Голос резко оборвал фразу.
— Что — когда-нибудь наше племя?.. — повторил Бро.
— Если разобраться, — сменил тему Некто, — за вами долг значительно меньший, чем за всеми остальными, а потому мне хотелось бы дать вам воспользоваться преимуществами моею обширного опыта. Позвольте мне помочь вам выбрать реальность.
— Меньший? — слегка удивился Бро.
И вновь его вопрос остался без ответа.
— Вы как бы хотели, выбрать иную реальность в собственноручно созданном космосе или удовольствуетесь тем мирозданием, которое уже имеется? Я могу предложить вам миры огромные и миры совершенно крошечные, огромных существ, сотрясающих пространство и наполняющих звезды своим грохотом, и крохотных существ, очаровательных и совершенных, едва касающихся слуха звуками своих мыслей. Вас интересует ужас? Я могу предложить вам реальность, повергающую в содрогание. Красота? Я могу показать вам реальности, не могущие не вызвать бесконечный восторг. Страдания? Телесная боль и пытки? Любые возможные ощущения. Вы только назовите одно — или несколько — или все одновременно. Я сформирую вам реальность, которая превзойдет даже ту огромность концепций, каковой вы несомненно обладаете.
— Нет, — ответил Бро по долгом размышлении. — Чувства это всего лишь чувства, и со временем они неизбежно притупляются. Нельзя напитать воображение взбитыми сливками новых форм и ароматов.
— Тогда я могу увести вас в миры дополнительных измерений, способные ошеломить любую фантазию. Есть система, способная бесконечно вас забавлять своими несуразностями — где в горе и тоске вы чешете себя за ухом или за каким-то там его эквивалентом, где, когда вы любите, то едите тыквенную кашу, а когда умираете, то прямо лопаетесь со смеху. Есть измерения, где вы можете с уверенностью и наверняка делать невозможное, где остроумцы ежедневно соревнуются в составлении живых парадоксов и где душевное выворачивание себя наизнанку характеризуется словом «критна», что примерно соответствует американскому «банально».
Если вы хотите испытать все эмоции в строгом порядке, я могу отправить вас в n-мерный мир, где один за другим вы сможете испытать все сложнейшие нюансы двадцати семи первичных эмоций, а затем перейти к их сочетаниям со всеми перестановками в количестве двадцать семь на десять в двадцать седьмой. Ну так что же из этого вы предпочтете?
— Ничего, — без раздумий отрезал Бро. — Чем дальше, тем, друг мой, становится яснее, что вы неспособны понять человеческое Это. Это — не какое-нибудь ребячество, которое можно забавлять милыми игрушками, и в то же время оно — ребячество, вечно стремящееся к недостижимому.
— Ваше Это, мистер Бро, представляется мне не ребячеством, а чем-то животным, потому что оно никогда не смеется. Давно уже сказано, что изо всех на земле живых существ один лить человек способен смеяться. Отнимите у него юмор, и останется животное. У вас, мистер Бро, нет чувства юмора.
— Это, — продолжил, не слушая, Бро, — неизменно желает только того, чего оно никогда не подучит и на что оно не может надеяться. Как только ты что-либо получил, оно перестает быть желанным. Можете ли вы дать мне реальность, в которой я смогу обладать тем, что желаю получить, потому что получить никогда не смогу, и чтобы этим самым обладанием я бы ничуть не нарушил причину своего желания? Вот это вы можете?
— Боюсь, — ответил голос с невидимой, но явно ощутимой улыбкой, — что ваше воображение слишком изощренно.
— Вот-вот, — вздохнул Бро, обращаясь больше к себе, чем к невидимому собеседнику, — этого я, собственно, и боялся. Ну почему мирозданием заправляют второразрядные личности, чья изобретательность с моей и рядом не стояла? Ну почему вокруг сплошная посредственность?
— Вы стремитесь достичь недостижимого, — рассудительно подытожил голос, — и тем самым его не достичь. Противоречие очевидно, и оно находится внутри вас. Может быть, вам самому стоило бы измениться?
— Нет… я не хочу меняться, — покачал головою Бро. Он погрузился в глубокие раздумья, а затем вздохнул и раздавил окурок в пепельнице. — У этой проблемы есть только одно решение.
— И какое же?
— Рационализация, ведущая к ее снятию. Увидев, что ты не можешь удовлетворить какое-либо желание, ты должен внятно его объяснить. Если человек не может найти любви, он пишет психологический трактат о страсти. Я сделаю примерно то же.
Он пожал плечами и повернулся к завесе. Голос иронически хмыкнул и тут же, без паузы, спросил:
— Так куда же ведет тебя, о человек, это твое пресловутое Это?
— К истине всех вещей, — откликнулся Бро. — Не имея возможности ослабить свое стремление, я хотя бы узнаю, почему я стремлюсь.
— Истину, мистер Бро, можно найти только в аду или в чистилище.
— И почему бы это?
— Потому что истина всегда ад.
— А ад это истина, тут уж нет никаких сомнений. И все равно я туда пойду — в ад, или в чистилище, или куда угодно, где таится истина.
— Да понравятся тебе, о человек, найденные ответы.
— Спасибо за доброе пожелание.
— И да научишься ты смеяться.
Но этого Бро уже не слышал, потому что прошел сквозь завесу.
