До сих пор, думал Финчли, с содроганием вспоминая созданный им кошмар, я всего лишь играл, пробовал свои силы, фигурально говоря, разогревался, как художник, набрасывающий пастелью скетчи на листе шероховатой бумаги. Теперь настало время перейти к настоящей работе.
Со всей подобающей богу серьезностью он провел сам с собою долгое совещание.
Чем, спросил он себя, было творение в прошлом?
Тем, что можно назвать природой.
Хорошо, назовем это природой.
Так что же плохого в природном творении?
Ответ очевиден — природа не была и не будет художником. Природа творит методом проб и ошибок. Вся существовавшая красота была не более чем случайным, побочным продуктом.
Разница меж… Разницей, перебил он себя, между старой природой и новым богом Финчли будет порядок. Мой космос будет упорядочен, полностью посвящен красоте и лишен каких-либо ненужных трат. В нем не будет ничего случайного. Не будет никакого слепого блуждания. Первым делом — холст.
— Да будет бесконечное пространство! — возгласил Финчли.
Звук прокатился по костям его черепа и глухо, бесцветно отдался в ушах, но сразу же после приказа матовый непроглядный мрак превратился в густую черноту. Финчли как не видел ничего, так и не видел, но разница ощущалась.
Прежний космос, думал он, был не более чем скопищем звезд и туманностей, огромных огненных тел, в беспорядке разбросанных по небу. Никто не знал их назначения, никто не знал, откуда они и какова будет их судьба.
В моем же космосе будет ясная цель, ибо каждое тело будет домом отдельной породы существ, чьим единственным предназначением будет служение мне.
— Да будут, — вскричал он, — вселенные числом ровно сто, равномерно заполняющие пространство! Каждая вселенная да будет состоять из тысячи галактик, а каждая галактика из миллиона звезд. Вокруг каждой звезды да будет обращаться по десять планет, а вокруг каждой планеты — по две луны. И пусть они никогда не восстанут на своего создателя! Да будет свет!
Финчли закричал и закрыл глаза от света, внезапно хлынувшего со всех сторон. Звезды, близкие и горячие как солнце, далекие и холодные как льдинки, — поодиночке, парами и огромными расплывчатыми облаками, — сверкающе-алые и желтые, густо-зеленые и фиолетовые. Их сияние было бушующей стихией света, которая сжала его сердце, переполнила его ужасом перед силами, в нем раскрытыми.
— С творением космоса, — голос Финчли звучал жалобно, как скулеж, — мы тоже пока покончим.
Он зажмурился и вновь собрал свою волю. Под ногами появилось ощущение твердой опоры, и, когда Финчли осторожно открыл глаза, он стоял на одной из своих земель; голубел небосвод, и сверкающее голубое солнце быстро катилось к западному горизонту. Земля была голой, коричневатой, в соответствии с его замыслом, — это был просто гигантский шар исходного материала, ждущего формирования, ибо Финчли решил, что первым делом он создаст для себя прекрасную зеленую Землю, планету красоты, где Финчли, господь всего сущего, будет царствовать в своем Эдеме.
Весь остаток дня он работал, работал быстро и с артистическим изяществом. Неоглядный океан, зеленый с белоснежными клочьями пены, залил половину новосозданного мира, и в нем сотни миль океанских просторов перемежались тесными кучками теплых ласковых островов. Свой единственный материк Финчли разделил пополам позвоночником из диких остроконечных гор, протянувшимся от полюса и до полюса.
Он работал с величайшей осторожностью, используя масляные и акварельные, сделанные углем и свинцовым карандашом наброски, он планировал и воплощал целый мир. Горы и долины, ущелья, пропасти и заурядные валуны — все они были искусно созданы в ненавязчивой, прекрасно сбалансированной гармонии.
Он вложил весь свой талант, весь артистизм в распределение озер, сверкавших словно драгоценные камни, и в затейливые арабески рек, вьющихся по лицу планеты. Он серьезно занялся цветовой гаммой: серая галька, белые, черные и розовые пески, плодородная земля, бурая, цвета умбры и сепии, пятнистые сланцы, сверкающая слюда и мутновато-прозрачный кварц, — и к тому времени, когда солнце совсем закатилось, его Эдем превратился в сказочное царство земли, камней и металла, готовое к восприятию жизни.
Когда небесный свод начал темнеть, на нем обозначилась мертвенно-бледная луна; Финчли смотрел на нее с нелегким чувством, а вскоре на востоке взошла и вторая луна, кроваво-красная, жуткого вида, и тоже поплыла по небу. С трудом оторвав от них взгляд, Финчли стал смотреть на мирно мерцающие звезды.
Это его быстро успокоило.
Я знаю в точности, думал он самодовольно, сколько их там. Умножить сто на тысячу, а потом на миллион, вот и готов ответ — именно это я называю порядком!
Он раскинулся навзничь на теплой мягкой земле, заложил руки за голову и смотрел в небо.
И я в точности знаю, для чего они все нужны: чтобы на них жили люди, миллиарды миллиардов людей, которых я придумаю и сотворю с единственной, строго определенной целью, чтобы служить Господу Финчли и поклоняться ему, — ну чем вам не предназначение!
И он знал, куда направляется каждая из этих разноцветных искорок, ибо там, в дальних просторах пространства, все они мчались по круговым орбитам, центром которых была точка в космосе, совсем недавно им покинутая. Наступит день, и он вернется в это место, и возведет там небесный замок, и будет сидеть в нем всю вечность, наблюдая за кружением миров.
Но в зените было некое странное пятнышко. Первое время Финчли смотрел на него рассеянно, но затем оно стало разрастаться и приковало к себе его внимание. Оно расплывалось как чернильная клякса, меняя цвет сперва на оранжевый, а затем и на ярко-белый. Финчли с каким-то неуютным чувством осознал, что ему становится жарко.
Прошел час, за ним второй и третий. Белое с красным ободком пятно расползалось все шире и шире, пока не стало похоже на круглое огненное облако. Его бледный, расплывчатый край подползал к какой-то звезде и вскоре ее коснулся. В тот же момент смотревшего в небо Финчли ударила по глазам ослепительная вспышка, все вокруг залил яростный белый, как от горящего магния, свет. Ощущение жара сразу же возросло, по коже Финчли покатились бисеринки пота.
К полночи необъяснимо раскрывшийся огненный ад затопил уже половину неба, мирно мерцавшие звезды одна за другой бесшумно взрывались. Свет был все тем же, ослепительно белым, а стг жары было трудно дышать. Финчли встал и пустился бежать, тщетно пытаясь найти либо тень, либо какую-нибудь лужу, — только теперь до него дошло, что вселенная сбрендила начисто.
— Нет! — закричал он в отчаянии. — Нет!
Жар был ошеломляющим. Финчли упал и покатился по острым камням, рвавшим его тело, пока не зацепился за один из них и не застыл с лицом, обращенным к небу. Нестерпимый свет легко проникал сквозь плотно зажмуренные веки и даже сквозь прижатые к глазам ладони.
— Да почему все пошло не так? — заорал Финчли. — Места же хватало для чего угодно! С какой стати…
В полубредовом из-за жары состоянии он услышал громовые раскаты и почувствовал, что земля качается, словно его Эдем готов разлететься в клочья.
— Стоп! — закричал Финчли. — Стоп! Пусть все это прекратится!
В полном отчаянии он бил себя кулаками по голове и в конце концов обессиленно прошептал:
— Ну ладно… если ужя снова сделал ошибку, тогда… ладно…
Он безнадежно махнул рукой.
И снова небеса были черными и пустыми. Только все те же две луны продолжали свой долгий путь на запад, а на востоке еле заметное зарево уже предвещало восход.
— Видимо, — пробормотал Финчли, — чтобы управлять космосом, нужно больше знать математику и физику. Этому я научусь как-нибудь позднее, я ведь художник и никогда не делал вид, что знаю все. Но при всем при том… я действительно художник, и передо мною целая земля, которую следует заселить. Завтра… нужно поскорее этим заняться… завтра…
И уснул как убитый.
Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко, и его злобное око наполнило Финчли беспокойством. Взглянув на пейзаж, с такими трудами сформированный им вчера, он обеспокоился еще больше, потому что во всем были заметны явные искажения. Долины устилал какой-то неприятный налет, похожий на коросту прокаженного. Горные отроги приобрели странную, навевавшую ужас форму. Непонятным образом ужас таился даже в озерах под их гладкой невинной поверхностью.
И все это было заметно только при взгляде искоса, краем глаза. Если смотреть прямо, все выглядело правильно — хорошие пропорции, изящные контуры, великолепная цветовая гамма. Но в то же время…
Он пожал плечами и решил, что следует попрактиковаться в рисунке. Не было сомнений, что в его работу вкралась некая досадная ошибка.
Финчли подошел к небольшому ручью, сгреб с его берега большой ком красной глины, размыл его и разгладил. Слегка подсушив этот ком на солнце, он вылепил из него постамент и принялся за основную работу. Опытными уверенными пальцами он сотворил большого пушистого кролика. Кролик с великолепно сформированными телом, лапами и головой словно присел на камне, готовясь к прыжку. Финчли любовно улыбнулся своей работе, к нему наконец-то вернулась уверенность в собственных силах. Пристукнув пальцем по округлой голове, он скомандовал:
— Живи, дружище.
После секундного промедления, когда в глиняное тельце вливалась жизнь, кролик выгнул спину и попытался прыгнуть. Он кое-как добрался до края пьедестала, мокрой тряпкой перевесился через край, шлепнулся на землю и поковылял прочь, издавая по пути негромкое, режущее ухо ворчание. Отойдя шагов на десять, он оглянулся на Финчли, и на морде его отражалась явная, неприкрытая неприязнь. Улыбка сползла с лица Финчли, словно стертая школьной резинкой. Он нахмурился, немного подумал, а затем наскреб второй ком глины и положил его на пьедестал. Час с лишним он без устали работал, лепя изящного ирландского сеттера, а под конец пристукнул его по голове и начал все ту же фразу:
— Живи…
Собака тут же рухнула и обмякла. Затем она беспомощно заскулила и поднялась на трясущиеся ноги, похожая на огромного паука, глаза ее расширились и остекленели. Доковыляв до края пьедестала, она спрыгнула вниз и случайно ударилась о ногу Финчли. Раздалось низкое злобное рычание, и в лодыжку Финчли вонзились острые клыки; тот с криком отпрыгнул и в ярости шарахнул собаку ногой. Прискуливая и воя, сеттер неуклюже, как покалечен