Было видно, что Финчли с трудом сохраняет над собой хоть какой-то контроль. Он приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но в тот же самый момент из ниши рядом со сценой, где был установлен орган, вдруг высунулась голова Сидры Пил.
— Ро-берт!
— Боб снова отключился, — выдавил Финчли полузадушенным голосом.
Сидра Пил выбралась из ниши, дергающейся походкой подошла к своему мужу и всмотрелась в его лицо. Хрупкая и невысокая, она была жгучей брюнеткой; ее тело напоминало высоковольтный провод, блестящий, но подыспятнанный следами бурных, неизбывных страстей. Ее черные, глубоко посаженные глаза были как заледеневшие угли с яркими, сверкающими искрами посередине. Она глядела на мужа, нервно шевеля напряженными пальцами, затем рука ее вдруг поднялась и наградила безвольно обмякшее лицо звонкой пощечиной.
— Свинья! — прошипела Сидра.
Леди Саттон рассмеялась и тут же закашлялась. Сидра Пил ответила ненавидящим взглядом и шагнула в сторону дивана, стук каблучка по паркету был похож на пистолетный выстрел. Финчли попридержал ее торопливым взмахом руки. Сидра остановилась, чуть-чуть помедлила, вернулась в свою нишу и сказала оттуда:
— Музыка готова.
— И я тоже, — откликнулась леди Саттон. — Пора бы и начинатъ. — Она вновь раскинулась на диване, а Финчли подсунул ей под голову пару ярко-алых подушек — Диг, очень мило с твоей стороны поставить для меня эту маленькую комедию. Жаль, что нас сегодня лишь шестеро, хорошо бы побольше зрителей.
— Нам, леди Саттон, не нужно никаких зрителей, кроме вас.
— Сохранить это все для семейного круга?
— Фигурально говоря.
— Шестеро — счастливое семейство взаимной ненависти.
— Вы же знаете, леди Саттон, что это совсем не так.
— Не притворяйся, Диг, совсем уж полным ослом. Все мы отвратительны и себе, и другим и буквально купаемся в этом отвращении. Мне ли не знать, ведь я — счетовод отвращения. Когда-нибудь я ознакомлю вас с записями. Не просто когда-нибудь, а очень скоро.
— Какие записи?
— Любопытно стало? Да ничего особенного. Как Сидра пыталась угробить своего муженька, а Боб издевался над ней тем, что остался жив. И ты, забивающий огромные деньги на похабных картинках, а тем временем сходящий с извращенного своего ума по этой фригидной дьяволице Фионе…
— Ну, пожалуйста, леди Саттон!
— И сама Фиона, — продолжила она с нескрываемым удовольствием, — которая использует свое ледяное тело в качестве орудия пыток… и Крис… Сколько, ты думаешь, его книг накатали для него эти несчастные литературные негры?
— Да откуда мне знать?
— А я вот знаю. Все до единой. Целое состояние на чужих мозгах. О, мы истинно прекрасная отвратительная шайка. И это, Диг, единственное, чем мы можем гордиться, — единственное, что выделяет нас из миллиарда бестолковых морализирующих идиотов, унаследовавших нашу землю. И мы обязаны так и жить счастливым семейством взаимной ненависти.
— Я бы назвал это взаимным восхищением, — пробормотал Финчли, а затем галантно поклонился и направился к сцене.
В строгом вечернем костюме он еще более, чем обычно, напоминал огородное пугало — очень высокий, два метра без малого, и поразительно худой, длинные тонкие руки и ноги болтаются как на шарнирах, плоское унылое лицо словно нарисовано на серой неопрятной подушке.
Финчли поднялся на сцену и задернул за собою занавес, его голос прошептал команду, и верхний свет частично померк. Полную тишину, повисшую в низкой просторной комнате, нарушало только тяжелое, с хрипом и присвистом дыхание леди Саттон. Пил, так и сидевший, обвиснув, в своем кресле, не шевелился и стал совсем незаметен.
Из какой-то бесконечной дали накатилась легкая дрожь. Сперва она казалась жутковатым напоминанием об аде, бушующем в Англии, в сотнях футах над их головами. Затем эта дрожь постепенно окрепла и превратилась в самый нижний регистр органа, а на этом пульсирующем фоне раскатилось хроматическими интервалами жутковатое, до мурашек по коже тремоло пустых, никчемных четвертушек, пробегавших по клавиатуре с самого верха до самого низа. Леди Саттон негромко хохотнула.
— Ей-же-ей, — сказала она, — это и вправду кошмарно. Омерзительно. Могу тебя, Сидра, поздравить.
Мрачная музыка заглушила ее голос, наполнила бомбоубежище леденящими волокнами звука, которые были больше чем звук. Занавес медленно раздвинулся. На сцене стоял Христиан Бро, одетый сплошь в черное; его лицо, превращенное гримом в жуткую, красную с фиолетовым маску, резко контрастировало с белесыми, почти седыми волосами. С трех сторон его окружали столики на тоненьких ножках, заваленные непонятными колдовскими приспособлениями. Второй после некроманта по важности фигурой был Мерлин, черный кот леди Саттон, царственно разлегшийся на огромном кожаном с железными уголками томе.
Бро взял со столика кусок черного мела и обвел себя по полу окружностью с поперечником футов в двенадцать. Окружность он сплошь расписал каббалистическими символами, пентаграммами и прочими таинственными знаками. Затем он взял со столика просфору и продемонстрировал ее своей немногочисленной публике.
