Алан вздохнул и, прищурившись, посмотрел в морскую даль. Мелкие белые барашки волн – шторм бала три, не больше. Уже полгода он живет здесь, на этом необитаемом острове. Но изученный вдоль и поперек, этот кусок суши так и не стал ему родным.
Это было его добровольное решение – уйти от мира. Он взял в клинике бессрочный отпуск, выслушал заверения в дружбе и любви и пообещал, что если надумает работать, то непременно вернется сюда. Его друг, Грег Сендлер, владелец нескольких необитаемых островков, разбросанных на территории более чем двадцать тысяч квадратных километров, предлагал ему бунгало на одном из них.
Алан наотрез отказался.
– Я хочу уединиться. Сам построю себе хижину, буду охотиться и ловить рыбу. А может быть, даже и выращивать что-нибудь из овощей. Я хочу жить в полной изоляции, только наедине с природой. От благ цивилизации возьму минимум – то, без чего нельзя на острове обойтись.
– Мне твоя идея кажется несколько безумной, – мягко возразил Грег. – Я тебе предлагаю: бери один из моих островов. Хочешь – самый дальний и неуютный. Я могу даже персоналу приказать, чтобы они к тебе не слишком часто приезжали. У нас, знаешь ли, так положено – у клиентов убирать. Но когда нашим гостям это не нравится, мы с готовностью идем им навстречу, и никто не приезжает, пока клиент сам не попросит или не уедет.
– Мне плевать и на твое мнение, и на твоих клиентов, – устало огрызнулся Алан. – Не хочу бунгало и не желаю никого видеть.
Грег на грубость друга никак не среагировал. За долгие годы он успел хорошо узнать Алана: если тот грубит, значит, ему совсем плохо. Следующая же фраза Алана подтвердила его мысли:
– Мне сейчас в петлю хочется залезть, а ты говоришь – бунгало. Нет уж, только необитаемый, да поскорее. А еще лучше, чтобы остров был плохо пригоден для проживания и с массой диких зверей. Преодоление трудностей – вот что может излечить меня.
– Хочешь знать мое мнение? Думаю, ты лукавишь.
Губы Алана сжались в тонкую полосу, и он, откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди.
– Нет. Все, что мне сейчас нужно, – это убежать от самого себя. Уставать до чертиков, так, чтобы больше никаких мыслей дурацких в голову не лезло.
– Извращенец, – грустно констатировал Грег. – Но дело твое, спорить не стану. Даже отвезу тебя на остров, как обещал. Но у меня есть два условия…
– Говори.
– Раз в три месяца к тебе обязательно будет приезжать яхта и привозить продукты, медикаменты и другие необходимые вещи.
– Раз в полгода достаточно.
Грег вздохнул.
– Ладно, пусть так.
– Второе условие какое?
– Если тебе понадобится хоть малейшая помощь, слышишь – малейшая!!! – ты обязательно дашь мне об этом знать. Ты должен мне пообещать, – с нажимом сказал Грег, – убийцей я быть не намерен.
После этих слов Алан долго молчал, раздумывая. Потом горько усмехнулся:
– Что ж такое, я ни над жизнью своей не властен, ни над смертью. Хорошо, я приму твое условие, но с одной поправкой. Право выбора – прервать одиночество или испытывать судьбу дальше, все-таки останется за мной. С тебя, мой дорогой друг, я ответственность за мою жизнь снимаю.
Грег долго спорил, не соглашаясь. Но потом уступил. После долгой перепалки он все-таки пошел на компромисс, и Алан отправился на остров. Уже там выяснилось, что Грег слукавил: бунгало на острове оказалось. Правда, несколько старое и заброшенное, но вполне пригодное для жизни. Алан сначала жутко разозлился на Грега и в качестве протеста попытался строить собственную хижину. Но тут пошли дожди, и в недостроенном жилище стало невозможно жить. Упрямый Алан вынужден был перебраться в бунгало, тем более что и там нашлось, к чему приложить свои силы. Так что обида на старого друга за небольшой обман сменилась чувством глубокой благодарности.
Из прибрежных кустов под ноги Алану выползла ядовитая змея, и он отбросил ее палкой. Потом выбрал место и забросил удочку. Рыба, жаренная на углях на ужин, – это то, что нужно.
Звук раздался откуда-то слева. Вроде бы стон. Но такой тихий и слабый, что Алан даже решил сначала: ему померещилось. Он замер и внимательно вгляделся в даль, прислушиваясь. Тишина, и только крысы снуют по выброшенным недавним штормом обломкам растений и дохлой рыбе.
На душе отчего-то было неспокойно. Алан воткнул удочку в песок и, прислушиваясь, пошел вдоль берега по направлению к большой куче мокрой тины и хвороста. Только плеск волн да крики птиц нарушали тишину, и Алан решил было, что ему почудилось, как вдруг стон повторился. И тут он разглядел белую бескровную руку, согнутую в локте. Водоросли и тонкие травинки словно вплелись во всклокоченные темно-рыжие волосы.
Женщина лежала ничком. Алану показалось, что она мертва, так была бледна ее кожа. Он осторожно тронул ее за плечо и тихо сказал:
– Эй, леди, вы слышите меня?
Она не пошевелилась. Тогда, став на колени, Алан торопливо раскидал в разные стороны мусор, вынесенный прибоем, и перевернул женщину на спину.
