Здесь было темно и пахло капустой и углем. Свет проникал только через одно окно, но в камине горел огонь и было тепло.
Миссис Блейк жестом пригласила их сесть за стол. Джем отметил, что тут стоят виндзорские стулья, сделанные его отцом.
— Ну так что случилось, мои дорогие? — спросила она, прислонившись к буфету.
— Мы слышали кое-что в пабе, — начала Магги. — К вам сегодня собираются гости.
Она рассказала о митинге в Камберлендском саду и их столкновении с Джоном Робертсом, не упомянув при этом, что ее отец подписал декларацию.
Глубокая морщина появилась между бровей миссис Блейк.
— И этот митинг проводился ассоциацией по сохранению свободы и собственности против республиканцев и левеллеров?[69]
Она отбарабанила это название, словно была очень хорошо знакома с ним.
— Да, об этом шла речь, — подтвердила Магги. — Они называли местное отделение — ламбетскую ассоциацию.
Миссис Блейк вздохнула.
— Пожалуй, об этом нужно поскорее рассказать мистеру Блейку. Вы правильно сделали, что пришли.
Она вытерла ладони о передник, словно только что стирала, хотя руки у нее были сухими.
В рабочей комнате ее мужа царил идеальный порядок. Книги и бумаги лежали аккуратными стопками на одном из столов, а у окна сидел мистер Блейк. Он ссутулился над металлической пластинкой размером с ладонь и, когда они вошли, не сразу поднял голову, а продолжал движения кисточкой справа налево по поверхности пластины. Магги направилась к камину, чтобы согреться, а Джем подошел поближе к мистеру Блейку, чтобы понаблюдать за его работой. Ему понадобилось не меньше минуты, чтобы сообразить: кисточкой на пластине пишутся слова.
— Вы пишете как в зеркале, сэр? — не удержался от вопроса Джем, хотя и знал, что не должен мешать.
Мистер Блейк не произнес ни слова, пока не дошел до конца строки. После этого он поднял голову.
— Именно так, мой друг, именно.
— Почему?
— Я пишу раствором, который останется на пластине, когда остальное будет выедено кислотой. А когда все это напечатается, слова будут написаны правильно.
— Противоположно тому, что теперь.
— Да, мой мальчик.
— Мистер Блейк, извини, что побеспокоили, — вмешалась его жена. — Но Джем и Магги сказали мне кое-что такое, что ты должен знать.
Миссис Блейк нервно перебирала пальцами, и Джем не мог понять, то ли на нее так повлияло их сообщение, то ли она волновалась из-за того, что потревожила мужа.
— Ничего страшного, Кейт. Ну и поскольку я уже прервался, принеси мне еще немного скипидара из соседней комнаты. И стакан воды, если не трудно.
— Конечно, мистер Блейк.
Миссис Блейк вышла из комнаты.
— А как это вы научились писать задом наперед? С помощью зеркала? — спросил Джем.
— Практика, мой мальчик, практика. Когда набьешь руку, это совсем нетрудно. Все, что делает гравер, отпечатывается в зеркальном изображении. Гравер должен уметь видеть то, что он делает, и так и этак.
— С середины дороги.
— Именно. Так что вы хотели мне сказать?
Джем повторил то, что говорила на кухне Магги.
— Мы решили, что должны предупредить вас об их приходе, — закончил он. — У мистера Робертса был довольно зловещий вид, — добавил Джем, когда увидел, что мистер Блейк вроде никак не реагирует на его сообщение. — Мы подумали, что у вас могут быть неприятности.
— Спасибо вам за это, дети мои, — ответил мистер Блейк. — Меня это ничуть не удивляет. Я знал, что к этому идет.
Он реагировал вовсе не так, как ожидала того Магги. Она думала, что он вскочит и начнет делать что-нибудь — соберет вещи, уйдет из дома или спрячет все книги, листовки и картинки, которые напечатал, или забаррикадирует переднюю дверь и окно. Он же просто улыбнулся им, потом обмакнул свою кисточку в блюдечко с чем-то вроде клея и продолжил писать слова задом наперед на металлической пластине. Магги хотела пнуть стул, на котором сидел мистер Блейк, и закричать: «Да послушайте вы нас! Вам, возможно, грозит опасность!» Но она не осмелилась это сделать.
Миссис Блейк вернулась с бутылкой скипидара и стаканом воды и поставила их на стол перед мужем.
— Они тебе сказали, что сегодня к нам собирается ассоциация?
По крайней мере ее, кажется, взволновало сообщение Джема и Магги.
— Сказали, моя дорогая.
— Мистер Блейк, а почему они хотят прийти именно к вам? — спросил Джем.
Мистер Блейк чуть приподнял брови и, положив кисть, развернулся на своем стуле лицом к ним.
— Скажи мне, Джем, о чем, по-твоему, я пишу?
Джем задумался.
— О детях, — сказала Магги.
Мистер Блейк кивнул.
— Да, моя девочка, — о детях, о беззащитных, о бедных. О потерянных, замерзающих и голодных детях. А правительству не нравится, когда ему говорят, что оно плохо заботится о своем народе. Они думают, что я зову к революции, какая случилась во Франции.
— А вы не зовете? — спросил Джем.
