Вдруг Сати резко обернулась и сказала:
– Видишь тех парфян?
– Да, – ответил я, взглянув на гостевое ложе.
– Они пришли свататься ко мне, – дрожащим голосом вымолвила Сати, и слёзы бесшумно покатились из её глаз.
– К любой девушке рано или поздно приходит свататься какой-нибудь жених. Что тут предосудительного?
– Да! А я не хочу, чтобы это был какой-нибудь. Я выйду замуж по любви.
– А кто тебе запрещает это? – произнёс я полушутливым тоном и тут же пожалел об этом.
Молнии сверкнули из угольно-чёрных глаз царевны.
– Ничего ты не понял, Соломон! – произнесла она в сердцах.
Глаза её наполнились слезами, а взгляд был полон отчаяния.
Ответить ей я уже не успел. В это время забили барабаны, зазвучали литавры и на сцену вышли артисты. Представление началось.
Эта была история женской мести. Герой пьесы Ясон, вернувшийся из Колхиды победителем, с золотым руном, привез с собой и колхидскую царевну Медею. Они поселились в Коринфе и много лет счастливо там прожили. Но вот Ясон решает жениться на коринфской царевне (чужестранка его законной женой не признается). Ясон предполагает, что новый брак обеспечит безопасность Медеи, их детей и его самого. Однако Медея, которую измена Ясона ввергает в неистовство, помышляет только о мести. Ей удается извести царевну Коринфы, послав ей в подарок отравленный плащ. Затем, презрев свои материнские чувства, Медея наносит Ясону поистине сокрушительный удар. Она убивает своих и его сыновей. В финале мы увидели Медею, которая взлетает ввысь на крылатой колеснице, посланной ей дедом – богом Солнца, и упивается горем и ужасом Ясона, лишенного даже возможности покарать ее за злодеяние.
Публика смотрела с замиранием сердца и ахала во время душераздирающих сцен. Под конец на глазах у многих были слёзы сострадания. Овации долго не стихали и ошеломлённые зрители не отпускали актёров.
Так уж случилось, что нас с Сати представление мало интересовало. Наше внимание целиком было приковано друг к другу. Наши взгляды встречались, и глубокая тоска в её чёрных бездонных глазах говорила красноречивее самых откровенных слов.
« Какой ты, Соломон, непонятливый! Неужели не видишь, что я люблю тебя!»
«Душа моя, – отвечал я немым взглядом, – любовь твоя зажгла во мне страсть. Но я, как и ты, не в силах противиться царской воле»
– Отличная постановка! – воскликнул Мецн.
Я встрепенулся и вышел из оцепенения.
– Согласен с тобой, – рассеянно ответил я.
– Что-то ты сегодня мне не нравишься, Соломон, – Тигран заметил мой отсутствующий вид, – Может, не здоров?
– Нет, нет, я в порядке.
– Тогда держи голову высоко и гордо, как вон тот орёл, – сказал Мецн и показал на изваяние над сценой.
– Красивая птица! – нехотя выразил я своё восхищение.
– Угадай, Соломон, в какую сторону должен смотреть орёл, чтобы мы жили богато и счастливо? – спросил меня царь, загадочно улыбаясь, желая развеять мою хандру.
– Если это какая-то примета, то она мне неизвестна.
Царь как-то странно засмеялся и произнёс медленно, почти по слогам:
– Запомни хорошо, Соломон. Орёл должен смотреть на Запад!
Последние слова царя я почти не расслышал, ибо глаза мои были прикованы к уходящей Сати. Мецн уловил направление моего взгляда и задумчиво, почти театрально произнёс:
– Любовью околдованный не внемлет гласу разума.
Но я уже мчался вдогонку за царевной.
– Постой, Сати! Не уходи!
Сати повернулась и посмотрела на меня. Глаза её источали бесконечную грусть.
– Я буду молить царя не отдавать тебя парфянам.
– Не надо, Соломон. Не парфяне, так другие. Какая разница? Не влюбляйся в меня, это бесполезно.
– Это правда, что парфяне приехали сватать Сати? – спросил я у Меружана, когда вернулся в Чёрную крепость.
– Да, правда. Наследник престола Ород пришёл просить её руки у Мецна.
– Неужели Мецн не отдаст свою дочь? Ведь она может стать парфянской царицей.
– Так ведь Ород просит не для себя, а для своего друга, полководца Сурена.
– Ах, за друга! – обрадовался я, – ему Мецн точно откажет.
– Наша задача уговорить его, – вмешался в разговор Шанпоч, – очевидно, что это намного более удачный для девушки вариант, чем замужество на больном царевиче из Эдессы.
– Твоя правда, Шанпоч, – сказал Меружан, – но царь и слушать об этом не захочет. Он вынес окончательное решение. Вот уже четвёртый день парфяне не могут с ним встретиться.
– Он царь, ему видней, – ответил я, проявляя не свойственную мне покладистость.
Шанпоч заметил фальшь в моём голосе и сказал:
– А ты изменился Соломон. Раньше в тебе было больше трезвого ума.
Шанпоч был прав. После последней встречи с Сати я совсем потерял голову. Меня безудержно влекло к ней. Желание защитить, оградить от невзгод, не дать её в обиду переполняли мою душу. Но вместе с тем, я отлично осознавал, что Мецн никогда не изменит своего решения и быть Сати невестой в Эдессе – и ни другу наследника парфянского престола, ни, тем более, мне армянская царевна никогда не достанется.
