призналась в ходе ее «допроса» Натали, мог сейчас находиться майор Роджерс.
Отдернув бамбуковую занавеску, Маренн спустилась по ступенькам в зал и осмотрелась…
Да, давненько ей не приходилось посещать заведения подобного рода. Пожалуй, в последний раз – в Берлине, в сорок третьем году. Тогда, после гибели Штефана, она – врач – сама оказалась на больничной койке: слегла в клинике с сердечным приступом. А Науйокс не нашел лучшего места и более подходящего момента, чтобы сообщить ей о недопустимом поведении Отто Скорценни, переживавшего недавний разрыв с ней. Вбежал в палату с выпученными глазами и доложил, что Отто только что чуть не пристрелил в каком-то баре девицу. И попросил срочно его оттуда «эвакуировать». Он так и выразился, на военном языке, – «эвакуировать». Обстановка в Германии была тогда напряженной, и ей пришлось подчиниться. Для начала – «эвакуироваться» из клиники самой, а уж потом – «эвакуировать» из злосчастного бара съехавшего с катушек Отто…
Хотя и не без труда, но тогда ей удалось утихомирить разбушевавшегося Скорценни и помочь Науйоксу доставить его домой. Но вот что ждет ее сейчас? Как поведет себя майор Роджерс, когда она подойдет к нему? Судя по рассказам Натали, может ведь запросто и к черту послать, невзирая на ее генеральские звезды…
– Нет, он на самом деле любит этот вертолет! – услышала она чей-то пьяный монолог за ближайшим к ней столиком. – Иначе как бы он смог копаться в его содержимом, обнюхивая каждую заклепку? Ты ведь любишь свой вертолет, Джим? А? Признайся! Неужели даже больше, чем сиськи этой суки?
Маренн решительно шагнула в зал. Темный, грязный, прокуренный. Медленно пошла по проходу между столиками. Тома увидела сидящим с тремя вертолетчиками в дальнем от входа углу бара. Рядом с ним и его собутыльниками, отталкивая друг дружку, суетились в поисках мужского внимания юные вьетнамки.
– Угостить меня выпить? Угостить меня выпить? – Одна уже подлезла к Тому под руку и теперь преданно заглядывала ему в глаза.
«Подружки» начали теснить ее, но она ловко отталкивала их ногами.
Мухи и прочая мошкара «вертолетили» перед глазами, резвились в лужицах пива на столиках. Запах дорогих сигарет нещадно перебивался застоявшейся кислой вонью. Маренн почувстовала тошноту.
Меж тем настырная вьетнамка, отбившись все-таки от «подружек», уже уселась к Тому на колени и принялась энергично тереться о них задницей, одновременно нашептывая ему что-то на ухо. Том же оставался совершенно равнодушным к ее потугам, смотрел на окружающих явно ничего не видящими, словно остановившимися глазами. На лице, правда, светилась широкая белозубая улыбка, но скулы при этом нервно подергивались.
Маренн подошла ближе. Увидела, что в дальней части зала по лестнице то и дело поднимаются вверх солдаты с девушками в обнимку. Поняла, что там, на втором этаже, находятся комнаты для «уединения». То бишь для любовных утех.
Снова перевела взгляд на Тома. Маленькая вьетнамка старалась вовсю, чтобы тоже поскорее увести завидного майора по этой лестнице. Он небрежно отмахивался от нее, как от надоевшей мухи, и тогда она пустила в ход «последние резервы»: просунула руку ему между ног и принялась истово ласкать промежность.
Именно в этот момент Маренн подошла к столу и строго спросила:
– Майор Роджерс, вы надолго здесь расположились? Мне необходимо срочно переговорить с вами. Наедине.
При виде звезд на воротнике ее мундира вертолетчиков, сидевших в компании с Томом, словно вихрем подбросило: резво вскочили и замерли, отдавая честь. Сам он тоже порывисто поднялся, грубо столкнув маленькую сердцеедку в соседнее кресло.
– Я к вашим услугам, мэм, – абсолютно трезво произнес Том, одернув мундир.
– Пройдемте на террасу, майор. Здесь очень душно, – поморщилась Маренн. – Прошу прощения за беспокойство, господа, – вполоборота улыбнулась она остальным, удаляясь от столика.
Том автоматически последовал за ней, проигнорировав тянувшиеся к нему маленькие ручки вьетнамки.
37
Она вышла на террасу первой, облокотилась на перила. Внизу шуршала река. Начал накрапывать накваканный лягушками дождь. Том подошел, встал рядом, закурил сигарету. Пьян он не был, Маренн сразу поняла это. Скорее очень расстроен. Хотя и старательно скрывал это.
– Я вас слушаю, мэм.
– Позвольте и мне сигарету, майор, – попросила она, чтобы слегка разрядить обстановку.
– Угощайтесь, мэм, – он протянул ей пачку «Кэмэл», заметно смутившись. – Просто не думал, что вы курите. Нэт не курит.
– Да, Натали не курит, – Маренн взяла сигарету, Том чиркнул зажигалкой, она закурила. – Не может привыкнуть к дыму. А мы с Джилл, напротив, не можем отвыкнуть. Еще с той войны. Вот такое противоречие в нашей семье, – она улыбнулась.
– Говорят, курить вредно. Для здоровья, – он посмотрел на нее с явным интересом.
– Вас интересует, майор, что я отвечу, как врач? Да еще с высококлассной репутацией? – Он молча кивнул. – Тогда я скажу вам, что пить и курить, конечно, вредно. И вы, разумеется, можете больше не пить и не курить. Никогда. Возможно, вам даже покажется, что вы проживете дольше. Но это только покажется, майор. На самом деле ваша жизнь просто станет скучнее, и только. Люди умирают не от курения и выпивки, майор.
– От чего же, мэм?
– О, это долгий разговор, майор. Длиною в жизнь. Жизнь каждого отдельного человека. Однотипных причин здесь практически не бывает. Смерть, как и рождение, строго индивидуальна.
– Не думаю, что все врачи охотно согласятся с вами, – Том покачал головой, улыбнулся.
– Но далеко не все врачи и лечат так, как я. Я очень многое узнала о человеке на этих двух войнах, майор, – призналась Маренн. – Принимая пациентов в клинике, такого не узнаешь. Равно как не научишься лечить профессионально.
– Я понял вашу мысль, мэм. Точно так же нельзя, сидя в каком-нибудь офисе, узнать, чего ты стоишь в действительности. Это можно узнать только на войне. Во Вьетнаме, например. Или – в Арденнах, где я воевал добровольцем с пятнадцати лет. Просто приписал себе несколько годков и сбежал из дома на войну.