"месть". Месть всем тем, кто мешает царю благополучно править Великой Арменией. Пошли, покажешь нам ту мастерскую.
Я немного замешкался, и Шанпоч Вреж, уловив мою неуверенность, спросил:
– Думаешь, не найдёшь? Пошли мы поможем.
– Найду, конечно, – ответил я, – но разве стоит из-за одного неумелого мастера подымать целый вооружённый отряд?
Вреж пристально посмотрел мне в глаза. Это был уже взгляд не придурка-шута. На меня смотрел воин.
– Ты сегодня случайно набрёл на логово врага. Увиденная тобой примитивная ограда – это не что иное как готовые к бою копья. Идём.
Мы зашагали по безлюдному ночному городу. Вдали на Востоке едва забрезжили первые лучи солнца. До рассвета оставалось совсем немного.
– Почему ты решил, что этот безобидный мастер – враг?
– Слушай меня внимательно, Соломон, – сказал Вреж, – когда мы взяли этот город, царь Тигран приказал всем оружейникам работать только для нужд армянской армии. Тут много хороших мастеров, предки которых переселились в Антиохию еще при Александре Великом. Но после очередного бунта царю пришлось внести запрет на эту деятельность.
– Какого бунта?
– Население Антиохии – это греки, поклоняющиеся Богам Олимпа. Мы стали заселять город армянами из Восточных провинций. У одних свои Боги, обычаи, традиции, праздники. У других – свои. Начались стычки между местным населением и приезжими, которые затем переросли в вооружённый бунт греков. Нам силой удалось его подавить. После этого царь запретил изготовление оружия в Антиохии. Местное население затаило обиду на армян. Этим не преминули воспользоваться римляне. Их многочисленные лазутчики начали подготавливать почву для вторжения с целью отвоевать у нас Киликию вместе с Антиохией.
– Я гулял сегодня по городу и не заметил ничего подозрительного. Народ с почтением смотрел на меня.
– Днём они все покорные. А по ночам готовятся к приходу новых хозяев, заготавливают впрок вооружение. Как долго мы сможем силой удерживать город – не представляю.
– Очевидно, что политика царя по насильственному заселению не привела ни к чему хорошему, – сказал я.
– У царя есть грандиозная идея объединить все народы страны, подчинить одной власти, сделать всех единоверцами. Вот и начал он перемещать население с Запада на Восток и наоборот. Пока это не приносит желаемого результата. Армяне никак не приживаются на завоёванных территориях. А на исконно армянские земли с трудом удаётся заселить иноземцев.
Тем временем мы вышли на улицу, где днём трудились железных дел мастера.
– Вот это место, – сказал я, узнав дверь мастерской.
– Отлично, – произнёс Вреж, – ломайте двери. Мы возьмём их совсем тёпленькими.
Солдаты принялись выполнять приказ, и в это время возле моего уха раздался свист. Стоявший рядом со мной воин со стрелой в горле замертво свалился на землю.
– Все в круг! – закричал Вреж, и отряд, прикрывшись щитами, принял круговую оборону.
Находясь в центре круга, я оказался практически недосягаем для стрел, летящих в нашу сторону. Первые лучи солнца осветили противника, засевшего на крыше мастерской. Сквозь тела воинов я увидел две шеренги лучников, по очереди стрелявших в нас. Вооружённые для ближнего уличного боя солдаты ничем не мог им противопоставить. Улица была широкой, хорошо простреливалась, и негде было укрыться. Круглые щиты не могли полноценно защищать нас, и потому время от времени кто-то падал, сражённый стрелой.
– Ломайте быстро дверь, – закричал в отчаянии Вреж, поняв, что мы сможем укрыться только за стенами мастерской.
Ценой огромных усилий и потерь нам удалось, наконец, сломать засов и отряд ворвался в спасительное помещение. Едва успев оправиться, солдаты принялись разбирать потолок. Сделанный из деревянных брусьев и соломы, он легко уступил под ударами мечей, и скоро на крыше образовался большой лаз. Солдаты стали подниматься наверх, и теперь стрелявшие из лука оказались в критическом положении. В ближнем бою их оружие было непригодно, и после непродолжительной стычки с ними было покончено. Вреж спустился вниз, волоча за собой того самого мастера, с которым я встречался днём.
– Это тот самый? – спросил он меня.
– Тот самый, – ответил я.
Вреж схватил его за волосы и хотел, было, перерезать горло, но я вовремя остановил его.
– Погоди-ка, Вреж. Скажи мне, мастер, кто из римлян подговорил напасть на нас?
Мастер молчал от страха.
– А ну говори, если жизнь дорога! – закричал Вреж и опять замахнулся мечом.
– Не убивай меня! Я всё скажу!
– Говори. Этот римлянин был без глаза?
– Да, да. Он обещал хорошее вознаграждение за твою голову.
– Мою голову? – воскликнул я
– Где он сейчас? – крикнул Вреж.
– Не знаю. Клянусь Богами, не знаю. Не убивайте меня! Не убивайте.
Кровь с силой брызнула, окрасив всё вокруг. Вреж с отвращением кинул на землю ещё корчившееся в предсмертной агонии тело мастера.
– Из-за него я потерял троих солдат, – произнёс он гневно. – Ты напрасно поверил ему, Соломон. Крикс тут не при чём. Эти скоты сами решили устроить нам ловушку. Я их давно высматриваю.
