– Вы воевали в Арденнах, майор? – теперь уже Маренн посмотрела на собеседника с повышенным интересом. – Я ведь тоже там была. Только на другой стороне.
– Я знаю, мэм. Нэт рассказывала. Вы пришли поговорить со мной о ней? – Том смотрел прямо перед собой, в его голосе она почувствовала нарастающее напряжение. – Тогда лучше не тратьте время, мэм. Я просто не хочу быть чьей-то тенью, – продолжил он с откровенной горечью, – служить повторением ее прежних чувств к кому-то другому.
– Нельзя быть тенью тени, – мягко возразила Маренн. – Именно об этом я и пришла вам сказать. И тень в данном случае – не вы, Том. Тень – мой сын Штефан.
– Я не понял вас, мэм, – он взглянул на нее, и она прочла в его глазах невыразимую грусть.
– Я и сама не сразу поняла это, – ответила Маренн, не отводя взгляда. – А теперь знаю точно: мой сын для Натали – всего лишь фантазия, которую она придумала себе от одиночества на родине, в ужасной России. Да, в сорок втором году они действительно провели несколько дней вместе. Но потом он погиб. А она видела, как это произошло. С тех пор Штефан стал для Натали как бы единственной опорой в борьбе за собственную личность, в борьбе за выживание. Чтобы не уподобиться другим, чтобы не сломаться. И постепенно это вошло у нее в привычку. Стало как бы ее вторым «Я». Она придумала себе Штефана таким, каким хотела бы его знать и видеть, а я не решилась ее переубедить. Напрасно, конечно, – вздохнула Маренн. – Просто я надеялась, что за меня это сделает сама жизнь, не хотела причинять Натали боль разочарования. На самом деле мой сын был далеко не таким, каким она нарисовала его в своих фантазиях. Штефан был совершенно другим человеком, просто Натали так и не узнала этого. Признаться, Том, я даже не уверена, что сам Штефан питал к ней взаимные чувства и долго помнил о ней после расставания. Так что ваша ревность абсолютно беспочвенна. Как можно ревновать к фантазии? К выдумке? Повторяю: Натали придумала себе Штефана! В шестнадцать лет, после нескольких торопливых объятий и пары поцелуев на прощание, девочка сотворила из первого встреченного ею мужчины бога, кумира, и теперь страдает от этого. Вы же мужественный человек, Том! Вы боевой командир. Не станете же вы ревновать Натали к ее фантазии?! Она не хочет допускать никого в свою реальную жизнь из-за страха!
– Она меня боится?
– Не вас, Том. Себя. Натали привыкла жить в страхе. Она впитала его с молоком родной матери еще там, в той стране, откуда приехала. Однако, несмотря на врожденный страх, она совершила невозможное: за довольно короткий срок освоила труднейшую специальность и заняла достойное место в новой и чужой для нее стране. Она добилась авторитета сама, я уже не помогала ей в этом. Сами посудите: не могу же я оперировать за нее и вместо нее! Нет, Натали достигла высот в профессии сама, без моей помощи. Постепенно ее заметили, зауважали. Она обрела в медицине собственное имя и очень боится его потерять. Но больше всего, как я понимаю, Натали боится другого. – Маренн вздохнула. – Она боится, что любой мужчина из реальной жизни окажется хуже того, которого она создала в своих фантазиях. Она попросту боится принять реальность, впустить ее в свою жизнь. Я вас очень прошу, Том, – продолжила она после почти минутного молчания, – не рубите сплеча! Проявите снисходительность к ее слабости. Запомните: у тени нет тени! А сама тень со временем растает, уверяю вас. Вы даже и не заметите, место тени займет наконец настоящая жизнь. Надо только проявить чуточку терпения. Если, конечно, ваши отношения с Натали важны для вас…
– Она мне нравится. Я ее люблю, мэм. Но…
– Я знаю вашу историю, майор. Знаю и о бывшей жене, и безвременном уходе маленького Робби. Я вам искренне сочувствую, Том.
– Натали рассказала?
– Да. Они с Джилл рассказывают мне обо всем, у них нет от меня секретов. Хотя сама я ни о чем их не расспрашиваю. Просто они доверяют мне, и я рада этому. Они ведь обе – не родные мои дочери, но теперь нам всем троим это кажется странным: настолько мы любим друг друга.
– Вас невозможно не любить, мэм, – Том снова внимательно посмотрел на Маренн. – Нэт говорила, что на Окинаве молодые морпехи от вас без ума. И я их хорошо понимаю. Нэт очень похожа на вас, тоже красивая, как и вы. Но в вас есть еще что-то…
– Мне скоро пойдет седьмой десяток, майор. Поберегите комплименты для Натали, – немного смутилась Маренн. – Между прочим, мне, как и Натали, тоже всегда было очень трудно открыто говорить о своих чувствах. Из-за этого я потеряла в жизни многих важных для себя мужчин. И чуть было не потеряла последнего. К счастью, он сам, еще в сорок четвертом году на Балатоне, сообразил, что не стоит ждать от меня признаний и объяснений в любви. Лучше самому сделать это и… услышать ответ. И – поверить. Так что Натали, Том, похожа на меня не только внешне. А дальше уж сами, надеюсь, сообразите, как вести себя с ней. Я ведь пришла попросить вас именно об этом.