Если бы он надумал вылепить из глины рыжеволосую ведьму, он изобразил бы именно такое лицо – тонкий с горбинкой нос, слегка припухлые чувственные губы и высокие скулы породистого лица. Через левую щеку женщины протянулась багровая полоса, на подбородке отпечатались ракушки и прибрежная галька. Руки ее тоже были сильно исцарапаны, на левой ноге зияла большая рваная рана. Он взял женщину за запястье, пытаясь нащупать пульс. Нитевидный, почти неслышный, он все-таки был.
– О, мой бог, она жива.
Он торопливо подхватил ее на руки и понес в свое бунгало. Удочка так и осталась сиротливо торчать на берегу.
Кира уже сутки лежала без сознания. Иногда она на мгновение открывала глаза, бессмысленно смотрела вокруг себя и что-то бессвязно бормотала. Алан присаживался рядом и внимательно вглядывался в лицо своей подопечной. Он старался уловить малейшее изменение ее состояния, чтобы не пропустить тревожные признаки.
Кира опять что-то пробормотала, и он наклонился, почти коснувшись ухом ее губ.
– Я знаю… – еле слышно шептала она, – Лес…
Алан выпрямился.
– Полька, что ли… Или, может быть, словачка. Бормочет что-то непонятное…
Он встал и, налив в тазик теплой воды, принялся аккуратно и осторожно обтирать ее лицо и тело мягкой тканью. Потом достал с полки банку с мазью, приготовленной им самим из лечебных трав, и обильно смазал ею рану на ноге Киры. Мазь он сделал, растирая и смешивая целебные травы с жиром страуса эму. Жир эму сам по себе обладает сильными противовоспалительными свойствами, и аборигены Австралии используют его при любых болезнях – ранах, вывихах, ожогах и растяжениях. Но Алан все-таки предпочел усилить его действие, добавив порошок и вытяжку из трав.
Потом он прикрыл рану копрой – кокосовым волокном – и наложил повязку. Перевернув Киру, тщательно обработал ссадины и синяки на спине и глубокие царапины на руках.
Он старался смотреть на женщину только как на пациентку, но руки предательски дрожали и пот струйками стекал по его лицу. Интересно, какой у нее голос? Как она говорит: «I love you»? Может быть, голос сильный и слегка хрипловатый, как у его любимой певицы Мины Маццини? Или кристально чистый и хрустальный, как у Энн?
Он вздохнул и провел рукой по лицу, словно стирая наваждение.
«Алан, ты сходишь от одиночества с ума. Не пора ли тебе вызвать помощь?»
Женщина вдруг страдальчески скривилась и снова что-то бессвязно пробормотала.
– Что? Что вы говорите, леди?..
Она продолжала беззвучно шевелить губами, не открывая глаз, но он, как ни прислушивался, так и не разобрал ни слова.
– Кто же ты такая? – задумчиво глядя на нее, спросил Алан. – Невинная красота, попавшая в беду, или беглая преступница, скрывающаяся от правосудия?
Он выжал тряпку, которой мыл Киру и, встряхнув, повесил ее сушиться за окном. Потом вылил оставшуюся воду во двор и вышел из дома. Он не узнавал себя. Всегда законопослушный и осторожный, сейчас он бы запросто скрыл правонарушительницу, если б незнакомка ею оказалась. Да, она очень нравилась ему. И еще Алану хотелось, чтобы женщина поскорее пришла в себя. Тогда он смог бы посмотреть ей в глаза и, может быть, найти ответное чувство.
Вернувшись, он взял настой из лечебных трав и попытался напоить свою подопечную. Приподняв ее голову, он вливал ей в рот целительный настой. Но зубы Киры были так плотно сжаты, что лекарство тонкой струйкой стекало по ее лицу и терялось в густых волосах на шее.
– Надо пить, надо, – ласково бормотал Алан, осторожно пытаясь разжать ей зубы. – Тебе силы, красавица, нужны. А откуда тебе их брать, если ты не ешь, да еще и не пьешь?! Ну же, ну! Давай же, пей. Это хороший настой. Будь умницей.
Услышала ли она его или нет, но Алану все-таки удалось влить ей в рот немного настоя, и Кира сделала глоток.
– Хорошо! Вот и умница. Давай-ка еще выпьем чуть-чуть.
Кира поморщилась и села в постели.
– О, какая хорошая оказалась смесь, – засмеялся он. – Меня зовут Алан. Это я вас спас.
– Кира, – она сначала сказала это по-русски, а потом, спохватившись, выговорила четко, по-английски.
– Да, да, – закивал Алан, – я понял: как Найтли. Кайра.
– Горячий котелок выглядит точно так же, как и холодный, – назидательно произнес Алан, после того как Кира едва не обожгла руку. – Принцип относительности котелков, однако.
– Предупреждать надо, – буркнула она, оборачивая палец влажной тряпкой.
– И все-таки почему ты не желаешь, чтобы я вызвал помощь? – спросил Алан. – Тебя ведь ищут, должно быть. Нет, я очень не хочу, чтобы ты уезжала, мне даже приятно твое решение. Но мне нужно знать, осознанно ли оно.
– Пойдем, пройдемся по берегу, – Кира вышла из дома и, сощурившись, посмотрела на закат. По оранжево-красному небу плыли алые облака и уходили куда-то в лиловое море.
Лучше бы он ничего ей не говорил и ни о чем не спрашивал. Кире не хотелось даже вспоминать о том злополучном утре. Два близких человека, предавших ее, – пусть они будут счастливы, но только подальше от нее. Видеть их, думать о них все еще было мучительно больно.