— Это было бы неплохо, — сказал Крэйн.
Тогда Эвелин повернула голову и вскричала:
— Ой, Стивен, смотри!
Крэйн снова ощутил приближение угрозы. Продолжая ползти, он исхитрился оглянуться на серые пепельные равнины и ничего не увидел. Когда же обернулся к Эвелин, то от нее осталась только тень, резкая, черная. Потом растаяла и она в мелькнувшем косом солнечном луче.
Однако страх не покинул его. Эвелин дважды предостерегла его, а Эвелин никогда не ошибается. Крэйн остановился, развернулся и приготовился наблюдать. Если за ним и вправду кто-то гонится, нужно понять, кто это.
Болезненный миг ясности раскроил безумие и смятение его лихорадки, словно ударом остро отточенного мощного клинка.
Я схожу с ума, подумал он. Зараза, угнездившаяся в моей ноге, добралась до мозга. Нет никакой Эвелин, нет Холмайера, нет угрозы. На всей Земле нет никого живого, кроме меня. Наверное, даже духи и призраки подземного мира исчезли в вихре инферно, охватившем планету. Нет… нет здесь ничего, кроме меня самого и моей болезни. Я умираю, а со мной умрет все остальное. Останется безжизненная куча золы.
Тут он заметил движение.
Инстинкт сработал снова: Крэйн опустил голову и притворился мертвым. Прищурившись, он созерцал пепельные равнины и размышлял, не забавляется ли смерть с его зрением. Приблизился очередной дождевой занавес, и Крэйну следовало присмотреться лучше, пока видимость не обнулилась.
Да. Вон там.
В четверти мили от него скользила по серой поверхности серовато-коричневая фигура. Далекий шум дождя не помешал различить шорох трамбуемой золы; Крэйн видел, как вздымаются облачка. Подыскивая возможные объяснения и стараясь не паниковать, он осторожно полез в рюкзак за револьвером.
Существо приблизилось, и внезапно Крэйн, прищурясь, понял. Он вспомнил, как они с Умбриком спускались под парашютом на покрытую пеплом Землю, как пес в испуге стал брыкаться лапами, а потом убежал.
— Это же Умбрик, — пробормотал он и приподнялся. Пес замер.
— Ко мне, Умбрик! — весело захрипел Крэйн. — Ко мне, псина!
Его охватила неописуемая радость. Он вдруг осознал, как дотоле довлело над ним ужасающее чувство одиночества, затерянности в пустоте. Теперь он больше не одинок. Есть другое существо, дружелюбное, которому сможет он предложить свою любовь и поддержку. Надежда снова вспыхнула в нем.
— Ко мне, псина! — повторил он. — Иди сюда…
Спустя некоторое время он прекратил попытки щелкнуть пальцами. Дог опасливо сторонился его, скалил клыки и показывал язык трубочкой. Пес исхудал, как скелет, глаза его в сумраке светились жутким красным огнем. Крэйн еще раз, чисто механически, позвал его. Пес зарычал. Облачко пепла поднялось у него под ноздрями.
Он голоден, подумал Крэйн, вот и всё. Он полез в рюкзак, и при этом движении пес снова зарычал. Крэйн выудил из рюкзака шоколадку, с трудом ободрал ее от бумаги и серебристой фольги. Вяло бросил Умбрику. Шоколадка далеко не улетела. После минуты диковатых колебаний пес медленно приблизился и без особого энтузиазма заглотил еду. Морду его покрывал слой пепла. Он без устали облизывался и продолжал сближаться с Крэйном.
Паника охватила Крэйна. Это не друг, вмешался настойчивый внутренний голос. Он не испытывает к тебе любви и дружбы. Любовь и дружба давно покинули Землю вместе с жизнью. Не осталось ничего, кроме голода.
— Нет… — прошептал Крэйн. — Так нечестно. Мы последние живые существа на Земле. Не должны мы грызть друг друга в попытке пожрать…
Но Умбрик приближался скользящим косолапым шагом, а зубы его были острые, белые. Пока Крэйн смотрел на него, пес оскалился и прыгнул. Крэйн выбросил руку вперед, целясь псу под морду, но его отбросило назад. Он завопил в агонии, когда вся тяжесть собачьего тела пришлась на сломанную, распухшую ногу. Свободной правой рукой он вяло бил пса, снова и снова, едва ощущая, как гложут клыки его левую кисть. Потом почувствовал под собой что-то металлическое и осознал, что лежит на револьвере, который выронил.
Он схватился за оружие, молясь, чтобы зола не забила механизм. Умбрик выпустил его кисть и впился в горло. Крэйн вскинул оружие и слепо ткнул стволом в тело пса. Он стрелял и стрелял, пока не стих грохот, сменившись звонкими щелчками. Умбрик лежал на слое пепла перед Крэйном и трясся в предсмертных корчах: его практически разорвало надвое. Серую пыль расцветили широкие алые пятна.
Эвелин с Холмайером сочувственно взирали сверху вниз на убитое животное. Эвелин плакала, Холмайер знакомым жестом запустил нервные подвижные пальцы в седую шевелюру.
— Это финиш, Стивен, — сказал он. — Ты убил часть себя. Или, говоря точнее, ты продолжишь существовать, но не полностью. Лучше закопай труп, Стивен. Это труп твоей души.
— Не могу, — ответил Крэйн. — Ветер разнесет пепел.
— Тогда сожги…
Ему мерещилось, что они помогают ему запихнуть мертвого пса в рюкзак. Помогают раздеться и сложить одежду под ним. Прикрывают сложенными руками спички от ветра, пока ткань не загорится, и раздувают слабый костерок, пока огонь не распространится и не заполыхает. Крэйн скорчился у костра, охраняя его, пока не осталось ничего, кроме новой груды серого пепла. Потом он отвернулся и снова пополз по океанскому дну. Теперь — нагой. Ничего не осталось от прошлого, кроме мерцающего огонька его никчемной жизни.
Придавленный горем, он не замечал, как бичуют его яростные струи дождя, не чувствовал, как прокатываются по чернеющей плоти ноги вспышки боли. Он полз. Локти, колено, локти, колено… механически, отупело, равнодушный ко всему: к решетчатому от туч небу, унылым пепельным равнинам и даже слабо блестевшей впереди воде.
