— Почему бы вам не посмеяться немного? — спрашивал он.
Но они не хотели или не могли.
Наверху, на крыше «Одеона», во время ежевечерней тренировки Гельсион поинтересовался причинами у своего тренера — высокого, худощавого и подвижного человека с очень грустным лицом.
— А? — переспросил тренер. — Черт возьми. Я не знаю, старина виски с содовой. Возможно, причина в том, что происходящее травмирует их.
— Травмирует? — фыркнул Гельсион. — Почему? Что я такого особенного с ними делаю?
— Ага? Вы шутите, да? Всему миру известно, что вы с ними делаете.
— Нет, я хотел сказать… Как происходящее может их травмировать? Они же все сражаются за то, чтобы попасть ко мне, не так ли? Я что, обманул чьи-нибудь ожидания?
— Загадка. Tripotage[67]. А теперь, возлюбленный всемирный отец, займемся отжиманиями. Вы готовы? Начинайте.
Внизу, в ресторане «Одеона», Гельсион решил расспросить метрдотеля — высокого, худощавого и подвижного человека с очень грустным лицом.
— Мы простые люди, мистер Гельсион. Suo jure[68]. Вы, конечно же, это понимаете. Женщины вас любят, но они знают, что не могут рассчитывать больше чем на одну ночь любви с вами. Черт возьми. Естественно, они разочарованы и расстроены.
— А чего они хотят?
— Того же, чего хочет каждая женщина, мои любезные ворота на запад. Постоянных отношений. Брака.
— Брака!
— Oui.
— Все до единой?
— Oui.
— Ну, хорошо. Я женюсь на всех пяти миллионах двести семьдесят одной тысяче девятерых.
Но тут запротестовал главный сводник мира.
— Нет, нет, нет, юный Лохинвар. Черт возьми. Это невозможно. Даже если забыть на время о религиозных препятствиях, существует еще и человеческий фактор. Кто сможет справиться с таким гаремом?
— В таком случае я женюсь на одной.
— Нет, нет, нет. Pensez a moi[69]. Как вы сделаете выбор? На какой из кандидатур остановитесь? При помощи жребия, соломинок или станете бросать монетку?
— Я уже сделал выбор.
— Да? И кто же это?
— Моя девушка, — медленно проговорил Гельсион, — Джудит Филд.
— Так. Ваша любимая?
— Да.
— Она находится в самом конце пятимиллионного списка.
— В моем списке она всегда стояла на первом месте. Я хочу Джудит, — Гельсион вздохнул. — Я помню, как она выглядела на балу изящных искусств… Светила полная луна…
— До двадцать шестого полной луны не ожидается.
— Я хочу Джудит.
— Остальные от зависти разорвут ее на части. Нет, нет, нет, мистер Гельсион, мы должны придерживаться расписания. Одна ночь для каждой девушки, одна ночь, и не больше.
— Я хочу Джудит. Иначе…
— Этот вопрос должен быть обсужден на Совете. Черт возьми.
Вопрос обсуждался на заседании Совета Объединенных Наций дюжиной делегатов — высоких, сухих, подвижных, с очень грустными липами. Было решено позволить Джеффри Гельсиону тайно жениться на одной девушке.
— Но никаких семейных уз, — предупредил его главный сводник мира. — Никакой верности жене. Нужно понимать. Мы не можем отказаться от вашей помощи в выполнении нашей программы. Вы незаменимы.
Счастливицу Джуди Филд привезли в «Одеон». Она была высокой девушкой с темными, коротко подстриженными волосами и прекрасными ногами теннисистки. Гельсион взял ее за руку. Главный сводник мира на цыпочках вышел из номера.
— Здравствуй, милая, — прошептал Гельсион.
Джудит с ненавистью посмотрела на него. У нее были мокрые глаза, а лицо распухло от слез.
— Здравствуй, милая, — повторил Гельсион.
— Если ты дотронешься до меня, Джефф, — задыхаясь, проговорила Джуди, — я тебя убью.
— Джуди!
— Тот омерзительный человек мне все объяснил. Он, кажется, не понял меня, когда я попыталась ему сказать… Я молила Бога о том, чтобы ты умер до того, как придет моя очередь.
— Но я же хочу на тебе жениться, Джуди.
— Я скорее умру, чем соглашусь выйти за тебя замуж.
— Не верю. Мы же любили друг друга целых…
— Ради всех святых, Джефф, любовь для тебя кончилась. Разве ты еще этого не понял? Женщины плачут потому, что они тебя ненавидят. Я тоже тебя ненавижу. Весь мир тебя ненавидит. Ты отвратителен.
Гельсион посмотрел на девушку и по ее глазам понял, что она говорит правду. Он так рассвирепел, что попытался схватить ее, но Джуди отчаянно отбивалась. Они метались по огромному номеру, переворачивая мебель, все больше распаляясь и тяжело дыша. Чтобы положить конец сражению раз и навсегда, Гельсион ударил Джуди Филд своим огромным кулаком. Она отлетела к окну, вцепилась за штору, но ей не удалось удержаться. Пробив спиной стекло, Джули, словно тряпичная кукла, вывалилась из окна четырнадцатого этажа.
