– Отдай мне взамен своего придворного мудреца, волхва по имени Бальтазар.
Ород сперва несколько смутился, но затем успокоился и сказал высокопарно:
– Не исполнить волю царя царей не посмеет ни один смертный на этой земле. Отныне волхв Бальтазар будет жить в Тигранакерте. Знай, великий царь, сегодня ты приобрёл очень ценного человека.
– В чём же его ценность? – поинтересовался я.
Парфянский царевич посмотрел на меня строго и ответил:
– Волхв Бальтазар ведает всеми премудростями, кои накопило человечество с самых древних времён.
То, что человек с энциклопедическими знаниями окажется среди нас, не могло не радовать меня. Я предвкушал интересное общение.
Парфяне принялись откланиваться и уходить. Последним покидал нас Юлиан Петроний. Он подошёл ко мне вплотную и вполголоса произнёс:
– Одумайся, пока не поздно. Пошли вместе. Вдвоём мы таких дел натворим!
Обычно тусклые голубые глаза римлянина на сей раз блестели с не свойственным азартом.
– Иди, Петроний, один. Парфянам и так достаточно повезло сегодня. Хватит им такого подарка как ты.
– Повезло? – засомневался римлянин, и глаза его озорно засверкали, – Это спорный вопрос! Ты ещё услышишь обо мне, Соломон. Прощай!
Что означали эти слова, я тогда толком не понял. Во всяком случае, не принял всерьёз.
– Это твой промах, Меружан, – сказал я, когда парфяне удалились, – Петроний – твоя находка. Как ты мог его отпустить?
Тот грустно произнёс:
– Может ты и прав, Соломон. Но такова была воля царя. Он не пожелал огорчать парфян, пришедших к нему с щедрыми дарами.
– Оправдывайтесь сколько угодно. Потерю Петрония вы скоро почувствуете на собственной коже, – заключил я.
– Политика – не удел лекарей, – услышал я строгий голос царя.
– Причём тут политика, Мецн, когда речь идёт об очевидной несправедливости! – сказал я отчаянно.
– Справедливость тут вершу я, – многозначительно произнёс царь и добавил строго, – а тебе я советую впредь не встревать не в свои дела.
Воцарилось молчание. Каждый из нас думал о своём, но никто не смел высказаться вслух. Тишину нарушил Мецн:
– Меружан! Пошлёшь гонцов в Эдессу. Пусть Михран высылает сватов для Сати.
Я резко обернулся в сторону царя. Тот невозмутимо выдержал мой взгляд.
– Мне нужен наследник в Эдессе, Соломон. Армянский наследник, – произнёс царь, и я почувствовал в его словах оправдательные нотки.
Я продолжал угрюмо смотреть в сторону.
– Пойми, Соломон. Меч бессилен там, где жизнь пускает свои прочные корни. Если не будет в Эдессе армянского духа, грош цена моим завоеваниям.
– Сати уже известно о предстоящем сватовстве? – спросил я осторожно.
– Нет.
– Не считаешь ли ты, Мецн, что ей надо сообщить об этом?
Мецн на минуту замешкался. Чувствовалось, что он впервые столкнулся с подобным вопросом.
– Узнает, когда приедут сваты.
– А если она будет против?
– Ты так говоришь, Соломон, будто тебе заведомо известен её ответ, – строго произнёс Мецн.
Я заметил, что он прикусил щеку изнутри.
– Соломон лишь хочет узнать, что делать, если царевна наотрез откажется? – заступился за меня Меружан.
Вопрос заставил царя задуматься. Щека его выправилась, и гнев миновал, так и не начавшись.
– Она не посмеет противиться воле отца, – ответил Мецн уверенным тоном.
В Тигранакерт прибыли караваны с Востока. Большие и богатые, они и раньше не обходили стороной столицу Армении, но эти были примечательны тем, что их привёл араб Малх. Я немедленно занялся размещением купцов и их товаров, и вскоре на базарной площади началась бойкая торговля.
– Наши племена, как и велел царь Тигран, расселились вдоль южных границ Армении, – доложил мне Малх, – места там безлюдные, дикие, но нам не привыкать. Арабы любят простор.
– Вы должны охранять южные рубежи, – напомнил я.
– Будь спокоен. Никто не пройдёт через наши поселения, – успокоил меня Малх и добавил с гордостью, – Мы пригнали в дар царю табун лошадей, выращенных в вольготных долинах.
Я знал, насколько царь ценил конницу, и в тот же день обо всём доложил ему.
– Видишь, Соломон, какие плоды приносит верная политика, – сказал назидательно Мецн.
– Ты бы видел этих чудо-коней! – сказал я.
– Они для меня дороже золота. Я надеюсь, ты позаботился о надлежащем уходе за ними.
– Будь покоен, Мецн. Коням предоставлены самые лучшие конюшни. Их ежедневно выгуливают на манеже ипподрома и кормят отборным овсом.
– Проследи, чтобы они стояли на твёрдой, каменистой почве.
Мецн хорошо разбирался в коневодстве. При длительном походе слабым местом любой лошади были её копыта. Чтобы вынести нагрузки, коней специально содержали в стойлах с твёрдым покрытием из мелкого камня. В результате копыта грубели и хорошо переносили тяготы переходов.