– Мужчины часто выбирают женщин, похожих на их матерей…
– Да, наверное, для моего Штефана так все и было. Хотя я могу только предполагать: в отличие от моих девочек он нечасто со мной откровененничал. А теперь уж и подавно ничего не расскажет. Никогда… – Маренн снова горько вздохнула. Но тотчас встрепенулась: – Ну так что, майор? Может, не будем терять времени и прямо сейчас вернемся в госпиталь леди Клементины, к Натали? Не уверена, что она ожидает увидеть вас, но думаю, вам есть резон встретиться и объясниться еще до очередного совместного рейда.
– Вы правы, мэм, – Том затушил сигарету. – Я готов. Хорошо иметь такую маму, как вы, – он взглянул на нее с неподдельным восхищением. – Наверное, все ваши знакомые мужчины хотят, чтобы вы жили вечно, мэм.
– Я же просила, майор: приберегите комплименты для Натали, – мягко упрекнула его Маренн. – Идемте, я проведу вас в госпиталь, – направилась она к выходу. – А сама потом поеду в миссию Красного Креста, чтобы не мешать вам…
38
На втором этаже их остановил дежурный санитар.
– В кабинете вас ждет дочь, мэм, – доложил он Маренн.
– Я знаю, – кивнула она.
– Нет, мэм, не мисс Натали. Другая.
– Что?! Откуда? – Маренн растерянно взглянула на Тома. – Идемте скорее, майор.
Они быстро прошли по коридору, и Маренн распахнула дверь своего кабинета.
– Мама! Мама! – кинулась ей навстречу Джилл.
Зеленая полевая форма армии США, золотистые пышные волосы – в первый момент Маренн и не узнала ее. Поэтому так и застыла на пороге, от неожиданности не в силах вымолвить ни слова.
– Мама! Я так рада!
– Джилл! Ты с ума сошла? – взяла наконец себя в руки Маренн. – Как ты сюда попала? Что все это значит? – Она проследовала в кабинет, пригласив и Тома: – Входите, майор.
– Я хотела сделать сюрприз, мама! – объявила Джилл.
– Он тебе удался. – Маренн расположилась в кресле, ноги требовали отдыха. – Равно как и маскарад. Где ты взяла форму?
– Мне ее выдали, мама! – торжественно сообщила Джилл. – Ведь я теперь – переводчик при генерале Дэвидсоне! Первый лейтенант!
– Генерал Дэвидсон уже знает, как ему повезло? – Маренн потерла пальцами виски. – Или еще нет? Что-то он не звонит мне, чтобы поделиться столь радостной новостью. С какого языка на какой, позволь спросить, – иронически усмехнулась она, – ты будешь у него переводить? С английского на французский и обратно на английский? Так на сумасшедшего генерал Дэвидсон вроде бы не похож…
– Я еще не была у него, мама. Но ему должны были обо мне сообщить.
– Понятно. Значит, сейчас он обрывает все телефоны, выясняя, нельзя ли как можно скорее отправить мисс Джилл обратно в Париж… Присаживайтесь, майор, – кивнула Маренн Тому. – Простите, у нас тут возникли неожиданные осложнения. Кстати, познакомьтесь: это моя вторая дочь Джилл. Джилл Колер. Точнее, – она бросила взгляд на лежавший на столе пропуск, – теперь уже Джилл Коллинз. Решила вернуть свою американскую фамилию, Джилл? Вернее, английскую фамилию моего первого мужа. Вот уж не ожидала…
– Приятно познакомиться, майор, – Джилл с улыбкой кивнула Тому.
– Взаимно, мисс, – ответил тот, рассматривая ее с явным интересом.
– Не считай меня дурочкой, мама, – Джилл подошла к Маренн, прижалась к ней. – Если б ты знала, скольких трудов мне стоило выучить вьетнамский язык! Но я все-таки сделала это.
– Бог с тобой, дитя мое, разве я считала тебя когда-нибудь дурочкой? – Маренн взяла сигарету, Том поднес зажигалку. – Просто ты еще многого не понимаешь в жизни.
– Я сдала экзамен в Пентагоне.
– Где?! – Маренн чуть не подскочила в кресле. – В Пентагоне?! Пожалуй, мне надо принять лекарство. Где мои сердечные таблетки?
– Мама, я зубрила этот вьетнамский день и ночь, и в итоге мне выдали сертификат, подтверждающий мою профпригодность! И даже заключили со мной контракт. Правда, пока на один год, а не на два, как у вас с Натали, хотя бы этот год я смогу провести рядом с вами. Я рада, мама!
– И ты действительно можешь теперь изъясняться по-вьетнамски? – озадаченно потерла лоб Маренн.
– Да, мама. Могу. Меня все понимают. И я всех понимаю. Даже не сомневайся. Зато как здесь красиво! – Джилл бросила блестящий взгляд на Тома. – Какая растительность! Какие каньоны! Я летела сюда на вертолете с очень милыми ребятами из воздушной кавалерии и всю дорогу восторгалась здешней природой.
– Только здесь ведь еще и стреляют, Джилл. – вздохнула Маренн. – И, заметь, не игрушечными пулями. Я не ожидала, что после всего нами пережитого ты захочешь попасть на войну. Кто тебя надоумил?
– Никто, мама. Я сама себя надоумила. Не хотела тебя тревожить раньше времени, поэтому попросила месье де Трая свести меня с американским военным атташе в Париже. Сказала, что имею опыт работы в Алжире и хочу отправиться во Вьетнам. Он доложил, куда следует, и меня вызвали.
– Куда?
– В Пентагон. Там спросили, действительно ли я родилась в Чикаго. Я подтвердила, хотя и призналась, что гражданство у меня сейчас французское.