Он уверенно шагал по направлению к Крамб-стрит бесчисленными проходными дворами, а племянник и Чарли Люк доверчиво следовали за ним, держась за руки. К цели они вышли как-то вдруг: последний рывок сквозь непроглядный мрак каких то конюшен — и вот они уже на самой середине длинной и сумрачной улицы, откуда рукой подать до полицейского участка. Там каноник остановился, обернувшись к своим спутникам:
— Так где же этот бедняга?
— Проезд Памп, — поспешно ответил Люк, — отсюда прямо, а потом направо, сразу после «Перьев».
Лишь теперь в этих глухих дебрях колонн и фасадов инспектор узнал свои владения и уже по-хозяйски поспешно повел спутников темным переулком мимо зашторенных витрин магазинов. То была не лучшая ночь для прогулок. Прохожих им почти не встретилось, если не считать недогулявшей компании, околачивавшейся у неосвещенной арки близ пивной «Четыре пера», заведения из самых непритязательных. Оно искоса выглядывало из тумана с залихватской небрежностью кое-как намалеванной вывески и криво положенной черепицы, в то время как из окон сквозь стеклянные ромбики, окантованные латунной решеткой, причудливо преломлявшиеся лица завсегдатаев пялились на улицу.
Пробираясь сквозь кучку выпивох, они заметили блеснувший в глубине проезда серебристый лучик, и подоспевший констебль отдал Люку честь.
— Это случилось в том конце, у выхода на Бурн-авеню. Вам не обойтись без фонарика. Там вообще ничего не видно.
Люк к тому времени свой фонарик уже включил. Он был обвязан желтым шелковым носком, чтобы свет меньше рассеивался в тумане, но даже с таким усовершенствованием идти вперед казалось непросто.
Истертая за столетия брусчатка со сточной канавой посредине приобрела вид желоба, а справа и слева стены домов наклонялись друг к другу, словно темные утесы.
— Вот уж где помирать паршиво, — бросил инспектор с омерзением.
— И жить тоже, — мягко заметил мистер Кэмпион. Он уже миновал стену дома и подошел к покосившемуся деревянному забору, который бы и для иного — сассекского захолустья показался бы слишком деревенским. За забором виднелся оранжевый квадрат освещенного окна.
— Задний двор дома тридцать семь по Гроув-роуд, где адвокатская контора, — бросил через плечо Люк. — Последняя достопримечательность в этом роде (руки прочь от наших достопримечательностей!). Да тут их целая улица была, но все уже перестроены. А в этом живет адвокатский сторож. Летом тут даже ничего. Клумбы с ноготками. У старика-сторожа, правда, с головкой не все в порядке. Каждую пятницу приходит к нам на что-нибудь жаловаться. Интересно, не слышал ли он чего нынче вечером. Осторожно, сейчас начнется спуск. Ага!
Луч фонарика метнулся чуть в сторону, и следуя в том же направлении, они вышли к месту происшествия. Перед ними предстало драматическое зрелище. Какой-то находчивый полисмен раздобыл старинную калильную лампу, пожалуй, единственное, что может помочь в тумане, и сейчас, как живой плюмаж, она шипела и плевалась огнем над головами стоящих во тьме мужчин. Мощный дымный хвост, смешиваясь с туманом, придавал картине своеобразный, какой-то рембрандтовский колорит.
— Шеф? — глухо донесся до них бодрый голос сержанта Пайкота, и одновременно его коренастая фигура выступила из сплошного мрака.
— Здорово, Джордж, — ответил Люк своим обычным свирепо-веселым голосом. — Удалось что-нибудь?
— Вполне достаточно, сэр. Отошли бы вы, что ли, в сторону, тут и так не повернешься. Врач уже прибыл!
О последнем, впрочем, Люк догадался и сам, узнав эту не слишком любезную манеру выражаться.
Пришедшие осторожно шагнули вперед сквозь расступившееся перед ними небольшое скопление людей.
Между двух соседних домов, чьи стены сходились под острым углом, оставалась щель около фута шириной и глубиной в восемнадцать дюймов, туда-то и было втиснуто тело мертвого Шмотки — несчастный как бы сидел, вытянув вперед ноги и опустив голову на грудь. Поражало, что человек может занимать так мало места — ни дать ни взять сверток ненужного хлама. Он сидел, и темно-алая клякса расползалась как нагрудник, по его спортивной куртке. Это алое стекало по его пальцам на камни мостовой. В круге черных силуэтов, сомкнувшихся над ним, он казался слишком маленьким и ничтожным, чтобы вызвать хотя бы ужас.
Люк присел на корточки, констебль поднес калильную лампу чуть поближе, а Пайкот наклонился к шефу:
— Один из наших людей обнаружил его в шесть сорок вечера, только тело, видно. К тому времени пролежало тут не меньше часа, — негромко произнес сержант, фонарик Люка осветил его грубоватые черты. — Этим проездом пользуются редко, а если кто и пробегал тут мимо, то навряд ли смог бы его заметить.
— А, заметив, остановиться и полюбоваться. Этакий цветочек у обочины, — пробормотал Люк, подымаясь, чтобы пропустить мистера Кэмпиона. — Во сколько он вышел от нас, сержант? Если поточнее?
— В шестом часу. Точно не скажу, сэр. Я думал, вы сами засекли время. Я сюда прибыл, разумеется, как только нам сообщили. Мы вызвали фотографа и произвели съемку. А это врач, сэр!