Спустя некоторое время ко мне зашёл Шанпоч и вкрадчиво произнёс:
– Пошли, Соломон. Царь зовёт тебя.
– Зачем?
– Мецн, наконец, принял парфян. Как мы и предполагали, он отказался выдать Сати и теперь, чтобы не выглядеть негостеприимным, решил удовлетворить их вторую просьбу.
– Какую? – насторожился я.
– Они просят отдать в Парфию Юлиана Петрония.
Я вздрогнул от неожиданности.
– Это ты надоумил своих земляков? – спросил я с негодованием.
– Понимаешь, Соломон, я действовал в интересах самого Петрония. Очень может быть, что второй раз ты уже не успеешь его вернуть с того света.
– Прекрати, Шанпоч. Петрония надо было защищать. Ты что, не понимаешь, какую пользу он может оказать, если Рим пойдёт на нас войной.
– Петроний сам хочет уйти от нас, и мы не вправе его удерживать.
– Хорошо. Будь по-твоему. Но знай, Шанпоч. С этого момента парфяне будут переигрывать нас на одного стратега, ибо сегодня ты им преподнёс бесценный подарок. Ладно, от меня чего надо?
– Пошли, там узнаешь.
Я вошёл в зал, и опять мне в ноздри ударил острый запах овечьего курдюка. Парфяне, торжественно одетые, стояли перед царём Тиграном, который восседал на троне в полном облачении и со всеми царственными регалиями. Чуть поодаль находился Меружан.
– Вот это и есть тот исцелитель, который способен оживить мертвеца, – произнёс Мецн высокопарно.
Парфяне с уважением посмотрели на меня. Один из них, мужчина лет тридцати, с густой чёрной бородой и царственной осанкой, был наследным царевичем Ородом. Рядом с ним угрюмо стоял его друг полководец Сурен. Его лицо от уха до рта пересекал ужасный шрам. Такую отметину мог заработать вояка, неоднократно побывавший в серьёзных переделках.
Парфянский царевич начал что-то говорить торжественно.
– Наследник престола, сын царя Парфии Ород выражает восхищение твоим умением лекаря и хочет пригласить в свой дворец, – перевёл сказанное Шанпоч.
– Позволь узнать, с какой целью? – спросил я настороженно.
– Бесконечно оценивая твой талант исцелителя, он желает оказать тебе всяческие почести и блага, дабы ты находил применение своих способностей в его царстве.
Я недоверчиво посмотрел на гостей. Правду ли говорил наследник парфянского престола или нет? Лично мне он не внушал симпатии, и я про себя твердо решил, что не поддамся на его щедрые посулы.
– Передай наследнику царя Парфии, царевичу Ороду, что я уже удостоен чести служить царю Армении Тиграну Великому и потому должен с сожалением отклонить его предложение.
– Ты вольный человек, Соломон, и вправе сам распоряжаться своей судьбой, – услышал я подбадривающий голос царя.
Сказал он это уверенно, и в его голосе я услышал откровенные нотки.
– Мецн Тагвор, – обратился я, – с того дня, как мы встретились в Иерусалиме, судьба прочно связала нас, и я полюбил тебя, как своего родителя.
Слова мои звучали тоже искренне. Я, который рано лишился отца, а будучи отроком – ещё и материнской ласки, действительно, проникся к Тиграну сыновней любовью.
– Ты прав, мой друг. Дважды мы одолевали козни смерти, и только смерть сможет разлучить нас, – сказал царь восторженно и добавил, уже обращаясь к парфянам, – к сожалению, я не могу насильно отдать вам того, кто спас мою жизнь в трудную минуту и теперь стал для меня дороже родного сына.
– О, всемогущий царь царей, – произнёс Ород, – ты отклонил нашу просьбу выдать свою дочь за моего друга Сурена, отказался отдать на службу парфянам своего искусного лекаря. Может, прогневили мы тебя чем-то или наши подарки не достойны взора царя царей?
– Нет, Ород. Не гнев – причина моего отказа, и подарками я остался доволен.
– Тогда будь великодушен и удовлетвори хотя бы нашу последнюю просьбу.
– Говори, какую?
– Мы наслышаны, что у тебя служит стратегом римский центурион Юлиан Петроний.
– Верно, есть такой у меня.
– Прошу, не откажи и отдай его нам в услужение.
– Каковы парфяне, а? – тихо произнёс Меружан, – принесли подарки царю и не могут уйти с пустыми руками. Умрут, но что-нибудь да утащат.
– Человек этот не раб мне, и потому справедливо будет спросить его мнение. Эй, позови сюда Петрония.
– О, великий царь царей! Нам известно, каким благом является служение тебе. Добровольно тебя никто не захочет покинуть, если, конечно, ты не прикажешь.
– Ох, и хитёр этот лис парфянский! – опять зашипел Меружан, – даже змею способен речами выманить из гнезда.
– Ладно, – согласился царь, – только из уважения к твоему отцу, царю Парфии Фраату я отдам тебе Петрония.
Улыбка удовлетворения засветилась на лице у Орода. Сурен же не выказал никаких эмоций и по-прежнему был угрюм – вероятно, из-за отказа царя выдать дочь.
– Но только с одним условием, – вдруг неожиданно добавил Тигран.
– Каким? – насторожился парфянский царевич.