Он знал, что это море — остаток старого или зародыш нового. Море, обреченное на пустоту и безжизненность, море, которое однажды станет лизать сухой безжизненный берег. Планета скал и камней, металла, снега, воды и льда — и это всё. Жизни больше не будет. Он был одинок и бесполезен. Адам без Евы.
Эвелин приветственно помахала ему с берега. Она стояла у белого коттеджика, а ветер вздымал ее платье, обнажая стройную тонкую фигуру. Он еще немного приблизился к берегу, и тогда Эвелин выбежала ему навстречу — на помощь. Ничего не сказала, только поддержала его, взяв за плечи, помогла перенести груз отягченного болью тела. Наконец он достиг моря.
Море было настоящее, и он это понимал. Эвелин и коттеджик исчезли, но холодные воды омывали его лицо. Тихо… Безмятежно…
Вот оно, море, подумал Крэйн, и вот он, я. Адам без Евы. Безнадежное дело.
Он еще немного перекатился в волнах. Воды омывали его искалеченное тело. Тихо… Безмятежно…
Он лег лицом к небу, вгляделся в его высокий зловещий свод, и горечь наполнила его душу.
— Так нечестно! — вскричал он. — Неправильно, чтобы все это гибло. Жизнь слишком прекрасна, чтобы исчезнуть после безумного поступка одного-единственного безумца…
Воды баюкали его. Тихо… Безмятежно…
Море ласкало его, и даже ползущая к сердцу агония воспринималась чем-то приглушенным, словно бы касанием руки в перчатке. Внезапно небеса расчистились — впервые за все эти месяцы. Крэйн увидел звезды.
И он понял. Это не конец жизни. Конца жизни быть не может. В его теле, в гниющих тканях, которые ласково покачивало море, гнездятся десятки миллионов жизней. Клетки, ткани, бактерии, простейшие… Бесчисленные бесконечности жизни, которым суждено укорениться в этих водах и продолжать существование, когда его уже давным-давно не будет.
Они поселятся в его гниющих останках. Они станут кормиться друг на друге. Они приспособят себя к новой среде, усвоят минералы и осадочные слои, смытые в новое море. Они станут расти, процветать, эволюционировать. Настанет день, и жизнь снова выберется на сушу. Запустится тот самый древний цикл, какой, быть может, стартовал давным-давно на гниющих останках последнего выжившего члена экипажа межзвездного корабля. Вновь и вновь повторится он в будущем.
И он понял, что именно повлекло его назад к морю. Нет нужды в Адаме и Еве. Лишь в море, великом родителе всего живого. Море позвало его к себе, в глубины, где снова зародится жизнь, и принесло утешение.
Воды баюкали его. Тихо… Безмятежно… Великий родитель всего живого баюкал последнего отпрыска старого цикла, перворожденного в следующем цикле. Стекленеющие глаза Стивена Крэйна улыбались звездам: звездам, равномерно рассыпанным по небосводу. Звездам, которые пока не оформились в знакомые контуры созвездий — и не оформятся еще около сотни миллионов веков.
Звездочка светлая, звездочка ранняя
От автора
Приемы Погони и Поиска весьма давние, и им суждено оставаться на сцене еще долго. Если их использовать оригинальными способами, результат гарантирован: пульс подскочит, как от марша Сузы. Голливудские сценаристы меня, мягко сказать, разочаровывают. Кажется, других погонь, кроме автомобильных, они не знают.
Погоня и Поиск не идентичны. Они работают и поодиночке, но лучше их комбинировать. В старые беззаботные комиксовые деньки я даже испытал такой тандем на деле; начал со стандартного расследования, копания в бумагах, а потом превратил его в погоню по следу реальных бумажных денег. Эх, вспомнить бы еще, какого героя я тогда использовал. Зеленого Шершня? Капитана Америку? Капитана Марвел? Еще бы мне хотелось вспомнить, чем кончилось это дело.
Вы наверняка заметили, что я плохо помню свои работы. Честно говоря, после первой публикации я в них никогда не заглядываю. Но я в этом не одинок. От лучшего эксперта по теме, Джеда Харриса, я узнал, что превосходный и крайне популярный композитор Джером Керн никогда не запоминал своих песен. На вечеринках его приходилось силком за фортепиано усаживать; люди толпились кругом и исправляли ошибки, пока он играл. Нет, Джерри, нет, не так! В итоге им приходилось напевать нужную песню, чтобы освежить его память.
«Звездочка светлая, звездочка ранняя» — история поиска в темпе погони. Не помню, откуда взялась центральная идея, но в те дни авторы НФ часто выражали тревогу насчет бесконтрольных талантов и детей-гениев, так что, думаю, она просто ко мне прилипла. Впрочем, нет. Я уже пробовал схожую идею за много лет до того, с молодым вожатым в летнем лагере для детей; он у меня был идиот-савант и сталкивался с чудовищным непониманием окружающих. Но загадку киднеппинга ему удалось решить, несмотря на дарованное мною странное имечко Эразмас Гаул.
История поиска и атаки на проблему в «Звездочке светлой…» — плод исследований всяких редкостей. Трюк с наследниками Бьюкенена был известен много лет назад и, вероятно, в той или иной форме применяется поныне. Господь свидетель, простаки не переведутся никогда. В первый университетский год у моего соседа по комнате парочка таких мошенников на Пенсильванском вокзале выманила всю его месячную стипендию (20 долларов). Спустя много лет я прочел об аналогичном трюке у Грина в «Искусстве мошенничества» — книге, изданной примерно в 1592 году. О нет, лопухи никогда не переведутся. И каждую минуту рождается новый лопух.
Пока я писал рассказ, я им был скорей доволен, но третий и четвертый абзацы, считая от конца, мне не нравятся. Это результат старых препирательств, на сей раз с Тони Бучером из журнала «Fantasy & Science Fiction», и снова-таки по мелочам. Он хотел, чтобы в финале я показал точную судьбу жертв. Я же стремился оставить ее в тумане. Я проиграл и был вынужден добавить эти абзацы.
Когда я уступил в аналогичном споре по мелочам с Хорасом Голдом насчет «Выбора по Гобсону», то забрал рассказ и отнес его Тони, и тот его напечатал. Когда меня переспорил Тони, нужно было забрать у него «Звездочку светлую…» и отправить Хорасу в коричневом бумажном пакете, без комментариев. Я этого не сделал, и теперь два тухлых абзаца там застряли. Пожалуйста, закройте глаза, как доберетесь до них.
Человеку в автомобиле было тридцать восемь лет. Он был высок, астеничного сложения, слабоват физически. Коротко стригся и рано поседел. Он был образован и не лишен чувства юмора. Он был одержим идеей. Вооружен телефонным справочником. И обречен.
Он проехал по Пост-авеню, затормозил у семнадцатого дома и припарковался. Сверившись с телефонным справочником, вылез из машины и вошел в дом. Осмотрев почтовые ящики, взбежал по лестнице к квартире 2F. Позвонил в дверь. Ожидая реакции, он извлек маленький черный блокнот и превосходный серебряный карандаш с четырьмя цветными грифелями.
Дверь отворилась. Он обратился к женщине средних лет, непримечательной внешности:
— Добрый вечер. Это вы миссис Бьюкенен?
Та кивнула.
— Меня зовут Фостер. Я сотрудник исследовательского института, занятого проверкой слухов о летающих тарелках. Это недолго.
Мистер Фостер целеустремленно протиснулся в квартиру. Он уже столько их посетил, что ориентировался на автомате. Пройдя по коридору в гостиную, он остановился, развернулся к миссис Бьюкенен, улыбнулся, раскрыл блокнотик на чистой странице и нацелился карандашом.
— Вы когда-нибудь наблюдали летающую тарелку, миссис Бьюкенен?
— Нет. Это все, конечно, чушь. Я…
— А вашим детям не случалось их наблюдать? Дети у вас есть?
— Да, но они…
— Сколько?
— Двое. Летающих тарелок ни разу…
— Они в школу ходят?
— Что?
— В школу, — нетерпеливо повторил мистер Фостер. — В школу ходят?
— Мальчику моему двадцать восемь, — ответила миссис Бьюкенен, — а девочке двадцать четыре. Давно закончили.
— Ясно. А кто-нибудь из них состоит в браке?
— Нет. Послушайте, насчет этих летающих тарелок… вы, ученые, должны…
— Мы так и делаем, — перебил мистер Фостер, нацарапал крестики-нолики в блокноте, закрыл его и сунул во внутренний карман вместе с карандашом.
— Я вам очень признателен, миссис Бьюкенен, — сказал он, развернулся и покинул квартиру.
Спустившись по лестнице, он вышел, сел в машину, раскрыл телефонный справочник на нужной странице и зачеркнул карандашом имя. Присмотрелся к следующей записи, запоминая адрес, и завел двигатель. Прибыв на Форт-Джордж-авеню, он остановился у восьмисотого дома, вошел и вызвал лифт на четвертый этаж. Позвонил в дверь квартиры 4G. В ожидании ответа он вытащил черный блокнотик и великолепный карандаш.
Дверь отворилась.
— Добрый вечер. Вы мистер Бьюкенен? — уточнил мистер Фостер у мужчины агрессивной наружности.
— А тебе чего надо? — окрысился тот.
— Меня зовут Дэвис, — сказал Фостер. — Я представляю Ассоциацию национальных телевещателей. Мы проверяем списки участников розыгрышей. Можно войти? Это недолго.
Мистер Фостер-Дэвис целеустремленно протиснулся в квартиру и спустя некоторое время уже беседовал с Бьюкененом и его рыжеволосой женушкой.
— Вы когда-нибудь выигрывали призы на радио или телевидении?
— Нет, — сердито ответил Бьюкенен. — У нас и шанса не было. Все выигрывают, кроме нас.
— Деньги, холодильники! — воскликнула миссис Бьюкенен. — Путешествия в Париж, билеты на самолеты…
— Потому мы и проверяем списки, — перебил Фостер/Дэвис. — А кто-нибудь из ваших родственников выигрывал?
— Нет. Там все подстроено. Подстава одна. Они…
— А ваши дети?
— Нет у нас детей.
— Ясно. Я вам очень признателен.
Мистер Фостер/Дэвис сыграл сам с собой в крестики-нолики, закрыл блокнотик и убрал его. Ловко отделавшись от разгневанных Бьюкененов, он спустился к машине, зачеркнул еще одно имя из телефонного справочника, запомнил следующий адрес и завел двигатель.
Он прибыл к дому номер двести пятнадцать по 68-й Ист-стрит и припарковался перед особняком из коричневого песчаника. Позвонил у дверей. Его встретила горничная в переднике.
— Добрый вечер, — сказал он. — Мистер Бьюкенен дома?
— А кто вы?
— Меня зовут Хук, — сказал мистер Фостер/Дэвис. — Я провожу расследование по запросу Бюро оптимизации деловой практики.
Горничная исчезла, вернулась и провела мистера Фостера/Дэвиса/Хука в небольшую библиотеку. Там стоял человек решительного вида в смокинге, держа кофейную чашечку и блюдце лиможского фарфора. На полках были расставлены дорогие книги, а в камине горело расточительное пламя.
— Мистер Хук?
— Да, сэр, это я, — ответил обреченный. Заметок в блокнотике он пока не делал. — Я вас не задержу, мистер Бьюкенен. Всего пара вопросов.
— Я возлагаю большие надежды на Бюро оптимизации деловой практики, — возвестил мистер Бьюкенен. — Наша защита от бесчестных…
— Приятно слышать, сэр, — перебил его мистер Фостер/Дэвис/Хук. — Вы когда-либо становились жертвой бизнес-аферы?
— Такие попытки имели место. Я ни разу не поддался.
— А ваши дети? У вас есть дети?
— Мой сын едва ли в том возрасте, чтобы стать ее жертвой.
— А сколько ему лет, мистер Бьюкенен?
— Десять.
— Но, вероятно, в школе он мог столкнуться с жуликами. Есть такие специалисты.
— Только не в школе моего сына. Он под надежной защитой.
— А какую школу он посещает, сэр?
— Джермансона.
— Одна из лучших. Посещал ли он когда-либо обычную городскую школу?
— Никогда.
Обреченный извлек блокнот и великолепный карандаш. На сей раз он не притворялся, делая запись.
— А другие ваши дети, мистер Бьюкенен?
— Дочь семнадцати лет.