Последнее сообщение явно оказалось избыточным. Уже какое-то время из-под локтя старшего инспектора доносилось нудное ворчание. Наконец Люк обратился в темноту не без любезности.
— А забавно, что мы вам все время портим обед, доктор. Между прочим, я привел с собой и священника. Вот он, у меня за спиной. Уж вы не взыщите, — а может, вам будет интересно.
Ворчание прекратилось, и хорошо поставленный голос ядовито отвечал:
— Как предусмотрительно с вашей стороны, инспектор, проявить такую трогательную заботу о моей душе! Вот только боюсь, что на вашей я уже крест поставил — жду вас тут битых полтора часа, хотя любой осмотр в таких условиях абсолютно бесполезен. Если вы его заберете, то я сделаю вскрытие завтра к девяти.
— Договорились, — согласился Люк. — Да, пока вы еще тут, будьте так добры объяснить, что это ему горло перерезали?
— Вы о крови? Нет. Это из носа. Это совсем другое.
— Ну ладно, идите уж! — в голосе старшего инспектора послышалось облегчение. — До чего естественно, а? Пошла кровь носом, он сел и умер!
— И при этом сам себя треснул по голове, так что проломил себе череп, — ехидно отозвался из темноты все тот же хорошо поставленный голос. — По-моему, вы бы и сами могли это заметить, Чарльз, что тут его изрядно отметелили. Утверждать не берусь, но полагаю, что голову ему проломили башмаком. Ладно, утром разберемся.
— Можно, мы обмоем ему лицо?
— Пожалуйста, если вам так хочется. Доброй ночи, — доктор засеменил прочь, и вскоре его полноватую фигуру поглотил туман.
— Вперед, к бифштексу и запеченным почкам, — пробормотал Люк, глядя ему вслед. — Надо надеяться, им не дали остыть. А как бы так устроить, чтобы рассмотреть его лицо, а, Джордж?
— Прямо тут, сэр?
— Да, если можно. Я кое-кого привел на него взглянуть. Не угодно ли вам, старина, — Люк резко замолчал, почувствовав, как Кэмпион коснулся его плеча.
Старый Эйврил вступил в освещенный круг и склонился над останками бедняги Шмотки. Каноник был с непокрытой головой, непослушные волосы над его тонкими чертами торчали в разные стороны, как сухие стебли. Он принялся стирать кровь с лица убитого своим большим белоснежным носовым платком, осторожными движениями, неловко, но с той неумелой заботливостью, с какой отец вытирал бы нос простуженному ребенку, спокойно и без малейшей брезгливости, чем глубоко шокировал сержанта Пайкота. Из горла последнего вырвался слабый звук, наподобие вскрика испуганного фазана, и он уже собрался вмешаться, когда почувствовал на своем плече руку старшего инспектора. Шеф стоял молча, напряженно выпрямившись и сверкая глазами. Его плечи, массивные, как дирижабль, нависали надо всей картиной, добавляя ей драматизма.
Каноник между тем, как ни в чем ни бывало продолжал свои манипуляции, все так же тихо и неумело, одновременно пачкаясь сам. Очевидно, что кровь, равно как и грех, его не пугала.
— Ну вот, — наконец произнес он, обращаясь, по-видимому, к покойному, вглядываясь в его уже не страшные, но все еще несколько грязноватые и бесконечно трогательные черты, а затем закрыл потухшие глаза мертвого. — Несчастный мальчик!
Казалось, этот бессознательный возглас сострадания осенил собой всю загубленную юность бедняги Шмотки.
Едва Эйврил приподнял руки мертвеца, чтобы обтереть и их, как его внимание привлекли рукава, и впервые за весь вечер каноник пришел в замешательство. Приподняв правую руку убитого, он провел ладонью по направлению к локтю.
— Посветите, пожалуйста, вот сюда, — попросил он, и фонарик Люка немедленно повернулся в указанном направлении. Луч выхватил аккуратную кожаную заплатку на локте, и еще одну, поменьше, ближе к обшлагу, — неумелая, но крепкая работа.
— Вы узнали его, сэр?
Старик не отвечал. И лишь сложив руки мертвого на груди, он выпрямился и шепнул на ухо Люку:
— Я бы хотел поговорить с вами!
— Очень хорошо, сэр!
— Куда вы денете этого несчастного? Может, нам с вами пойти туда же?
— Нет, сэр. Мы пойдем в участок, если вы не возражаете. Это тут рядом, за углом. Тело отправят в морг. Сейчас придет машина.
Люк говорил уважительным тоном, но тем не менее непреклонно, и старый священник кивнул. Мистер Кэмпион, глянув на них, ощутил, что они поняли друг друга с полуслова, словно старинные знакомые.
— Мне нужна эта куртка, — заявил Эйврил, — я хотел бы забрать ее домой.
— Очень хорошо, сэр, — Люк, казалось, даже не удивился, — необходимо, чтобы вся одежда убитого как можно скорее была доставлена в участок. О'кей, Джордж?
Пайкот шагнул назад, чтобы распорядиться. И мигом все пришло в движение, и куда девалась выморочность, царившая здесь минуту назад — жизнь вернулась со всей своей суматохой.
Пока мистер Кэмпион отнимал у дяди окровавленный носовой платок, который старый священник все норовил засунуть в карман пальто. Люк отдавал обычные в подобных случаях распоряжения. Энергия, исходящая от этого человека, сделалась явственно ощутимой, как если бы тут, в тесном проулке, внезапно заработал трактор.