— Это, — возгласил Бро глухим замогильным голосом, — освященная просфора, украденная из церкви ровно в полночь.
Леди Саттон саркастически зааплодировала, но тут же опустила руки; было похоже, что музыка действует ей на нервы. Она зябко поерзала, бросая по сторонам неуверенные взгляды.
Торопливо проборматывая святотатственные проклятия, Бро вознес стальной кинжал и с размаху пронзил им просфору. Затем он пристроил над зажженной спиртовой горелкой латунную жаровню и начал сыпать в нее какие-то разноцветные порошки. Взяв со стола пузырек с кроваво-красной жидкостью, он вылил все его содержимое в глубокую фарфоровую миску. Раздался негромкий хлопок, и к потолку взметнулось плотное облачко пара.
Орган звучал все громче и громче. Бро еле слышно бормотал таинственные заклинания и время от времени делал какие-то странные жесты. Убежище наполнилось густыми ароматами, дымом и фиолетовыми облаками.
— Отлично, Боб, — сказала леди Саттон, взглянув на стоящее неподалеку кресло. — Восхитительные эффекты, я ничуть не шучу.
Она старалась говорить бодро и весело, но получился какой-то жалкий хрип. Пил так и не шевелился.
Резким, неожиданным движением Бро вырвал из кошачьего хвоста три волоска. Мерлин возмущенно взвыл и перепрыгнул с книги на инкрустированный шкафчик, стоявший в глубине сцены; его огромные желтые глаза сверкали сквозь клубящийся дым яростно и злобно.
— Пора! — возгласил Бро.
Он бросил кинжал вместе с пронзенной просфорой в фарфоровую миску с красной жидкостью, а затем выплеснул все это в раскаленную жаровню.
Раздался оглушительный взрыв. Взметнувшееся облако черного дыма наполнило сцену и расползлось по всему убежищу. Постепенно оно стало рассеиваться, обнаруживая высокую обнаженную женскую фигуру изумительного телосложения, но с жуткой головой дьяволицы. Бро куда-то исчез.
— Приветствую тебя, леди Саттон, — сказала дьяволица сипловатым голосом Фионы Дюбеда и шагнула из дыма, растекавшегося по сцене.
В пульсирующем свете софитов ее тело словно сияло своим собственным перламутровым светом. И грудь, и живот имели нормальный, естественный цвет, и в то же время, по не совсем понятной причине, это идеальное тело было холодным и безжизненным — таким же противоестественным, как гротескная маска, прятавшая ее лицо.
— Приветствую тебя… — вторично произнесла Фиона.
— Привет, старуха, — оборвала ее леди Саттон. — Ну, как там делишки в аду?
Из ниши, где сидела за органом Сидра Пил, донеслось негромкое хихиканье. Фиона приняла картинную позу, вскинула голову еще выше и заговорила снова:
— Я принесла тебе…
— Дорогуша, — взвизгнула леди Саттон, — почему ты не сказала мне заранее, как все это будет? Я бы продавала билеты.
Фиона царственно вскинула руку и попыталась начать еще раз.
— Я принесла тебе благодарность тех пятерых, которые…
Она резко умолкла.
Секунд на пять повисла звенящая тишина, нарушаемая еле слышным бормотанием органа и лихорадочным дыханием Фионы, звучавшим все чаще и чаще, все громче и громче и в конце концов перешедшим в жуткий пронзительный крик.
Из-за кулис выбежали в зал Бро, уже успевший разгримироваться, с костюмом некроманта, перекинутым через руку, и Финчли со сценарием в руке, похожий в своем вечернем костюме на черные, каким-то чудом оживленные ножницы. Орган начал запинаться, затем умолк на громком, режущем ухо аккорде, и Сидра Пил выбежала из своей ниши. Фиона попыталась что-то сказать, но голос ее сорвался и смолк.
— В чем дело? — крикнула с дивана леди Саттон. — Что-нибудь не так?
Фиона сдавленно застонала и указала трясущейся рукой на середину сцены.
— Смотрите… Там…
Ее голос звучал на самых верхних нотах и был похож на скрип гвоздя по стеклу. Она медленно, неуверенно пятилась и в конце концов сшибла спиною столик с каким-то загадочным устройством; раздался звон.
— Да в чем же дело, в конце концов? Объясните мне, ради всего…
— Он подействовал, — простонала Фиона. — Этот р-ритуал, он подействовал!
Теперь все смотрели на сцену, где посреди обведенного некромантом круга медленно поднималось огромное нечто — смутная расплывчатая фигура, издававшая глухое шипение, похожее на звук закипающего котла.
— Что это? — крикнула, отпрянув к стене, леди Саттон.
Нечто плавно, как гигантская амеба, подалось вперед, но тут же, дойдя до черной окружности, остановилось. Шипение зазвучало громче, теперь в нем чувствовалась угроза.
— Это что же, один из нас? — Голос леди Саттон дрожал и срывался. — Что за глупые фокусы! Финчли… Бро…
Онемевшие от ужаса, они отвечали ей лишь короткими взглядами.
— Сидра… Роберт… Фиона… Нет, все вы здесь. Так кто же тогда это? Как он сюда попал?
— Это невозможно, — прошептал Бро, медленно отступая назад. Его ноги наткнулись на край дивана, и он неуклюже повалился на спину.