Мистер Фостер/Дэвис/Хук поразмыслил, начал было что-то писать, потом передумал и закрыл блокнот. Вежливо поблагодарив хозяина, он покинул дом прежде, чем мистер Бьюкенен сообразил поинтересоваться его документами. Подгоняемый горничной, он спустился по дорожке к автомобилю, открыл дверцу, залез в салон и потерял сознание от сокрушительного удара в висок.
Очнувшись, обреченный сперва подумал, что лежит в постели и мучается похмельем. Он собирался было доползти до ванной, когда осознал, что валяется в кресле, словно костюм, приготовленный для химчистки. Он открыл глаза и обнаружил себя в месте, похожем на подводный грот. Он яростно заморгал, и вода схлынула.
Он сидел в небольшом офисе, по виду — адвокатском. Перед ним возвышался плечистый мужик, похожий на Санта-Клауса без колпака. Рядом с мужиком на столе, свесив ноги и беспечно болтая ими, устроился тощий молодой человек с выпирающим подбородком и близко посаженными глазами.
— Ты меня слышишь? — спросил плечистый.
Обреченный недовольно застонал.
— Говорить будем?
Тот снова застонал.
— Джо, — доброжелательно обратился плечистый к своему спутнику, — полотенце подай.
Тощий юноша слез со стола, подошел к раковине в углу и намочил белое полотенце для рук. Встряхнул, отжал, вернулся к креслу, где лежал обреченный, и с тигриной яростью стремительно хлестнул того полотенцем по лицу.
— Бога ради! — вскричал мистер Фостер/Дэвис/Хук.
— Так-то лучше, — констатировал плечистый. — Меня зовут Ирод. Уолтер Ирод, адвокат. — Он отошел к столу, где были разложены вещи жертвы, взял бумажник и показал его обреченному. — А тебя звать Уорбек. Марион Перкин Уорбек, не так ли?
Обреченный поглядел на свой бумажник, потом на Уолтера Ирода, адвоката, и решил признаться.
— Да, — произнес он, — меня зовут Уорбек. Но незнакомцам я никогда не представляюсь как Марион.
От нового болезненного удара полотенцем он навзничь рухнул обратно в кресло.
— Хватит, Джо, — сказал Ирод. — Пожалуйста, не повторяй, пока я сам не попрошу. — И к Уорбеку: — Почему ты интересуешься Бьюкененами?
Он подождал ответа, затем продолжил любезно:
— Джо у тебя на хвосте сидел. Ты обрабатывал в среднем пятерых Бьюкененов за вечер. В сумме пока тридцать. Ты что затеял?
— Что вы творите? Мы не в России, блин! — возопил Уорбек с отвращением. — Вы не имеете права меня похищать и пытать, будто МВД какое-то. Если вы вообразили, что…
— Джо, — вежливо перебил его Ирод, — еще раз, пожалуйста.
Уорбека снова хлестнули полотенцем. Измученный, разъяренный, беспомощный, он залился слезами.
Ирод без особого интереса обшарил его бумажник.
— Судя по документам, ты учитель средней школы. Завуч. Я полагал, учителя чтят законы. Как ты ввязался в рэкет наследников?
— Какой такой рэкет? — слабым голосом уточнил Уорбек.
— Рэкет наследников, — терпеливо повторил Ирод. — Афера с наследниками Бьюкенена. Какой метод ты используешь? Личное обаяние?
— Не понимаю, о чем вы, — ответил Уорбек, рывком сел и ткнул пальцем в тощего юнца. — И вот только без полотенец, пожалуйста.
— Стоит мне слово сказать, и будут тебе еще полотенца, — проскрежетал Ирод. — Если захочу, прикончат тебя. Ты мне под ногами не путайся. Я в год семьдесят пять штук зашибаю на этом деле, и ты даже не пробуй свой кусок отщипнуть.
Воцарилось длительное молчание, исполненное значимости для всех, кроме обреченного. Наконец тот заговорил:
— Я образованный человек, — произнес он медленно, — и с радостью побеседовал бы с вами о Галилее или малых поэтах-кавалерах времен короля Карла. Однако в моем образовании явно наличествуют пробелы, и это один из них. Я не понимаю вас. Слишком много неизвестных.
— Я же сказал тебе, как меня зовут, — ответил Ирод и указал на тощего юношу. — А это Джо Дэвенпорт.
Уорбек покачал головой.
— Неизвестных — в математическом смысле слова. X-переменных. Ну как в уравнениях. Извините, моя образованность…
Джо испуганно посмотрел на него.
— Иисусе! — выдохнул он, не шевеля губами. — Может, он и правда честный?
Ирод с любопытством оглядывал Уорбека.
— Придется тебе объяснить, — сказал он. — Эта афера с наследованием — давний прием. Работает примерно так. Ходили слухи, что Джеймс Бьюкенен…
— Пятнадцатый президент США?
— Он самый. Ходили слухи, что он умер, не оставив завещания. В 1868-м. В наши дни, благодаря сложным процентам, его наследство стоит миллионы. Понимаешь?
Уорбек кивнул.
— Я образованный человек, — пробормотал он.
— Любой человек по фамилии Бьюкенен глотает приманку. Вариант аферы с испанским узником. Я им посылаю письмо. Типа, есть вероятность, что они наследники. Не желаете ли, дескать, чтоб я это выяснил за долю от будущего вашего наследства? Небольшой ежегодный фиксированный платеж. Многие покупаются. По всей стране. И теперь ты…
— Минуточку, — перебил Уорбек. — Начинаю понимать. Вы заметили, что я проверяю Бьюкененов. И решили, что я хочу присоседиться к вашей афере. Войти в долю. Так говорят?
— Ну а что, разве нет? — сердито спросил Ирод.
— О боже! — возопил Уорбек. — Надо же, чтоб именно со мной такое произошло. Со мной! О Господи, спасибо. Спасибо. Всегда буду благодарен. — В радостном возбуждении он повернулся к Джо. — Джо, дай мне, пожалуйста, полотенце. Просто брось. Я лицо вытереть хочу. — Он поймал летящее полотенце и начал удовлетворенно вытираться.
— Ну а что, разве нет? — повторил Ирод.
— Нет, — ответил Уорбек. — Я не собираюсь влезать к вам в долю. Но я благодарен вам за ошибку. Не думайте, что я не благодарен вам. Вы себе не представляете, как лестно учителю, что его приняли за вора.
