Среди так хорошо одетых людей Джем испытывал еще большую неловкость за свои залатанные брюки и потрепанный кафтан. Здесь смешными казались даже попытки Магги приодеться — ее помятая соломенная шляпка, неглаженный шейный платок. Она тоже почувствовала это, потому что еще раз разгладила на себе платье, словно предлагая прохожим полюбоваться. Когда она подняла руки, чтобы поправить шляпу, ее корсет заскрипел.
— Как называется это место? — спросил Джем.
— Сент-Джеймский парк. Видишь — вон там дворец, по дворцу и парк назван.
Она показала на длинное здание красного кирпича в дальней части парка с зубчатыми башнями у входа и часами в форме многогранника, висящими между ними. Часы показывали половину третьего.
— Давай скорее, а то отстанем от Блейков.
Джем не прочь был задержаться, чтобы эта картина запечатлелась в его мозгу. Шикарные костюмы; носилки на плечах облаченных в красное слуг; кормящие уточек и гоняющие обручи дети, одетые почти с такой же пышностью, как и их родители; молочницы, выкрикивающие: «Леди, купите молочка! Сэр, а вот молочко!» и тут же выдаивающие тонкими струйками молоко из вымени привязанных коров.
Но они с Магги поспешили за Блейками, которые направлялись на север, огибая парк с востока. Дети вышли на широкий проспект, засаженный четырьмя рядами вязов и идущий мимо дворца.
— Это Молл,[52] — объяснила Магги.
В самом его начале они свернули в узкий проулок и по нему вышли на улицу, сплошь занятую театрами и магазинами.
— Они пойдут по Хеймаркет,[53] — сказала Магги. — Лучше мне взять тебя под руку.
— Почему? — удивился Джем, хотя и ничуть не возражал.
Магги усмехнулась.
— Мы не можем позволить лондонским девчонкам воспользоваться простотой деревенского паренька.
Минуту спустя он понял, что она имела в виду. Они шли по широкой улице, а женщины приветственно кивали ему, окликали, тогда как раньше никто не обращал на него внимания. Эти женщины были одеты иначе, чем в Сент-Джеймском парке: на них были более дешевые броские платья с глубоким вырезом, волосы собраны в пучок под шляпками с перьями. Они были не такими грубыми, как та шлюха, с которой он столкнулся на Вестминстерском мосту, но это, возможно, объяснялось тем, что сейчас стоял день и они не были пьяны.
— Ай, какой милый парень, — сказала одна, идущая под руку с другой. — Откуда же ты?
— Из Дорсетшира, — ответил Джем.
Магги дернула его за руку.
— Не разговаривай с ней! — прошипела она. — Она так в тебя вцепится — в жизни не расхлебаешься!
На другой шлюхе было цветастое платье и такого же материала шляпка, которая могла бы выглядеть элегантной, если бы не демонстративно лихой залом.
— Значит, из Дорсетшира? — сказала она. — Я тут знаю пару девчонок из Дорсетшира. Хочешь познакомлю? Или ты предпочитаешь лондонок?
— Оставьте его, — пробормотала Магги.
— А ты что — уже прибрала его к рукам? — спросила цветастая, хватая Магги за подбородок. — Ой, не думаю, что она даст тебе то, что могу я.
Магги резким движением головы высвободила подбородок и отпустила руку Джема. Шлюхи рассмеялись и отправились на поиски более перспективного клиента, а Магги и Джем, смущенные, не сказав ни слова, поспешили дальше. Дымка стала гуще, и солнце почти исчезло, появляясь лишь время от времени.
К счастью, Хеймаркет была короткой улицей, и вскоре они вышли на более спокойные, узкие улочки, образованные теснящимися зданиями, от которых вокруг царили сумерки. Хотя дома здесь стояли почти вплотную, они не были ветхими, а люди на улицах выглядели немного благополучнее, чем ламбетские соседи Джема и Магги.
— Где мы? — спросил Джем.
Магги обошла лошадиную кучу.
— В Сохо.[54]
— И Банхилл-филдс тут рядом?
— Нет, дотуда еще далеко. Они сначала идут в дом его матери, чтобы забрать ее. Ой, они остановились. Смотри.
Блейки стучали в дверь магазина, в витрине которого была выставлена черная материя.
— Джеймс Блейк, галантерейщик, — вслух прочел Джем табличку над магазином.
Дверь открылась, и Блейки вошли внутрь. Мистер Блейк повернулся, закрывая за собой дверь, и Джему показалось что он скользнул по ним взглядом, но вряд ли смог узнать. Тем не менее дети отошли назад так, чтобы их нельзя было увидеть из магазина.
У дверей не стояло экипажей, и после того как Блейки скрылись внутри, никакого движения там не происходило. Некоторое время Магги и Джем пооколачивались у дверей каких-то конюшен чуть поодаль, но вскоре стали привлекать любопытные взгляды прохожих и обитателей соседних домов. Тогда Магги отделилась и пошла в сторону галантерейного магазина.
— Ты что надумала? — вполголоса спросил Джем, догнав ее.
— Мы не можем тут ждать — на нас все смотрят. Мы пройдем подальше и будем смотреть, когда появится катафалк.
