ерегом, а сверху над нами нависали огромные каменные глыбы, грозившие в любую минуту сорваться вниз. На этих голых скалах каким-то образом росли маленькие деревца, корнями вгрызшиеся в камни. Ниже, буквально на отвесной стене, безмятежно стояли горные козы, умудрявшиеся уцепиться копытами за малейший скальный выступ. Никем не пуганные, они безразличным взглядом провожали наш отряд, и только подергивание коротеньких бородок выдавало их козлиное присутствие.
Порой чей-то конь, оступившись на узенькой тропе, срывался в речку, и хотя высота была небольшая, а речка не глубокая, переполох происходил немалый. Особенно это касалось тяжёлых всадников, чьи перегруженные амуницией лошади были очень неповоротливы.
Юлиан Петроний внимательно осматривал ущелье.
– Куда впадает эта речка? – спросил он у Меружана.
– В правый приток Тигра, рядом с которым и построен Тигранакерт, – ответил тот.
– А далеко ли отсюда до города?
– Один дневной переход.
– Это и есть единственная дорога в столицу?
– Считай, что да. Есть ещё кружной путь через горы, но он долог и труднодоступен.
– Стало быть, этот коридор ведёт прямиком к воротам Тигранакерта? – заключил римлянин.
– Как ты сказал? Ко-ри-дор? – переспросил Меружан.
– Ну да, коридор или узкий проход, что одно и тоже, – пояснил римлянин.
– Ага, ты прав! Этот ко-ри-дор действительно открывает путь к стенам столицы Армении. Тебя что-то тревожит, Петроний?
– Конечно, тревожит! – воскликнул Юлиан, – ведь очевидно, что это ущелье – важный стратегический объект и, согласно военным канонам, его необходимо надёжно охранять. На вершине холмов должны находиться замаскированные сторожевые посты. Здесь, как в каменный мешок, можно запереть врага и нанести ему сокрушительное поражение. На худой конец, постовые могут послать гонцов в город для оповещения о грозящем нашествии. Однако я не вижу ничего, что выдавало бы присутствие человека. Животные здесь настолько безмятежны, что их даже не смущает наш внушительный отряд. Мне это кажется, по меньшей мере, странным.
Петроний замолк и вопросительно уставился на Меружана.
– А ты, пожалуй, прав, центурион, – вдруг ответил сам царь, который отлично понимал латынь, – Это ущелье – и есть ключ к Тигранакерту. Когда я строил город, тоже обратил внимание на этот, как ты выразился по-латыни, «коридор». Кстати, местные жители его так и называют – Каменный Мешок. Лет тридцать назад мы здесь держали сторожевой пост. Однако затем упразднили в силу ненадобности, ибо он ни разу не был задействован. Солдаты настолько разленились, что стали от скуки разводить коз, которых ты видишь воочию. Сейчас эти животные одичали, ибо я приказал вернуть отряд в город. Поверь мне, за всё время существования столицы никто не осмелился посягнуть на неё.
– Позволь заметить, повелитель, что сия природная преграда непременно привлечёт внимание противника, который сразу же воспользуется её стратегическими преимуществами, – заключил римлянин.
– Ты слыхал, Баграт, – обратился царь к зорапету, – Петроний считает, что сюда надо вернуть сторожевой отряд.
– Вот ещё! – воскликнул Баграт и добавил брезгливо, – будут мною командовать всякие римские перебежчики.
– Не командовать, а давать дельный совет такому тупице как ты! – назидательно произнёс Меружан, заступаясь за своего подопечного.
– Я не нуждаюсь в чужих советах, уж тем более, из уст не проверенных лиц, – ответил Баграт.
– Ну что тебе стоит поставить дозорных на скалы и горнистов для оповещения? – спросил Меружан.
– Да опомнитесь, вы! От кого охранять, что оповещать? – возмутился Баграт. – Кто осмелится посягнуть на город, крепостные стены которого настолько широки, что там могут разъехаться два всадника?
Петроний не знал армянского, однако по интонации зорапета всё уразумел.
– Отсутствие врагов сегодня, не является гарантией безопасности завтра, ибо как говорят в Риме – всё течёт, всё изменяется, – сказал он скромно.
Ответа не последовало. Баграт, который не понимал по-латыни ни словечка, пренебрежительно развернулся и галопом устремился вперёд.
– Зажравшаяся деревенщина! – едва слышно с ненавистью буркнул Меружан.
Шанпоч подскакал к нему и дружески похлопал по плечу.
– Не сердись на него, мой друг. Когда-нибудь он умрёт от своей чванливости.
– Уймитесь, вы! – рассердился царь, – Баграт храбрый и преданный зорапет, и это для меня самое важное. В обиду я его не дам.
– Храбрый, но дальше своего носа ничего не видит, – пожаловался Меружан.
– Не видит – и не надо, – отмахнулся царь, – такой он мне больше нравится.
Вскоре наш отряд выбрался из «каменного мешка» на равнину. Покинув узкое ущелье и узрев бескрайний степной простор, все задышали свободнее.
На закате дня вдали появились контуры крепостных стен столицы. Заходящее за нашими спинами солнце, косыми красными лучами высветило мегаполис, раскинувшийся на обширном плато. Решено было не въезжать в город в темноте, и потому мы разбили в чистом поле наш последний лагерь.