Он встал из кресла и двинулся к столу за бумажником и прочим своим имуществом.
— Минутку, — бросил Ирод.
Тощий юнец дернулся к Уорбеку и ухватил его запястье, будто клещами.
— Ой, прекратите, — нетерпеливо проговорил обреченный. — Это идиотская ошибка.
— Я сам разберусь, ошибка ли это, и сам решу, идиотская ли, — ответил Ирод. — А пока делай так, как тебе говорят.
— Правда? — Уорбек выкрутился из хватки, огрел Джо по глазам полотенцем, шмыгнул за стол, схватил пресс-папье и метнул его в окно. Стекло с оглушительным звоном раскололось.
— Джо! — завопил Ирод.
Уорбек сбил телефон с подставки и накрутил номер оператора. Между делом он подхватил со стола свою зажигалку, высек пламя и швырнул ее в мусорную корзинку. Из трубки донесся голос оператора.
— Мне полицию! — крикнул Уорбек и пинком отправил пылающую корзинку в центр комнаты.
— Джо! — взывал Ирод, пытаясь затоптать горящие бумаги.
Уорбек ухмыльнулся, поднял телефон и прикрыл ладонью трубку, откуда неслись сердитые возгласы.
— Начнем переговоры? — спросил он.
— Ах ты ж сучий потрох, — прорычал Джо, отнял руки от глаз и скользнул в сторону Уорбека.
— Нет! — завопил Ирод. — Этот придурок копов вызвал. Он честный, Джо.
И умоляющим голосом обратился к Уорбеку:
— Отмени. Разрули ситуацию. Мы все сделаем, как ты скажешь. Просто отмени звонок.
Обреченный поднес трубку к губам и сказал:
— Меня зовут М. П. Уорбек. Я как раз консультировался с адвокатом по этому номеру, а какой-то идиот с гипертрофированным чувством юмора влез. Пожалуйста, перезвоните, если не верите.
Он повесил трубку, закончил рассовывать свои вещи по карманам и подмигнул Ироду. Телефон звякнул. Уорбек поднял трубку снова, убедил полицейского дежурного, что все в порядке, и повесил. Обогнув стол, он подошел к Джо и отдал ему ключи от машины.
— Спускайся к моей машине, — сказал он. — Сам знаешь, где ее припарковал. Открой бардачок и принеси коричневый конверт.
— Пошел к черту, — ответил Джо, у которого еще слезились глаза.
— Делай, как я говорю, — резко бросил Уорбек.
— Минуточку, Уорбек, — сказал Ирод. — Ты что затеваешь? Снова шутить надумал? Я обещал, что мы все сделаем, как ты скажешь, но…
— Я намерен объяснить природу своего интереса к Бьюкененам, — ответил Уорбек. — И заключить с вами партнерство. Вы наделены талантами, необходимыми мне для поисков одного особенного Бьюкенена. Вы с Джо. Моему Бьюкенену десять лет от роду, но он стократ дороже вашего мнимого состояния.
Ирод уставился на него.
Уорбек вложил ключи в руку Джо.
— Джо, спустись и принеси тот конверт, — сказал он. — И смотри, чтоб осколки стекла на тебя не упали, э?
Обреченный положил себе на колени конверт.
— Завуч обязан надзирать за классами, — объяснил он. — Просматривает работы, оценивает успешность, выделяет трудных учеников и так далее. Приходится действовать наугад. В смысле, методом случайного отбора. В школе у меня девятьсот учеников. Не могу же я за каждым индивидуально.
Ирод кивнул. Джо ничем не выразил своего отношения.
— В прошлом месяце, просматривая работы пятиклассников, — продолжил Уорбек, — я наткнулся на этот поразительный документ. — Он раскрыл конверт и извлек оттуда несколько тетрадных разлинованных листков, покрытых каракулями и чернильными пятнами. — Это написал Стюарт Бьюкенен, пятиклассник. Ему лет десять или около того. Сочинение называется «Мои каникулы». Прочтите его, и поймете, почему Стюарта Бьюкенена нужно разыскать.
Он бросил листки Ироду. Тот подхватил их, вытащил очки в роговой оправе и утвердил на пухлом носу. Джо встал у него за спиной и заглянул через плечо.
Мои каникулы
Этим леттом я паситил своих друзей. У меня их читыре и все ани очень харошие. Первый Томи он жывет в диревне и увликается астраномией. Томи сам пастроил сибе тилескоп из шыстидюймовова стикла и устанавил иво. Он каждую ноч сморит на звезды и дает мне пасмареть даже если идет праливной дош…
— Что за чертовщина? — возмущенно поднял глаза Ирод.
— Читайте дальше, — приказал Уорбек.
…дош. Мы видим звезды патаму шта Томи приделал наканец тилескопа штуку каторая вроде пражектара и делает дыру в небе штоп видеть прямо сквозь дош и все такое на звезды.
— Про астронома уже закончили? — спросил Уорбек.
— Не понял.
— Томми наскучило дожидаться ясных ночей. Он изобрел некое устройство, рассеивающее облака и атмосферные слои… вроде вакуумной воронки, чтобы сквозь телескоп было хорошо видно в любую погоду. Фактически это дезинтегрирующий излучатель.
— Что ты городишь?
— Это не я. Читайте, читайте.
Патом я паехал к Энн-Мэри и астался у нее на целую ниделю. Было прикольно. У Энн-Мэри есть минялка шпената для шпената свиклы и сручековой фасоли…
— Что такое минялка шпената, блин?
— Менялка шпината. Стюарт не силен в правописании. Свикла — это свекла, а сручековая фасоль — стручковая фасоль.
…свиклы и сручековой фасоли. Када ее мать застволяет нас есть их Энн-Мэри нажемает кнопку и они снаружи каг были а внутри каг перожное. Вешневое и клубничьное. Я спрасил Энн-Мэри каг она это делает и она сказала што припамошчи Енашни.
— Не понимаю.
— Это просто. Энн-Мэри не любит овощи. Но она такая же умница, как астроном Томми. И она изобрела алхимический трансформатор вещества. Она преобразует шпинат в пирожное. Вешневое и клубничьное. Пирожные ей по вкусу. Как и Стюарту.
— Ты спятил.