Мистер Блейк покачал головой — это движение могло означать, как «да», так и «нет».
— Папа говорит, что французы взбесились — убивают столько ни в чем не повинных людей, — сказала Магги.
— Это неудивительно. Почитайте Библию — там вы найдете множество примеров. Почитайте Апокалипсис — кровь там течет по улицам. Но эта ассоциация, которая собирается навестить нас сегодня, хочет заткнуть рот всем, кто ставит под сомнение действия власти. Но неконтролируемая власть ведет к нравственной тирании.
Джем и Магги слушали молча, вдумываясь в его слова.
— Вот почему, дети мои, я должен продолжать писать свои песни и не убегать от тех, кто хочет, чтобы я замолчал. Именно это я и делаю.
Он снова повернулся на своем стуле лицом к столу и взялся за кисть.
— А над чем вы сейчас работаете? — поинтересовался Джем.
— Над еще одной песней, которая не понравится им? — уточнила Магги.
Мистер Блейк перевел взгляд с Магги на Джема и улыбнулся при виде их взволнованных лиц. Вновь отложив кисть, он откинулся на спинку стула и начал декламировать:
С гневом, Будущего дети,
Прочитайте строки эти,
Где поведано стихом,
Как Любовь сочли Грехом!
В древней той стране
Нет конца весне —
Там и жили Двое
Жизнию святою,
Не смущаясь вовсе наготою.
Как-то раз Они
Вышли в Сад одни —
И сердца забились,
Светом озарились,
Ибо тьмы завесы приоткрылись.
И Обоих пыл
На траву склонил —
В этот час рассвета
Все дремали где-то,
И Она не вспомнила Запрета!
И познав Любовь,
Сговорились вновь
Выйти на свиданье
В час, когда в молчанье
На закате слышится рыданье.[70]
Магги почувствовала капельки пота на своем зардевшемся лице. Она не могла заставить себя взглянуть на Джема, а если бы и взглянула, то увидела бы, что он тоже не смотрит на нее.
— Вам, пожалуй, пора, мои дорогие, — вмешалась миссис Блейк, прежде чем ее муж успел продолжить. — Сейчас мистер Блейк занят, правда, мистер Блейк?
Он резко кивнул и снова повернулся к столу. Было видно, что она редко осмеливалась прерывать мужа, когда он читает стихи.
Магги и Джем направились к двери.
— Спасибо, мистер Блейк, — сказали они хором, хотя было не очень понятно, за что они его благодарят.
Мистер Блейк словно пришел в себя.
— Это мы должны вас благодарить, — сказал он. — Мы вам признательны за это предупреждение.
Выходя из кабинета, они услышали, как миссис Блейк вполголоса говорит:
— Ах, мистер Блейк, не стоило их смущать — прочел им совсем не то, над чем сейчас работаешь. Они к этому еще не готовы. Ты же видел, как они покраснели.
Его ответа они не слышали.
Глава третья
Пока мужчины семейства Келлавеев вместе с Диком Баттерфилдом были на лесопилке, женщины оставались дома. С наступлением зимы Анна Келлавей больше не работала в саду — она готовила, убирала, шила и искала способы защитить дом от холода. Поскольку Келлавей до этого времени не сталкивались с настоящим лондонским морозом, то они только теперь поняли, как плохо отапливается их ламбетский дом и насколько уютно было их дорсетширское жилище с его толстыми глинобитными стенами, маленькими окнами и большим очагом.
Кирпичные стены домов Геркулес-комплекса не имели и половины той толщины, камины в каждой комнате были маленькие и топились дорогим углем, а не дровами, которые они могли сами — бесплатно — нарубить и наколоть в Дорсетшире. Анна теперь прониклась ненавистью к большим ламбетским окнам, из которых так часто смотрела на улицу, пока было тепло. Она насовала в щели материю и солому, чтобы уменьшить сквозняки, повесила двойные занавески.
В это сумрачное время Анна часто подолгу не выходила из дома, а теперь, когда в большинстве лондонских домов постоянно топились печи на угле, смог досаждал ей еще больше. Конечно, в Пидл-Вэлли время от времени случались туманы, но не такие густые, не такие грязные, и не держались они по нескольку дней, как незваные гости. В туманные дни света было так мало, что Анна задергивала занавески и зажигала светильники, делая это еще и ради Мейси, которая иногда, глядя в серую хмарь, начинала волноваться.
Мейси вообще почти не выходила из дома. Даже в ясные солнечные дни не выходила. За два месяца, прошедших с того дня, когда она заблудилась в тумане (а именно это постарались внушить родителям Магги и Джем), она только два раза дошла до церкви. После всего случившегося Мейси сильно болела — холод и влага проникли ей в грудь, и она две недели провела в постели, прежде чем набралась сил, чтобы спуститься в туалет. Когда она все же наконец встала, то оказалось, что прежняя ее свежесть куда-то ушла — Мейси скорее напоминала выбеленную стену, начавшую желтеть, пусть еще яркую, но уже потерявшую свой блеск. Вдобавок она стала спокойнее и прекратила делать жизнерадостные замечания, которых, даже не отдавая себе в том отчета, так ждали все остальные Келлавеи.