Они прошли мимо витрин магазина, пересекли несколько улиц и скоро оказались на площади, название которой сообщила им цветочница, — Голден-сквер.[55] В сравнении с другими лондонскими площадями эта не отличалась особым изяществом, но фасады домов были шире и света здесь было больше, чем на соседних улицах. Сама площадь была огорожена железной оградой, а потому Магги и Джем обогнули ее с внешней стороны, поглядывая на статую Георга II[56] в центре.
— Почему они так со мной? — спросил Джем на ходу.
— Кто и что?
— Женщины на Хеймаркет-стрит. Почему они приставали ко мне? Они что, не видят, что я еще слишком молод для… этого?
Магги прыснула.
— Может, мальчишки в Лондоне начинают раньше.
Джем покраснел и пожалел, что задал этот вопрос, в особенности еще и потому, что Магги нравилось поддразнивать его на сей счет. Она так улыбалась, что он споткнулся.
— Давай назад, — пробормотал он.
Когда они вернулись, перед магазином стояла телега, а дверь была распахнута. Соседи стали открывать свои двери и выходить на улицу, а Джем с Магги затесались в толпу. Мистер Блейк появился с гробовщиками и двумя братьями — одного из них Джем видел днем раньше у Геркулес-комплекса. Следом из дома вышла миссис Блейк, а с ней еще одна женщина с таким же высоким лбом и приплюснутым носом, как у мужчин Блейков, — вероятно, сестра. Когда гроб вынесли из дверей и поставили на телегу, собравшиеся склонили головы, а мужчины сняли шляпы.
Двое гробовщиков забрались на облучок и легонько стеганули лошадей вожжами — те медленно тронулись. Семья пошла пешком впереди, за ними — соседи. Процессия двигалась по улице, пока та не сузилась. Здесь соседи остановились и стояли до тех пор, пока телега не свернула на еще более узкую улочку и не исчезла из виду.
Джем остановился.
— Может, вернемся в Ламбет, — предложил он, глотая слюну, чтобы избавиться от комка, подступившего к горлу.
Увидев гроб и снимающих шляпы соседей, он вспомнил похороны своего брата — тогда соседи стояли в дверях своих домов, склонив головы, а телега с гробом двигалась по дороге в сторону кладбища, откуда доносились звуки единственного колокола пидлтрентхайдской церкви. Люди не скрывали слез, потому что все любили Томми, и Джему было непросто проделать весь путь от дома до церкви под взглядами соседей. И хотя теперь он все реже вспоминал брата, случались моменты, когда его захлестывали воспоминания. Никто из Келлавеев и в Лондоне не смог забыть Томми. Иногда ночами Джем слышал, как плачет мать.
Но Магги не остановилась с Джемом, а побежала по улице. На повороте, за которым исчезла процессия, она остановилась и сделала знак рукой. Поколебавшись немного, Джем пошел за ней.
Глава четвертая
Скоро они оказались на Сохо-сквер,[57] которая была чуть больше Голден-сквер, но с такой же железной оградой, газонами, усыпанными гравием дорожками и статуей Карла II[58] на пьедестале в центре. В отличие от Голден-сквер, эта площадь была открыта для публики, и, пока похоронная процессия объезжала ее с севера, Джем и Магги прошли напрямую, смешавшись с другими лондонцами, которые искали здесь свежего воздуха и света. Но воздух здесь был тяжелее, чем в Ламбете, и наполнен запахами, неизбежными, когда люди обитают в тесноте: угольных жаровен, квашений, проплесневевшей одежды, вареной капусты и жареной рыбы.
Небо теперь полностью заволокло тучами, так что вся сентябрьская позолота исчезла, а вместо нее повисла хмарь, напомнившая Джему бесконечные ноябрьские вечера. Казалось, что наступил вечер, и у него возникло ощущение, будто он уже много часов как покинул Ламбет, но при этом не слышал, чтобы часы пробили четыре.
— Держи, — сказала Магги, засовывая ему в руку кусок коврижки, которую только что купила у торговца, державшего поднос со своим товаром на голове.
— Спасибо.
Испытывая чувство вины, Джем вонзил зубы в жесткий, пряный ломоть. Он ничего не мог купить, потому что не взял с собой ни гроша, боясь, что деньги у него украдут.
На другой стороне площади они снова пристроились в хвост процессии, а миновав еще несколько поворотов, прошли мимо квадратной церкви с высокой башней наверху. Магги передернуло.
— Сент-Джайлс,[59] — только и сказала она, словно одного этого было достаточно, чтобы вызвать у Джема соответствующие ассоциации, и никаких других объяснений не требовалось.
Он знал, что Святой Джайлс — покровитель бездомных и отверженных, а по виду окружающих зданий было ясно, что церковь свое название носит вполне заслуженно. Джем отмечал грязь на узких улочках, издалека чувствовал их запах, видел печать отверженности на лицах вокруг него. Они уже не в первый раз попадал в лондонские трущобы. Они с Магги ходили по многим проулкам Ламбета на берегу Темзы, недалеко от того места, где она теперь работала в горчичном цеху, и Джем был потрясен, увидев, в каких сырых, темных развалинах живут люди. Тогда, как и теперь, его сердце защемило от тоски по Дорсетширу. Он хотел остановить проходящего мимо них человека в рубище, с впалым грязным лицом и сказать ему, чтобы тот бежал из Лондона не останавливаясь, пока не увидит прекрасных зеленых складчатых холмов, залитых солнцем, где прошло детство Джема.