— Это не я. Это дети. Они гении. Впрочем, что я говорю? Гении? Да гений против них — имбецил. Нет такого слова, каким можно было бы обозначить их.
— Я тебе не верю. У Стюарта Бьюкенена просто богатая фантазия. И все.
— Ты так думаешь? А как насчет Енашни? Способ алхимической трансформации, используемый Энн-Мэри. Я не сразу понял, что за Енашня такая. Квантовое уравнение Планка, E = nhν. Но читайте, читайте дальше. Лучшее впереди. Вы еще до ленивой Этель не добрались.
Мой друх Джорж строит мадели аиропланов они очень харошие и малинькие. У Джоржа руки ниуклюжые но он делает малиньких чилавечков из пластелина и говорит им как и они строят их за ниво.
— А это что?
— Джордж-авиатор?
— Да.
— Это просто. Он делает миниатюрных андроидов… роботов… и они строят ему самолетики. Умный мальчишка Джордж, но почитайте дальше про его сестру, ленивую Этель.
Ево систра Этель самая линивая деффачка какую я в жызни видел. Она большая толстая и нинавидит хадить пишком. Поэтому када мать пасылает ие в магазин Этель думает про магазин и думает дамой са всеми пакетами и ей преходица прятаццо в комнате Джоржа время какое нужно на дарогу в два канца. Мы с Джоржем над ней шутим патаму шта она толстая и линивая но зато она ходит в кено без платно и пасматрела про Хопалонга Кэссиди шеснацать раз.
КОНЕЦ
Ирод уставился на Уорбека.
— Находчивая малышка Этель, — пояснил Уорбек. — Она ленится ходить пешком и телепортируется. Но ей потом приходится прятаться. Прятаться с пакетами, пока Стюарт и Джордж над ней подшучивают.
— Телепортируется?
— Совершенно верно. Перемещается с места на место усилием мысли.
— Небывальщина какая! — презрительно бросил Джо.
— Была небывальщина, пока не появилась ленивая Этель.
— Я в это не верю, — сказал Ирод. — Я ни во что такое не верю.
— Ты полагаешь, это Стюарт все выдумал?
— А как же иначе?
— А как насчет планковского уравнения E = nhν?
— Он и это выдумал. Совпадение.
— Тебе это кажется правдоподобным?
— Ну прочитал где-нибудь.
— Десятилетний мальчик? Ерунда.
— Говорю ж тебе, ни во что такое не верю! — заорал Ирод. — Дай мне этого мальчугана на пять минут, и я тебе докажу…
— Именно так бы я и поступил, но мальчишка-то исчез.
— В смысле?
— Как сквозь землю провалился. Вот я и проверяю каждую семью в городе по фамилии Бьюкенен. Когда я прочел сочинение и послал за пятиклассником Стюартом Бьюкененом — поговорить с ним, — мальчишка исчез. С тех пор его не видели.
— А его семья?
— И семья тоже исчезла. — Уорбек напористо подался вперед. — Подумайте над этим. Все записи о мальчике и его семье пропали. Всё. Их кое-кто смутно помнит, но не более. Они исчезли.
— Господи! — воскликнул Джо. — Смылись с концами?
— Именно так. Смылись с концами. Спасибо за подсказку, Джо. — Уорбек покосился на Ирода. — Ну и дела, а? Мальчуган дружит с детьми-гениями. И тут самое важное, что это дети. Они совершают фантастические открытия в чисто детских целях. Этель телепортируется, потому что ей лень пробежаться до лавки. Джордж создает роботов, чтоб они ему модели самолетов строили. Энн-Мэри занимается алхимией, потому что ненавидит шпинат. Одному Богу ведомо, чем еще увлекаются другие приятели Стюарта. Может, какой-нибудь Мэтью изобрел машину времени, когда не успевал домашку сделать.
Ирод вяло отмахнулся.
— Но откуда вдруг столько гениев? Что случилось?
— Не знаю. Радиоактивные осадки? Фториды в питьевой воде? Антибиотики? Витамины? Мы сейчас так себя химией накачиваем, что трудно судить. Я бы хотел выяснить, но не могу. Стюарт Бьюкенен проболтался, как ребенок, а когда я взялся разбираться в этом, он струхнул и дал деру.
— А он тоже гений?
— Вполне возможно. Дети часто подбирают себе приятелей по своим интересам и талантам.
— А что он за гений? В чем его талант?
— Не знаю. Я только знаю, что он пропал. Замел следы, уничтожил все документы, какие могли бы навести меня на него, и растворился в воздухе.
— Как он добрался до ваших записей?
— Не знаю.
— Может, он взломщик по натуре, — сказал Джо. — Медвежатник и все такое.
Ирод меланхолично усмехнулся.
— Гений-рэкетир? Криминальный талант? Малолетний Мориарти?
— Он может оказаться гениальным вором, — произнес обреченный, — но не обманывайтесь его бегством. Все дети так поступают в кризисной ситуации. Им хочется, чтобы ничего такого не происходило или чтобы они оказались за миллион миль отсюда. Но пускай даже Стюарт Бьюкенен за миллион миль отсюда, мы обязаны найти его.
— Просто чтобы проверить, умный он или нет? — не понял Джо.
— Да нет же, ради его друзей. Мне что, схему начертить? Вы представляете, сколько армия заплатит за дезинтегрирующий луч? Сколько стоит алхимический преобразователь? Представьте, как богаты бы мы стали, научись мы создавать живых роботов! А как могущественны мы будем, овладев секретом телепортации!
Повисло пристыженное молчание, потом Ирод поднялся.
— Мистер Уорбек, — сказал он, — мы с Джо сопляки против вас. Спасибо, что берете нас в долю. Мы вас отблагодарим. Мы найдем этого пацана.
Никто не может исчезнуть бесследно… даже предполагаемый гений криминала. Иногда трудно напасть на след… даже эксперту с опытом расследования внезапных пропаж. Но существует профессиональная методика, неизвестная аматорам.
— Ну кто так делает? — вежливо объяснял Ирод обреченному. — Ты гонялся за всеми встречными-поперечными Бьюкененами. Не так надо. Нет смысла догонять уехавший поезд. Лучше поискать то, что он упустил из виду.
— Гений ничего не упустит из виду.