Гельсион в ужасе посмотрел вниз. Возле тела Джуди собралась толпа. Поднятые лица. Грозящие кулаки. Возмущенный ропот.
В этот момент в номер влетел сводник.
— Старина! Дружок! — воскликнул он, — Что вы наделали! Per contra[70]. Из этой искры разгорится варварское пламя. Вам угрожает страшная опасность. Черт возьми.
— Они действительно все меня ненавидят?
— Helas, вы узнали правду? Фу, какая несдержанная девчонка. Я же ее предупреждал. Oui. Вас ненавидят.
— Но вы же говорили мне, что меня любят! Новый Адам. Отец нового мира.
— Oui. Вы и есть отец, но какое дитя не испытывает ненависти к своему родителю? Кроме того, вы являетесь законным насильником. А какая женщина не испытывает ненависти к мужчине, которого она должна обнимать против собственного желания… даже если она делает это, чтобы спасти человечество? Уходим отсюда, да побыстрее, моя хлебная водка. Passim[71] тебе угрожает страшная опасность.
Он потащил Гельсиона к запасному лифту, и они спустились в подвал «Одеона».
— Армия вытащит вас отсюда. Мы немедленно доставим вас в Турцию и постараемся выработать какое-нибудь компромиссное решение.
Высокий, худощавый и грустный армейский полковник взял на себя заботу о Гельсионе. По подземным переходам он вывел его на боковую улицу, где их ждала служебная машина. Полковник втолкнул Гельсиона внутрь.
— Jacta alea est[72],— сказал он водителю, — Гони, мой капрал. Мы должны защитить старину правоверного. В аэропорт. Alors![73]
— Черт возьми, сэр, — ответил капрал.
Он отдал честь и завел мотор. Пока машина на головокружительной скорости мчалась по узким улицам, Гельсион разглядывал водителя. Это был высокий, худощавый, подвижный человек с очень грустным лицом.
— Kulturkampf der Menschheit[74],— пробормотал капрал, — Господи!
Улица была перегорожена огромной баррикадой из мебели, перевернутых машин, столбов и урн. Капрал был вынужден нажать на тормоза. Когда он скинул скорость, чтобы сделать разворот, из подворотен, подвалов и магазинов на дорогу выскочило множество женщин. Все они громко вопили. Кое-кто размахивал импровизированными дубинками.
— Excelsior![75] — закричал капрал. — Черт возьми.
Он попытался вытащить свой служебный пистолет из кобуры. Женщины распахнули дверцы автомобиля и вытащили Гельсиона и капрала наружу. Гельсион вырвался и начал пробираться через озверевшую, размахивающую дубинками толпу женщин, потом метнулся к тротуару, споткнулся и с головокружительным поворотом свалился в угольный подвал. Он падал вниз, в бесконечное черное пространство, и у него закружилась голова. Перед глаза проплыла вереница звезд…
Гельсион одиноко парил в пространстве — никем не понятый мученик, жертва жестокой несправедливости.
Он был по-прежнему прикован к тому, что когда-то служило стеной камеры 5, блока № 27, яруса 100, крыла 9 тюрьмы на Каллисто, пока гамма-взрыв не разворотил огромную тюрьму-крепость (больше, чем замок Ив) на несколько частей. Похоже, виновниками взрыва были греши.
Гельсион располагал одеждой заключенного, шлемом, одним баллоном кислорода, мрачной яростью, вызванной несправедливостью, жертвой которой он стал, и знанием секрета, при помощи которого можно было победить грешей с их маниакальным стремлением завоевать Солнечную систему.
Греши — омерзительные мародеры из системы Омикрона, космические дегенераты, тараканоподобные, питающиеся психическим страхом, которым они окутывали сознание людей, устанавливая над ними контроль. Они очень быстро завоевывали галактику: люди не могли им сопротивляться, поскольку эти гнусные существа обладали однокинезисом — способностью одновременно находиться в двух местах.
В бесконечном черном склепе космоса медленно, словно падающий метеор, двигалась световая точка. Гельсион понял, что это спасательный корабль, который прочесывает космос в поисках тех, кто уцелел после взрыва. Он подумал о том, хватит ли ржавого света Юпитера, чтобы спасатели смогли его заметить.
«А хочу ли я вообще, чтобы меня спасли?» — подумал он.
— Все начнется сначала, — проворчал Гельсион. — Ложное обвинение робота Балорсена… Несправедливый приговор отца Джудит… Презрение самой Джудит… Снова тюрьма… В конце концов меня уничтожат греши, когда падет последний оплот Земли. Почему бы не умереть сейчас?
Но стоило ему произнести эти слова, как он понял, что обманывает сам себя. Он был единственным человеком, владевшим единственным секретом, который мог спасти Землю и даже целую галактику. Он должен выжить. Он должен бороться за жизнь.
Только неукротимая воля помогла Гельсиону с трудом подняться на ноги, отчаянно сражаясь с душащей его цепью. С несгибаемой силой, которую он приобрел, работая на каторжных рудниках грешей, он закричал и замахал руками. Маленькое пятнышко света продолжало медленно удаляться от него. Потом Гельсион заметил, как металлическое звено цепи высекло яркую искру из кремневой скалы. Тогда в надежде подать сигнал удаляющемуся спасательному кораблю он пошел на отчаянный риск.