– Нет, Вреж. Этот Крикс идёт за мной по пятам. Сначала он убил мою девушку, а теперь хочет расправиться со мной.
– Но зачем? С какой целью?
Я думаю, он из тех, кто не любит оставлять неоконченных дел. А я для него – вечный укор за неудавшееся покушение на царя. Пока не убьёт, не успокоится.
– Пока ты среди нас, у него руки коротки, – уверенно сказал царский шут.
Карательные вылазки отряда Врежа повторялись почти еженощно, но, к счастью, я уже в них не участвовал. Царь Тигран после той ночи запретил мне покидать пределы дворца. Атмосфера в городе накалилась до предела, и было ясно, что дальнейшее наше пребывание в Антиохии становилось небезопасным. Но царь, похоже, не собирался никуда выезжать. Он, как обычно, просыпался не раньше полудня, принимал гонцов из Тигранакерта, сборщиков податей, наместников и зорапетов из различных провинций и подвассальных стран, а по ночам всё начиналось по новой. Обильное застолье, пошлые шуточки Шанпоча, вино рекой, танцы и ласки обнаженных гетер, – всё это повторялись изо дня в день.
Вскоре я стал замечать не проходящую грусть в глазах у Тиграна. Прошло полмесяца после нашего возвращения, а Меружана всё не было. Это настолько тяготило царя, что его стал раздражать даже любимый шут.
Шанпоч был единственным человеком во дворце, который мог беспрепятственно входить в покои любого придворного, не исключая самого царя. Ему не возбранялось зайти ночью в альков, даже в самый неподходящий момент. Я думаю, что это преследовало определённую цель, ибо тем самым шут держал всех в поле зрения и был прекрасным осведомителем своего хозяина. Все возмущались и ненавидели шута-соглядатая, но поделать ничего не могли.
В ту ночь царь был особенно мрачен. Никакие сальные шуточки Шанпоча не смогли вызвать даже улыбки. Он пил и всё более мрачнел.
– У тебя сегодня такой вид, повелитель, будто ты во сне видел дохлую кошку, – сказал шут и улёгся на полу, изображая сказанное.
Все стали громко хохотать. Все, кроме царя.
– Я бы предпочёл увидеть дохлым тебя, пёс щербатый, – еле процедил сквозь зубы царь.
– А можешь показать, какой я буду, когда околею? – спросил шут и тут же ответил, – ну конечно не сможешь. Мёртвые не подражают дохлым.
Шанпоч громко засмеялся, и придворные дружно поддержали его, искоса поглядывая на царя. Тот не повёл и бровью, хотя обычно подхватывал шутки потешника.
– А хочешь, я покажу, какой ты будешь мёртвым? – воскликнул шут.
Не дожидаясь ответа, он подбежал к царю и протянул руку к его диадеме.
Я понял, что Шанпоч предпринял отчаянную попытку вывести царя из ужасной хандры, ибо посмел замахнуться на священный атрибут власти.
– А ну пошёл прочь, собачий шут, – начал гневиться царь, отбрасывая руку потешника.
– Ну, если я шут собачий, то ты есть та самая собака шута, – остроумно ответил Шанпоч и бешено загоготал, указывая на царя пальцем.
На сей раз присутствующие не очень его поддержали, ибо уже со страхом поглядывали на мрачного Тиграна.
– Я знаю, как тебя рассмешить, мой повелитель, – произнёс шут и хлопнул себя по лбу.
Он вышел из трапезной и вернулся, держа в руках большую амфору.
– Угадай, что здесь находится? – спросил он с наглой улыбкой.
Царь равнодушно пожал плечами.
– Ну, как знаешь, – протянул шут, – а теперь смотри сюда.
Сказав это, он запустил руку в амфору и достал оттуда окровавленную голову. Присутствующие в ужасе ахнули. Шут повернул голову лицом к царю, и все узнали в ней Меружана. Тигран вскочил со своего места и воскликнул страшным голосом:
– Не может этого быть!
– А почему бы и нет? Все мы смертны под солнцем, – сказал философски шут.
Тигран подался вперёд, но Шанпоч опередил его:
– Не стоит беспокоиться, мой повелитель. Голова сама к тебе прикатится, – сказав это, наглый шут положил голову на пол и толкнул её ногой в сторону царя.
Голова мягко подкатилась к ногам Тиграна, и только тут стало видно, что это была искусно изготовленная тряпичная кукла, аккуратно обмазанная воском.
Шанпоч торжествующе захохотал.
– Да как ты смеешь так издеваться надо мной! – гневно воскликнул царь.
Лицо его было страшно бледным, глаза налились кровью, он опять прикусил щёки изнутри – верный признак гнева. Всем казалось, что шутка с мёртвой головой Меружана продолжается, и лишь я сообразил, что сейчас произойдёт непоправимое.
– Ах ты, сучий выродок, – заорал царь и, набросившись на шута, принялся его душить.
Напрасно бедный Шанпоч вырывался из его железных рук. Тигран душил своего любимого шута по-настоящему. Глаза Врежа полезли на лоб, и он издал хриплые звуки.
– Оставь его, мой повелитель. Этот собачий хвост недостоин твоего гнева.
В дверях стоял сам Меружан! Царь разжал пальцы. Не веря своим глазам, он удивлённо уставился на внезапно появившегося советника. В следующее мгновение они обнялись.