— Будем считать, что он гений. Неизвестного таланта. Будем считать, что он кто угодно. Но ребенок есть ребенок. Он должен был что-то пропустить. И мы найдем это.
За три дня Уорбек познакомился с самыми неожиданными приемами расследования. Они запросили почтовое отделение Вашингтон-Хейтс насчет семьи Бьюкененов, которая жила в этом районе, а потом переехала. Не оставляли ли они своего нового адреса? Нет.
Они сходили в окружную избирательную комиссию. Все избиратели в реестре. Если кто-то переезжает из одного округа в другой, об этом обычно делается пометка. Сделано ли это в случае Бьюкененов? Нет.
Они позвонили в офисы компаний, обеспечивавших Вашингтон-Хейтс газом и электричеством. Все клиенты таких компаний при смене адреса обязаны запросить перевод своих учетных записей на новое место. Если покидают город, то, как правило, требуют вернуть залоговый остаток по абонентскому счету. А с Бьюкененами как было? А никак.
По законам штата все автомобилисты обязаны уведомлять организацию, выдавшую водительские права, о смене места жительства, рискуя нарваться на штраф, тюремное заключение или что похуже. Уведомили ли Бьюкенены о своем переезде Бюро автотранспорта? Нет.
Они послали запрос в корпорацию «Р. Дж. Риэлти», владельцам многокорпусного здания на Вашингтон-Хейтс, в котором Бьюкенены снимали четырехкомнатную квартиру. Арендодатели эти, как и многие другие, требуют предоставить имена и адреса двух поручителей. Имеются ли такие сведения от семейства Бьюкененов? Нет. Арендный договор не сохранился.
— Может, Джо был прав, — сетовал Уорбек в конторе Ирода. — Может, парень и вправду гениальный преступник. Как ему удалось все предусмотреть? Как он добрался до каждой бумажки и уничтожил ее? Просто вломился и забрал? Подкупил? Шантажом действовал? Как?
— Мы у него спросим, когда доберемся до него, — мрачно ответил Ирод. — Ну ладно. В этом раунде малец выиграл вчистую. Он ничего не упустил. Но один способ я приберег про запас. Пошли расспросим сторожа того здания.
— Я его уже пару месяцев как расспросил, — возразил Уорбек. — Он смутно припоминает, что такая семья жила в здании. Но не помнит, куда они переехали.
— Он знает кое-что другое, о чем ребенок мог не подумать. Попробуем еще раз.
Они приехали на Вашингтон-Хейтс и нагрянули к мистеру Джейкобу Рюсдейлу на обед в подвале. Мистер Рюсдейл поначалу не хотел отвлекаться от печенки с луком, но пять долларов переубедили его.
— Так вот, насчет тех Бьюкененов… — начал Ирод.
— Я ему уже все рассказал, — перебил его Рюсдейл, указав на Уорбека.
— Да. Но он забыл одну штуку. Можно теперь ее уточнить?
Рюсдейл исследовал пятидолларовую банкноту и кивнул.
— Когда жильцы въезжают или выезжают, управляющий домом обычно требует записать сведения о грузчиках, на случай, если те что-нибудь повредят в доме при переносе. Я юрист. Я знаю, что так положено. На случай иска, для защиты интересов арендодателя. Правильно?
Лицо Рюсдейла просияло.
— Боже! — воскликнул он. — Так точно. Совсем забыл. Он у меня не спрашивал.
— Он не знал. У вас сохранилась запись о компании, чьи грузчики перевозили пожитки Бьюкененов. Да?
Рюсдейл метнулся через комнату к заваленной хламом книжной полке, извлек тетрадь в затрепанной обложке и начал листать ее, слюнявя пальцы.
— Вот оно, — сказал он. — Компания грузоперевозок «Эйвон», грузовик номер G4.
У компании грузоперевозок «Эйвон» не сохранилось никаких записей о перевозке вещей семьи Бьюкенен из квартиры на Вашингтон-Хейтс.
— Мальчишка об этом, конечно же, позаботился, — проворчал Ирод.
Зато остались записи смены рабочих грузовика G4. Когда те явились расписаться за очередной день, их расспросили, освежая память виски и деньгами. Грузчики смутно помнили заказ с Вашингтон-Хейтс. С утра до вечера тогда провозились, пришлось к черту на рога в Бруклин переться.
— О боже, в Бруклин! — пробормотал Уорбек. А какой адрес в Бруклине? Где-то на Мэпл-Парк-роу. Какой номер? Номера они не помнят.
— Джо, купи карту.
Они исследовали карту улиц Бруклина и нашли на ней Мэпл-Парк-роу. И то правда, у черта на рогах, вдали от цивилизации, тянется на двенадцать кварталов.
— Это ж бруклинские кварталы, — проворчал Джо. — Вдвое длиннее всех остальных, я-то знаю.
Ирод пожал плечами.
— Мы уже близко, — сказал он. — Осталась работа ножками. По четыре квартала на брата. Каждый дом и каждую квартиру обшарим. Всех десятилеток проверим. Если они сменили имя, Уорбек опознает.
— В Бруклине на каждом квадратном дюйме по миллиону детей, — запротестовал Джо.
— А нам с тобой причитается по миллиону долларов в день, если найдем его. Пошли.
Мэпл-Парк-роу оказалась длинной извилистой улицей, с двух сторон уставленной пятиэтажками. По тротуарам сплошь детские коляски и старухи на раскладных стульчиках. У поребриков машины. Вдоль свалок грубо намалеваны известкой контуры стикбольных кортов, подобные удлиненным алмазам. В каждой щелке кто-нибудь да живет.
— Как похоже на Бронкс, — ностальгически заметил Джо. — Я в Бронксе родился. Я там десять лет не бывал.
Он уныло побрел по улице в сторону отведенного ему сектора поисков, автоматически, с бессознательным проворством коренного горожанина, обходя места, где дети резались в стикбол. Уорбек впоследствии вспоминал этот момент с симпатией, ибо Джо Дэвенпорту не суждено было вернуться.
В первый день они с Иродом решили, что Джо взял след. Это их воодушевило. На второй день стало ясно, что, каким бы перспективным ни был след, а вряд ли он способен подогревать энтузиазм Джо сорок восемь часов кряду. Это их расстроило. На третьи сутки пришлось примириться с истиной.
— Он мертв, — сказал Ирод без обиняков. — Мальчишка убрал его.