Вообще, такая стратегически важная отрасль как коневодство в армянском государстве находилось под личной опекой царей. Любой армянский мегаполис, как правило, располагал комплексом конюшен, ипподромов и конскими купальнями. Платить дань царю конями и мулами было признаком хорошего тона, и всякий, кто хотел угодить Тиграну, прибегал к такой форме дани. Именно тяжело бронированная армянская конница, атаковавшая сомкнутым клиновидным строем, приносила победы царю. Армянское словосочетание «айр у дзи» – дословно «человек и конь» или попросту «всадник» – во все времена ассоциировалось с доблестью и отвагой. Боевая конница была опорой мира и стабильности на земле армянской.
– Всё это хорошо, но есть одна опасность, о которой вы оба почему-то позабыли, – послышался голос Шанпоча.
Мы с царём удивлённо посмотрели на него.
– Какая?
– Среди прибывших купцов есть римляне. А ведь ты, Мецн, запретил им у нас торговать, справедливо полагая, что среди них могут быть лазутчики.
– Всё верно. Но сейчас я снимаю этот запрет, ибо он вредит процветанию столицы, – ответил царь.
– Продумай всё хорошо, Мецн. Что важнее, наша безопасность или сиюминутная выгода?
– Благоденствие моего народа – вот что важнее. А без торговли оно не наступит. Мой тесть Митридат, стремясь обезопасить себя от лазутчиков, за одну ночь велел вырезать всех римских купцов в городах Понта. После этого богатые караваны стали избегать его царства. Казна оскудела, народ обнищал. А голодный люд плохо слушается своего повелителя. Нам нельзя повторять подобные ошибки.
С Мецном невозможно было не согласиться. Без торговли, богатых купеческих караванов трудно было представить жизнь современного города, тем более, такого молодого как Тигранакерт.
– Пошли, Соломон. Сегодня есть повод повеселиться, – вдруг произнёс Мецн и направился к выходу.
Я и Вреж проследовали за ним. По дороге к нам присоединился Меружан. Мы принялись спускаться по крутой лестнице в подземелье. Несмотря на жару, здесь было довольно прохладно. Слуги зажгли лампады, и при тусклом свете я рассмотрел множество больших бочек. Повсюду висела готовая снедь: прокопчённая солонина, виноград, финики, инжир, – всё это хранилось в прохладе подземелья, а в глубоких проёмах стен белели головки пахучего сыра.
– Это место у армян называется маран или погреб, – просветил меня Мецн, – зимой здесь достаточно прохладно, зато в жару это просто рай.
Царь взял серебряный кубок и откупорил одну из бочек. Струя вина зажурчала и начала заполнять сосуд. Мецн попробовал и сказал:
– Это вино ещё не поспело.
Царь с озабоченным выражением пошёл дальше и, наконец, выпив из шестой бочки, остался доволен.
– Подставляйте ваши кубки. Тут отменное вино с долины горы Арарат.
– Арарат? – переспросил я, – это не та ли гора, где праотец Ной переждал великий потоп.
– Верно, Соломон! – воскликнул царь, – Так вот, знай, что Ной, перед тем, как взойти на вершину этой горы, помимо прочих тварей взял с Араратской долины нежный росточек виноградной лозы, а после потопа бережно вернул её обратно в землю. Пей, Соломон, и почувствуй тепло рук праотца Ноя.
Я опорожнил кубок. То ли обстановка в маране соответствовала, то ли и впрямь виноградная лоза на равнинах Арарата иная, но вино мне очень понравилось.
Царь, внимательно следивший за мной, не мог не заметить восторга.
– Я вижу, Соломон, вино пришлось тебе по вкусу?
– О, да! Мне кажется, оно даже лучше галлилейского, – ответил я.
– Это потому, что ты пьёшь вино, которое вырастила сама легенда! – торжественно произнёс царь и крикнул слугам, – Эй! Подайте нам еду. Этак и захмелеть недолго.
Мы принялись закусывать свежеиспечённым лавашем, копчёностями и ароматным козьим сыром. Слуги принесли немного снега из ледника, и теперь, перед тем как налить очередную порцию вина, они предварительно охлаждали кубки.
Мецн уселся в углу, а мы – вокруг него. Вино лилось рекой, и мы приятно хмелели.
– Что за застолье без хорошего рассказчика! – вдруг воскликнул Мецн, – я начал легендой про Ноя, а теперь твоя очередь, Меружан. Рассказывай какую-нибудь интересную историю.
– Все новые уже рассказаны, – возразил тот.
– Ну, ладно. Тогда давай забытые старые, – согласился царь.
– Если это будет сказание про Ара и Шамирам, то я отказываюсь слушать, – предупредил Шанпоч.
– По правде говоря, именно это я и хотел рассказать.
– Нет, нет! – воскликнул царь, – история эта всем знакома.
– А Соломон? Ему она точно неизвестна.
– Ничего. Расскажешь наедине.
– Что это за история? – заинтересовался я.
– Очень тривиальная, Соломон, – сказал Шанпоч, – ассирийская царица Шамирам хочет соблазнить армянского царевича Ара Прекрасного, который отвергает её. В итоге царица превращает свою любовь в гнев и мстит непокорному красавцу. Подобные истории нередки и сейчас. Кроме этой, наш Меружан ничего нового не расскажет.
– А хотите услышать новенькое? – спросил вдруг царь и отпил ещё один кубок вина,– давайте позовём Грацию.
– А разве она знает истории?