Он оказался перед высоким, в рост человека помостом, какие бывают в суде. Ничего другого поблизости не было. Впрочем, утверждать наверняка было трудно — неведомых размеров помещение затянуло серным дымом, скрывавшим от глаз все, кроме этого внушавшего почтение помоста. Бро чуть вскинул голову и посмотрел вверх. С той стороны помоста на него смотрело крошечное лицо, усато-бородатое, косоглазое и древнее, как грех. К личику прилагалась усохшая, как печеное яблоко, головка в высоком островерхом колпаке, похожем на колпак волшебника.
«Или на дурацкий колпак», — подумалось Бро.
За головой смутно различались высокие стеллажи конторских книг и папок с наклейками на корешках: «А-АВ», «АС-АО» и так далее. Были и странные надписи вроде: «#», «& —?», «*-с». На переднем плане стояли сверкающая черная чернильница и стакан с гусиными перьями. Картину завершали огромные песочные часы, внутри которых мохнатый паук сплел себе паутину и теперь по ней лазал.
— ПО-разительно! — проквакал маленький человечек, — ПО-трясающе! Не вероятно!
В Бро постепенно копились досада и раздражение.
Человечек скрючился подобно Квазимодо и придвинул к Бро свое клоунское личико. Затем он выставил шишковатый указательный палец и осторожно потыкал им Бро. На лице его появилось крайнее удивление, он откинулся назад и протявкал:
— ТАМ-муз! ДА-гон! РИМ-мон!
Послышались звуки какой-то возни, а затем рядом с человечком появились трое других — появились и молча уставились на Бро. Шла минута за минутой, они все глазели, и Бро в конце концов не выдержал.
— Ну ладно, — сказал он, — поглазели и будет. Ну скажите хоть что-нибудь. Сделайте что-нибудь.
— Оно говорит! — завопили человечки — Оно живое!
Они сдвинули носы и быстро, вперемешку залопотали:
— НевероятноДагононговоритРиммоннукгобымогсебепредставитьчеловековиденВелиалэтомудолжнабытьсвояпричинаТаммузданосуверенностьютутнескажешь.
Они резко умолкли.
И снова уставились на него.
— Первым делом надо узнать, как оно сюда попало, — сказал один из околпаченных человечков.
— И совсем не это самое важное. Надо узнать, что оно такое. Животное? Растение? Минерал?
— Надо узнать, откуда оно, — внес свою лепту третий.
— С этими, знаешь ли, чужаками надо быть поосторожнее.
— Почему? Мы же абсолютно неуязвимы.
— Ты так думаешь? А как насчет ангела Азраила?
— Ты имеешь в виду анге…
— Не говори этого вслух! Не говори!
Последовал яростный спор, во время которого Бро нетерпеливо постукивал по полу носком ботинка. В конце концов они пришли к какому-то решению. Колдун номер один ткнул пальцем в сторону Бро и уличающе вопросил:
— Что ты здесь делаешь?
— Сперва мне хотелось бы разобраться, — отрезал Бро, — где это я?
— Оно хочет узнать, где оно находится, — ухмыльнулся человечек, повернувшись к своим собратьям Таммузу, Дагону и Риммону.
— Ну так скажи ему, Велиал.
— Давай, Велиал, говори, нельзя же тянуть до бесконечности.
— Ты! — Велиал повернулся к Бро. — Это центральная администрация, универсальный контрольный центр; Велиал, Риммон, Дагон и Таммуз от имени и по поручению его всевеличайшества.
— Это что же значит? Сатана?
— Твоя фамильярность совершенно неуместна.
— Я пришел сюда, чтобы повидаться с Сатаной.
— Оно хочет повидаться с Господом Люцифером!
Человечки были в крайнем замешательстве. Затем Дагон ткнул двух своих собратьев в бока остренькими локотками и глубокомысленно уперся пальцем в лоб.
— Шпион, — сказал он в конце концов и для пояснения многозначительно ткнул пальцем вверх.
— Только не вслух, Дагон! Только не вслух!
— Такое уже случалось, — сказал Велиал, ожесточенно листая гигантский гроссбух. — Он вполне определенно нездешний. На ближайшие… — он перевернул песочные часы, что привело паука в полное бешенство, — шесть часов никаких доставок не предвидится. Оно не мертвое, потому что не воняет. Оно не живое, потому что призываются одни лишь мертвые. Вопрос перед нами все тот же: что нам с ним делать?
— Дивинация, — подсказал Таммуз. — Абсолютно непогрешимый метод.
— Верно, Таммуз.
Велиал уперся глазами в Бро.
— Имя?
— Христиан Бро.
— Это он сказал! Мы не говорили!
— Давайте попробуем ономантию, — предложил Дагон. — Возьмем номера всех букв его имени и фамилии, «А» это один и так далее. Да нет, Велиал, ничего тут страшного, говорить все буквы по отдельности это совсем не то же, что прямо произносить. Возьмем их полную сумму, удвоим и прибавим десять. Разделим на два с половиной и вычтем первоначальную сумму.
Они стали всей командой складывать, делить и вычитать. Скребли по пергаменту гусиные перья, бормотание четырех голосов было похоже на гудение назойливой мухи. В конце концов Велиал взял в руки клочок пергамента со своим ответом и недоверчиво в него вгляделся. Все остальные вгляделись в свои ответы. А затем дружно пожали плечами и порвали клочки пергамента на клочки еще меньшие.