— Как?
— Убил.
— Десятилетний ребенок? Пацан?
— Ты же хотел знать, какой талант у гения Стюарта Бьюкенена, э? Ну я тебе и говорю, какой у него талант.
— Не верю.
— Иди объясни это Джо.
— Он вышел из игры.
— Он бы не отказался от миллиона долларов.
— А труп где?
— У пацана спроси. Он гений. Он наверняка такие фокусы проворачивает, что Дик Трэйси бы в ступор впал.
— И как же он убил его?
— У пацана спроси. Он гений.
— Ирод, я боюсь.
— И я. Хочешь выйти из игры?
— Не вижу, как. Если мальчишка опасен, нужно найти его.
— Долг перед обществом, да?
— Типа того.
— А я вот еще помню о деньгах.
Они вернулись на Мэпл-Парк-роу, в четырехквартальный сектор, отведенный Джо Дэвенпорту. Осторожно, почти воровато, разделились и стали прочесывать территорию друг другу навстречу; один дом с первого этажа до последнего, квартиру за квартирой, потом вниз и в следующий. Работа была медленная и изматывала. Время от времени они замечали друг друга далеко вниз по улице, когда перебирались из одной унылой пятиэтажки в другую. Вот мелькнул Уолтер Ирод еще раз и пропал, и больше Уорбек его не встречал никогда.
Он сидел в машине и ждал.
Он сидел в машине и трясся.
— Пойду в полицию, — бормотал он себе под нос, отлично зная, что никуда не пойдет. — У мальчишки оружие. Изобрел что-нибудь. Какую-нибудь глупость, в стиле своих дружков. Особый фонарик, чтобы по ночам играть в марбл, а еще им можно убивать. Машинка для игры в шашки, наделенная гипнотической силой. Построил себе банду роботов-гангстеров, чтобы играть в ковбоев и разбойников, и они позаботились об Ироде с Джо. Он ребенок-гений. Он опасен. Смертельно. Что же мне делать?
Обреченный вылез из авто и поплелся по улице в сторону половины сектора, где исчез Ирод.
— Интересно, что произойдет, когда Стюарт Бьюкенен вырастет? — размышлял он вслух. — Когда они все вырастут? Томми, Джордж, Энн-Мэри и ленивая Этель? Почему я не спасаюсь бегством? Что я вообще тут делаю?
На Мэпл-Парк-роу опускались сумерки. Старухи сложили складные стульчики и удалились с ними, словно арабские кочевники. Припаркованные машины остались. Стикбольные матчи закончились, но под разгоравшимися фонарями начинались новые игры… с бутылочными крышками, картами и покоцанными монетками. В небе сгущалась пурпурная городская дымка, и сквозь нее сияла яркая искорка Венеры, следуя за солнцем под горизонт.
— Он наверняка осознает свою мощь, — сердито бормотал Уорбек. — Он наверняка понимает, как опасен. Потому и убегает. Вина. Потому и уничтожает нас, одного за другим, а сам улыбается, находчивый пацан, злобный гений убийства…
Уорбек остановился посередине Мэпл-Парк-роу.
— Бьюкенен! — завизжал он. — Стюарт Бьюкенен!
Ребята, игравшие поблизости, бросили свое занятие и стали глазеть на него.
— Стюарт Бьюкенен! — срывался в истерике голос Уорбека. — Ты меня слышишь?
Его дикие вопли разносились по улице. Прекратилось еще несколько забав. Обычные и цепные салочки, игры в светофор и квадрат.
— Бьюкенен! — вопил Уорбек. — Стюарт Бьюкенен! Выходи! Выходи, где бы ты ни был!
Мир застыл в неподвижности.
В переулке между двести семнадцатым и двести девятнадцатым домами по Мэпл-Парк-роу Стюарт Бьюкенен, прятавшийся за нагромождением мусорных баков, услышал свое имя и пригнулся еще ниже к земле. Ему было десять лет, он носил свитер, джинсы и кроссовки. Он обратился в слух и был твердо настроен не даться ему в руки и на этот раз. Пока не появится возможность скрытно проскочить домой, придется прятаться. Уютно устроившись среди мусорных баков, он вдруг заметил мерцавшую низко в западном небе Венеру.
— Звездочка светлая, звездочка ранняя, — прошептал он, не ведая, что творит, — первая звездочка вечера дальнего. Звездочка яркая, первая зоренька, пусть все исполнится скоренько, скоренько. — Он умолк и поразмыслил. И загадал желание. — Господи, благослови маму с папой, и меня, и всех моих друзей, и сделай меня хорошим мальчиком, пожалуйста, сделай так, чтоб я всегда был счастливым, а все, кто ко мне лезет, пускай уберутся… далеко-далеко… и оставят меня в покое навсегда.
Посередине Мэпл-Парк-роу сделал шаг вперед и набрал в грудь воздуху для нового истерического вопля Марион Перкин Уорбек. А потом он очутился где-то в другом месте, на дороге, уходящей далеко-далеко. Дорога была прямая, белая, рассекавшая бескрайний мрак, тянулась все вперед да вперед, в вечность; унылая, одинокая, бесконечная дорога в дальнюю даль.
И по ней Уорбек тащился, как автомат, ошеломленный, безгласный, не в силах остановиться, не в силах задуматься в безвременной бесконечности. Он брел вперед, вперед и вперед, далеко-далеко, и не мог обернуться. Впереди мелькали другие фигуры, пойманные на вечном пути в один конец. Наверно, вон та точка — Ирод. А перед Иродом мошка — Джо Дэвенпорт. А перед Джо длинная, извилистая цепочка пятнышек. Однажды конвульсивным усилием ему удалось обернуться. Позади, в туманной дали, брела другая фигура, а за ней внезапно материализовалась еще одна… и еще одна… и еще…
Меж тем Стюарт Бьюкенен сидел на корточках за мусорными баками и тревожно ждал чего-то. Он не осознавал, что избавился от Уорбека. Не осознавал, что избавился от Ирода, Джо Дэвенпорта и десятков других.
Он не осознавал, что заставил своих родителей бежать с Вашингтон-Хейтс, что уничтожил бумаги и документы, стер воспоминания и людей, движимый простейшим желанием, чтобы его оставили в покое. Он не осознавал, что он гений.
Гений желания.