ой стороне трещины метрах в пятидесяти левее. Мы прошли по нему, вырубая ступеньки и счищая мягкий снег, покрывающий лед, камни, разрывы, и оказались у северной оконечности другой гряды. А за ней — новая трещина… Чтобы пересечь ее, надо было вырубить ступеньки до зажатого между стенками валуна; позже Браун проделал это, а за ним и все стали ходить этим путем. Но дальше ледник прорезали новые, еще большие трещины, и мы со Стритером предпочли в первый раз идти вправо, по гряде, пока не нашли поближе к пику Талунг — ближе, чем нам бы этого хотелось, — удобное для пересечения место. За трещиной опять повернули налево, по направлению к подножию контрфорса Кемпе.
Похоже было, что трудности позади, однако проложенный нами маршрут был слишком тяжел для носильщиков. Часы показали 14.30; убедившись, что один путь к будущей базе есть, мы пошли назад, чтобы поискать другой вариант, позволяющий не делать такого зигзага. Наше внимание привлекла борозда вдоль левого края ледника, но она была завалена обломками, принесенными лавинами с пика Талунг, и мы пришли к заключению, что этот путь не годится: надо прокладывать маршрут между трещинами.
Вернувшись в Угловой лагерь, поделились своими наблюдениями с Мэзером и Маккинноном и условились, что они на следующий день пойдут по нашему пути, затем проследуют к месту предполагаемой базы, где выберут безопасную площадку для палаток.
Теперь мы чувствовали себя совсем иначе, чем во время первой вылазки к «Углу». Тогда мы еще не акклиматизировались, обожглись на солнце, дрожали от холода и усталости, не могли заставить себя есть. Сейчас, всего две недели спустя, мы сильно загорели, заметно похудели, но зато и окрепли, так что непосильный ранее труд казался нам обычным делом. Жара и холод перестали быть врагами, истощавшими наши силы и бодрость. Теперь это были лишь небольшие помехи, над которыми мы могли смеяться вместе с шерпами, способными даже в самый сильный снегопад, шагая в заснеженных куртках, весело подшучивать над неприветливой горой.
На следующий день Стритер вернулся в Моренный лагерь, чтобы ускорить там работу, а я из Углового лагеря следил в бинокль за продвижением Мэзера и Маккиннона. Это была третья и последняя разведка пути к базовому лагерю. За полтора часа они достигли первого валуна, еще через час двадцать минут вышли к большим трещинам, потратив на весь этот участок на сорок минут меньше, чем мы накануне. Я обрадовался: значит, уже легче идти. Небо оставалось в этот день ясным дольше вчерашнего, и в 15.30 я еще видел, как они маневрируют между грядами. В пять часов Мэзер и Маккиннон вернулись в лагерь. Они принесли хорошие новости: место для базы найдено, и там обнаружено несколько ржавых банок — остатки второго базового лагеря Кемпе. Они улучшили тропу на многих участках и не сомневались, что ее легко сделать проходимой для носильщиков.
Разумеется, пришлось еще основательно поработать, прежде чем Джон Джексон смог сказать:
— Да тут целую баржу можно протащить!
Настало время ставить палатки на базе. Джордж Бенд, пришедший в этот день в Угловой лагерь, должен был назавтра выйти со мной в базовый лагерь. Однако утром, когда мы проснулись, шел густой снег — переселение пришлось отложить. Вместо этого все направились в сторону Трещинного лагеря, чтобы проложить тропу для поднимающихся шерпов и показать им путь. По глубоким сугробам облепленные снегом с головы до ног люди пробились в лагерь.
Во вторник 12 апреля четверо альпинистов (Бенд, Таши, Чангджуп и я) основали базовый лагерь. Переход был нелегкий — солнце немилосердно палило с почти безоблачного неба. Мы достигли места в 13.30, поставили палатки и сели отдыхать на ящиках. Сквозь плотную рубаху, надетую на вязаную фуфайку, я ощущал тепло солнечных лучей так, как если бы сидел рядом с большим костром.
Лагерь размещался на льду, в который вмерзли большие камни, все было густо засыпано снежной мукой. Слева и справа невысокие гряды защищали площадку от катящихся сверху обломков; отлогий спуск в восточном направлении приводил к мелкому озеру, за которым начинался некрутой подъем. Мы находились на высоте около 5500 метров, на плоском уступе, огражденном с трех сторон восходящими склонами. С северо-востока на 1500 метров отвесно вздымалась обнаженная бурая скальная стена — вплоть до отливающих зеленью ледовых утесов на краю Большой террасы, с севера подступал Нижний ледопад, окаймленный скальными контрфорсами; с востока — ледопад, спускающийся с Талунгского седла; с юга возвышался северный склон пика Талунг, на котором между массивами висящих ледников сверкали гладкие желоба. Грозное и прекрасное зрелище… И посреди всего этого — наш лагерь на маленьком безопасном островке. Один извилистый желоб на Талунге, тянущийся почти на километр, напомнил нам трансу для бобслея. Он заканчивался в талунгской части главного ледника, ниже уровня нашего лагеря.
Вскоре после того, как наши спутники пошли назад, снова повалил снег. Но мы не унывали — хоть немного можно отдохнуть от солнца! В палатках было совсем уютно. То и дело доносился глухой рокот: шли лавины — с Большой террасы, с Талунгского ледопада, со стороны длинного желоба. Особенно часто раздавался гул на склонах пика Талунг, и мы радовались, что проложили маршрут подальше от него. Теперь можно было не беспокоиться за наших товарищей, возвращавшихся в Угловой лагерь. Бенд регистрировал каждую лавину черточкой на стене палатки.
Снегопад продолжался всю ночь и все следующее утро. Проснувшись, мы обнаружили, что видимость не превышает 100 метров; крыша палатки провисла под тяжестью снега. Пришлось оставаться на месте. Мы читали; Бенд продолжал считать лавины. Сильный ветер трепал палатку, завывая в растяжках, совсем как в театре. К полудню число лавин, зарегистрированных Бендом, достигло сорока восьми. Иначе говоря, почти каждые полчаса срывалась большая лавина. И над всем этим шумом господствовал рев ветра на Талунгском седле, непрекращающийся гул, словно от могучего водопада.
Выйти из палатки было сложным делом, притом не очень приятным. Надев все куртки и штормовки, мы выползали через рукав наружу, предварительно отряхнув его, чтобы снег не просыпался внутрь, и пробирались по сугробам, стараясь не ушибить ноги, защищенные мягкой обувью, о скрытые камни. Co всех сторон нас окружало пустынное царство ветра.
За весь день в тучах не появилось ни одного просвета. Вечером, когда я вышел на гребень метрах в ста от лагеря, чтобы связаться по радио с товарищами, долины совсем не было видно. Карабкаясь по гребню в поисках лучшего положения для связи, я провалился ногой в трещину. Обратный путь до палаток показался мне невероятно длинным. Бенд отряхнул меня от снега перед входом, и мы легли спать, надеясь, что утро принесет улучшение погоды, которое позволит нам осмотреть контрфорс Кемпе.
Наступило утро 14 апреля. В 7.50 из-за южного гребня горы, левее Талунгского седла, выглянуло солнце и осветило наши палатки. Над седлом продолжал бушевать ветер, но небо было ясное и сулило хороший день. Свежий снег, ослепительно белый в солнечных лучах, покрывал все вокруг. Сильные порывы ветра крутили маленькие снежные вихри.
Мы смотрели на контрфорс Кемпе. Отсюда перспектива была искажена, и, хотя нижняя часть контрфорса выглядела очень крутой, верхний участок производил гораздо менее грозное впечатление, чем от «Угла». Тут и там на скалах белели пятна свежего снега, особенно на могучих утесах под Большой террасой, таких крутых, что снег обычно не держится на них и только мороз помог снежинкам пристать к камню.
Годом раньше отряд Кемпе, убедившись, что через Талунгский цирк нет безопасного пути, разбил лагерь на этом самом месте и поднялся по Нижнему ледопаду на три четверти его длины. Позже они установили, что можно подняться еще выше, двигаясь по скальному контрфорсу, образующему левый берег ледопада, — контрфорсу Кемпе. Свой высший лагерь они разбили на макушке контрфорса, на высоте примерно 6400 метров. Но дальше им не удалось найти подходящей площадки в верхней части Нижнего ледопада, а также пробиться вправо, за опасные ледяные зубцы, нависшие над кулуарами между контрфорсом Кемпе и скалами ниже Большой террасы. Изучая их отчет, я пришел к выводу, что, несмотря на их неудачу, путь может быть только один — по контрфорсу Кемпе и через Нижний ледопад. Поэтому мы и пришли сюда, оснащенные лестницами для форсирования трещин и черпая надежду в мысли, что лед в таких местах не остается неподвижным и невозможное в прошлом году может оказаться возможным теперь. Итак, прежде всего надлежало отыскать путь Джексона вверх по скалам до места их лагеря на верху контрфорса.
Мы вышли вдвоем с Бендом в 8.30, держась поначалу центральной оси ледника, курсом на Талунгский цирк. Мы остерегались уклониться слишком далеко вправо из-за угрозы лавин с пика Талунг и не хотели заходить чересчур далеко вверх: там грозили обвалы с Талунгского цирка и Большой террасы. Поэтому мы, как только нащупали проход в сети трещин, избороздивших место слияния Нижнего ледопада с главным ледником, свернули влево, к осыпям ниже восточной стены контрфорса. Постепенно в поле зрения появлялась восточная стенка; мы сравнивали ее с фотографией, полученной от Джексона.
До сих пор мы поднимались по отлогому, почти совершенно гладкому леднику, теперь же, на уровне подножия контрфорса, пошли влево к нему и преодолели на пути к осыпям зону небольших трещин. Осыпи занесло снегом, идти по ним было трудно. Мы направлялись к нише в 150 метрах над ледником, где заканчивался желоб, или камин; тут, как мы полагали, должен был начинаться маршрут Джексона. Путь от лагеря до ниши занял два часа; свежий снежок был коварен, под ним скрывались живые камни и скользкий лед.
Достигнув ниши, приготовили веревки и снова стали изучать фотоснимки Джексона. Они позволяли составить общее впечатление, но детали различить было трудно. В 60 метрах выше справа на ребре выделялся шпиль, как будто соответствующий описанию. Но где «трудный камин», о котором говорил Джексон, и где проходит траверс через плиты к другому, еще более трудному камину, начинающемуся за шпилем? Прямо над нами открывался желоб — может быть, это и есть первый камин Джексона? Правее в скале виднелась трещина, подводящая к уступу над гладкой стенкой, — может быть, здесь? И тут и там лежал снег, не позволяя ни разглядеть опоры, ни определить, насколько труден будет подъем.