За ночь посланные гонцы донесли в столицу весть о скором прибытии царя, и на рассвете к нам прибыл дворецкий вместе с переносным царским троном. Ближе к полудню мы тронулись в путь, и когда солнце покоилось в зените, подъехали к главным воротам. Здесь царь пересел на трон. Заиграли литавры, ворота распахнулись, и мы торжественно въехали в город. Народ столицы, ликуя, вышел встречать самодержца.
От главных ворот в центр города вела широкая мощёная улица. По обе стороны восторженная толпа приветствовала царя, бросая ему под ноги целые охапки цветов, которые заранее раздали придворные садоводы. Непосредственно за троном шли царские птицеловы и подбрасывали в воздух белых голубей. Те, покружившись над головой Тиграна, вновь возвращались к своим хозяевам, и всё повторялось сначала. Царь, сидя на переносном троне – в лёгкой белой хламиде, с диадемой на голове – удостаивал толпу приветливой улыбкой и изредка покачивал рукой.
Главная улица заканчивалась дворцовым комплексом, расположенным на огромной площади. Справа ко дворцу полукругом примыкал амфитеатр, а слева – ипподром. Два великолепных храма, подобных тем, что я видел в Антиохии, также входили в дворцовый комплекс. Это было сделано для того, чтобы обитатели царского дворца могли предаваться развлечениям и богоугодным делам, не покидая его пределы.
У входа во дворец нас встречали: царская семья, армянская знать, высшие чиновники, зорапеты.
– Видишь ту высокую женщину в центре толпы? – сказал Меружан, – это жена царя – Клео, дочь Митридата Понтийского, такая же властолюбивая, как и её отец. Не любит, когда ей перечат, обожает лесть и заискивание. Рядом с ней мужеподобная толстуха – сестра царя – Тигрануи. Верховная жрица храма Анаит. Имеет некоторую власть над братом, ибо почти все жрицы храма – наложницы царя. Боится всякой порчи и болезней, потому верит любым лекарям. Надеюсь, ты понял, какой нужен к ней подход? Рядом с ней стоит высокий худой старец, белый как лунь – это Ерванд, верховный жрец храма Арамазд. Далее идут воеводы и сборщики податей. Вон градоначальник Тигранакерта Манкей. Пользуется большим доверием царя. Одно плохо – в подчинении у Манкея гарнизон, сплошь состоящий из греческих наёмников.
– Зачем их тут держат? – удивился я.
– Эти хорошо экипированные воины находятся здесь больше для показухи. Воевать они особо не умеют, а вот порядок эти повесы наводят усердно. Вообще я тебе скажу, Соломон, в этом городе много греков, которых царь насильно переселил из покорённых городов. Ты это скоро сам почувствуешь.
– А где наследник, Тигран-младший? – спросил я.
– Его здесь нет. Он не приехал из Софены.
– А Сати?
Меружан стал приглядываться и ответил:
– Удивительно, но её тоже нет.
Тем временем царь медленно спустился на землю, обнял царицу, а затем младшего сына Артавазда.
Вдруг из ворот выпорхнула смуглая длинноволосая девушка в белой тунике и бросилась на шею царя.
– А вот и сама Сати! – воскликнул Меружан.
Мецн крепко прижал любимицу к груди.
– А ты стала ещё красивей, дочка! – произнёс с восторгом царь, – просто готовая невеста.
– Уж не привёз ли ты мне из дальних странствий жениха? – шутливо спросила Сати.
Присутствующие радовались этим словам, и только я взгрустнул, вспомнив, за кого намерен выдать свою дочь царь.
Вдруг раздался шум барабанов, заиграли литавры, и толпа ахнула от неожиданности. На площадь перед храмом четверо крепких парней приволокли огромного быка, связанного цепями. Животное пыталось вырваться на свободу, но дюжие парни крепко его удерживали. Верховный жрец приблизился к быку и обрызгал его освящённой водой. Затем из толпы вышел мужчина богатырского телосложения с длинным ножом в руке. Пронёсся шепоток: "Торгом… это Торгом". В следующее мгновение богатырь ловко прыгнул быку на спину и привычным движением перерезал ему горло. Сильное животное, громко захрапев, рухнуло на землю. Кровь мощной струёй брызнула из шеи, окропив вокруг и едва не испачкав самого царя. К агонизирующему быку подошёл верховный жрец храма и, обмакнув ладонь в лужу крови, размазал её по лбу царя. Толпа восторженно ахнула. После царского помазания все стали подходить по очереди и также получать отметину бычьей крови из рук жрецов.
На площади я увидел огромные котлы, установленные над кострами. Публичное жертвоприношение с последующей раздачей народу похлёбки было принятым ритуалом встречи царя после его долгого отсутствия.
– Вон слуга. Он укажет твои покои, Соломон, – сказал Шанпоч.
– Я не устал. Мне бы хотелось прогуляться по городу.
– Сегодня народ в столице пирует, радуясь прибытию царя, и нечего тебе, придворному лекарю, слоняться по городу, подобно простолюдину, – тоном, не терпящим возражений, заключил Шанпоч.
Не смея его ослушаться, я направился за слугой и, когда достиг своих покоев, понял, что действительно устал, ибо тут же разлёгся на широченном ложе и проспал до вечера. Меня разбудил голос Меружана: