Он замедлился. Ощущения скачком вернулись в норму. И снова он был оглушен и ослеплен.
— Леди Оливия, — окликнул Фойл.
— Кто это?
— Паяц.
— Формайл?
— Да.
— Вы меня искали? Я тронута, воистину тронута.
— Вы с ума сошли… Стоять здесь, на открытом месте… Молю вас позволить мне…
— Нет, нет. Это прекрасно… Великолепно!
— Позвольте мне джантировать с вами в какое-нибудь укрытие.
— А, вы представляетесь себе доблестным рыцарем в доспехах? Благородны и преданны… Это вам не подходит, мой дорогой. У вас нет к этому склонности. Вам лучше уйти.
— Я останусь.
— Как влюбленный в красоту?
— Как влюбленный.
— Вы все так же утомительны, Формайл. Ну, вдохновитесь! Это Армагеддон… Расцветающее Уродство… Расскажите мне, что вы видите.
— Немногое, — начал он, оглядываясь и морщась. — Над горизонтом свет. Стремительные облака света. А выше… сияние. Словно переливаются огоньки новогодней гирлянды.
— О, вы так мало видите своими глазами… Представьте, что вижу я. В небе раскинулся купол. Цвета меняются от темного привкуса до сверкающего ожога. Так я назвала открытые мне краски. Что это может быть за купол?
— Радарный экран — пробормотал Фойл.
— И еще… громадные копья света, рвущиеся вверх, покачивающиеся, извивающиеся, колеблящиеся, танцующие. Что это?
— Следящие лучи. Вы видите всю электронную систему обороны.
— Я вижу и летящие бомбы… резкие мазки того, что вы зовете красным. Но не вашего красного — моего. Почему я их вижу?
— Они нагреты трением о воздух, но инертная свинцовая оболочка для нас бесцветна.
— Смотрите, вам гораздо лучше удается роль Галилея, чем Галахада. О! Вот одна появилась на востоке. Следите! Падает, падает, падает… Ну!!
Яркая вспышка на востоке доказала, что это не плод ее воображения.
— Вот и другая на севере. Очень близко. Очень. Сейчас!
Земля всколыхнулась.
— И взрывы, Формайл… Не просто облака света — ткань, плетенье, паучья сеть перемешавшихся красок. Так прекрасно, будто изысканный саван.
— Так оно и есть, леди Оливия, — отрезвляюще заметил Фойл.
— Вы боитесь?
— Да.
— Тогда убегайте.
— Нет.
— В вас сидит дух противоречия.
— Не знаю. Я испуган и тем не менее не уйду.
— Вы нагло выкручиваетесь. Бравируете рыцарской отвагой? — Хрипловатый голос зазвучал язвительно. — Только подумайте, Галахад… Ну сколько времени нужно, чтобы джантировать? Через считанные секунды вы можете быть в Мексике, Канаде, Аляске. В полной безопасности. Там сейчас наверняка миллионы людей. В городе, вероятно, никого кроме нас и не осталось.
— Не каждый может джантировать так далеко и так быстро.
— Значит, мы последние из тех, кто идет в расчет. Почему вы не бросите меня? Ведь меня скоро убьют. Никто не узнает, что вы струсили и задали стрекача.
— Дрянь!
— Ага, вы злитесь. Что за грубый язык. Это первый признак слабости. Почему же вам не применить силу и в моих же интересах унести меня? Это был бы второй признак.
— Будь ты проклята!
Он подступил к ней вплотную, яростно сжав кулаки. Она коснулась его щеки холодной спокойной рукой. Фойл снова ощутил электрический удар.
— Нет, слишком поздно, мой милый, — тихо произнесла она. — Сюда летит целый рой красных мазков… ниже, ниже… ниже… прямо на нас. Нам не спастись. Теперь — быстро! Беги! Джантируй! Возьми меня с собой. Быстро! Быстро!
Он схватил ее. — Дрянь! Никогда!
Он сжал ее, нашел мягкий коралловый рот и поцеловал. Он терзал ее губы и ждал конца.
Ничего не произошло.
— Надули! — воскликнул он.
Она рассмеялась. Фойл вновь поцеловал ее, и, наконец, заставил себя разжать объятья. Она глубоко вздохнула, затем снова засмеялась, сверкая коралловыми глазами.
— Все кончено, — сказала она.
— Ничего еще не начиналось.
— Ты имеешь в виду войну?
— Войну между нами.
— Так пусть же будет война! — неистово проговорила она. — Ты первый, кого не обманула моя внешность. О, боже! Скука обходительного рыцарства и сладенькая любовь к принцессе. Я не такая… внутри. Не такая. Не такая. Нет. Да здравствует свирепая, жестокая, беспощадная война между нами. Не побеждай меня… — уничтожь!
Внезапно она снова стала леди Оливия, надменная снежная дева.
— Боюсь, что обстрел прекратился, мой дорогой Формайл. Представление окончено. Что за восхитительная прелюдия к Новому Году, не правда ли? Спокойной ночи.
— Спокойной ночи?! — откликнулся тот.
— Спокойной ночи, — повторила она. — Право, любезный Формайл, неужели вы столь неотесаны и не замечаете, что мне надоели? Можете идти.
Фойл заколебался, судорожно пытаясь найти нужные слова. Затем повернулся и, пошатываясь, вышел из дома. Он дрожал от возбуждения и брел, как в тумане, едва осознавая беспорядок и смятение вокруг. На горизонте полыхали огненные языки пламени. Взрывные волны так разворошили атмосферу, что до сих пор то и дело со свистом налетали шквалы ветра. Многие здания были повреждены — стекло разбилось, сталь покорежилась, карнизы обвалились. Город был полуразрушен — несмотря на то, что избежал прямых попаданий.
Улицы его пустовали. Все население Нью-Йорка джантировало в отчаянных поисках найти безопасность… на пределе своих возможностей… на пять миль, на пятьдесят, на пятьсот. Некоторые джантировали прямо под удар бомбы. Тысячи погибли в джант-взрывах, поскольку общественные джант-площадки не были рассчитаны на такой массовый исход.
Фойл видел, как на улицах стали пявляться спасатели в белых защитных костюмах. Властный окрик напомнил ему, что и его могут поставить на аварийные работы. Проблема эвакуации джантирующего населения не существовала, а вот вынудить людей вернуться, восстановить порядок власти могли…
Фойлу не совсем улыбалось неделю провести в борьбе с пожарами и грабителями. Поэтому ускорился и ускользнул от Аварийной Команды.
На Пятой Авеню он замедлился. Ускорение пожирало огромное количество энергии. Долгое ускорение требовало потом многих дней восстановления сил.
Грабители и джек-джантеры уже хозяйничали на Авеню — по одиночке и бандами, трусливые и свирепые. Шакалы, раздирающие тело живого, беспомощного животного. Сегодня город принадлежал им, и они орудовали в нем без всякого стеснения. Фойл внезапно столкнулся с ними.
— Я не в настроении, — предупредил он. — Поиграйте с кем-нибудь другим.
Он вывернул все карманы и швырнул им деньги. Они торопливо схватили их, но остались неудовлетворены, так как жаждали забавы, а беспомощный джентльмен вполне мог ее им предоставить. С полдюжины бандитов быстро окружили Фойла тесным кольцом.
— Добрый джентльмен, — скалились они. — Давай повеселимся.
Фойл однажды видел изуродованное тело одной из жертв их веселья. Он вздохнул и с трудом отрешился от образа Оливии Престейн.
— Ну что ж, — сказал он. — Давайте, ребята.
Нащупав пульт управления во рту, он на двадцать губительных секунд превратился в самую смертоносную боевую машину… Коммандос-убийца. Все происходило как будто помимо его воли. Тело просто следовало вживленным в мускулы навыкам и рефлексам… На тротуаре остались лежать шесть трупов.
Собор Святого Патрика стоял незыблемый, вечный, своим величием подавляя крошечные языки пламени, лизавшие позеленевшую медь крыши. Он был пуст. Освещенные и обставленные, шатры Пятимильного Цирка заполняли неф церкви, но люди их покинули. Слуги, повара, камердинеры, атлеты, лакеи, философы и мошенники поспешно бежали.
— Они, конечно, вернутся сюда пограбить, — пробормотал Фойл.
Он вошел в свой шатер — и увидел сгорбившуюся на ковре фигурку в белом, что-то невнятно про себя мычащую. Это была Робин Уэднесбери — платья в клочья, рассудок в клочья.
— Робин!
Она продолжала мычать. Он поднял ее на ноги, встряхнул, ударил по лицу. Она просияла и продолжала мычать. Фойл достал шприц и ввел ей лошадиную дозу ниацина. Наркотик подействовал на нее отрезвляюще. Ее буквально вывернуло наизнанку. Атласная кожа побелела. Прекрасное лицо исказилось. Она узнала Фойла, вспомнила то, что пыталась забыть, закричала и упала на колени. Зарыдала.
— Так-то лучше, — произнес Фойл. — Ты великая любительница спасаться бегством. Сперва самоубийство. Теперь это. Что следующее?
— Уйди.
— Возможно, религия. Ты чудесно впишешься в какую-нибудь секту. Примешь муки за веру… В состоянии ты смотреть жизни прямо в глаза?
— Разве тебе никогда не приходилось убегать?
— Никогда. Бегство — для неврастеников.
— Неврастеник… Любимое, слово нашего образованного умника… Ты ведь образован, не правда ли? Образован. Уравновешен. Спокоен. Да ты удирал всю свою жизнь!
— Я?! Никогда. Всю свою жизнь я кого-то преследовал.
— Ты удирал. Уходил от реальной жизни, нападая на нее… отрицая ее… уничтожая ее… Вот, что ты делал.
— Что? — Фойл резко встрепенулся. — Ты хочешь сказать, будто я от чего-то спасался?
— Безусловно.
— От чего же?
— От реальности. Ты не в состоянии принять жизнь такой, какой она есть. Отказываешься это сделать. Пытаешься загнать ее в твои собственные рамки. Ты ненавидишь и уничтожаешь все, что не укладывается в твои безумные рамки.
— Она подняла залитое слезами лицо. — Я больше не могу это выдержать. Отпусти меня.
— Отпустить… Зачем?
— Хочу жить своей жизнью.
— А как же твоя семья?
— …Буду искать их сама.
— Почему? Что случилось?
— Слишком много… нет сил… ты и война… потому что ты так же страшен, как и война. Даже страшнее. Что случилось со мной сегодня, происходит постоянно, когда я с тобой. Я могу вынести либо одно, либо другое, но не вместе.
— Нет, — отрезал Фойл. — Ты мне нужна.
— Я готова выкупить себя.
— Каким образом?
— Ты потерял все нити, ведущие к «Ворге», не правда ли?
— И?
— Я нашла еще одну.
— Где?
— Не имеет значения. Ты согласен отпустить меня, если я тебе ее передам?