Прошло четыре года. Всё это время я безвыездно оставался в Ване и уже свыкся с судьбой провинциального царька. Наступила пятая весна.
Местность вокруг лазурного озера окрасилась всеми оттенками зелёного, а воздух наполнился птичьими голосами. Снежные шапки окрестных гор принялись таять, посылая труженикам земли неиссякаемые потоки влаги. Народ Вана после праздника Айгибац, приступил к весенним хлопотам. Земля, прогретая щедрым армянским солнцем, звала хлебопашца в поле, садовника к деревьям, а воды озера предоставили рыбакам свои богатые закрома. Народ упивался ещё одной мирной весной.
Всё это время у меня не было никаких вестей из Тигранакерта, хотя я прилежно отправлял в царскую казну взимаемые налоги. Ни Меружан, ни Шанпоч, ни, тем более, Мецн ни разу не удосужились повидать меня или хотя бы послать весточку. Но более всего меня досаждало полное неведение о судьбе Сати.
К концу пятого лета внезапно прибыл из столицы Меружан. Я успел подзабыть его былые промахи и обрадовался, когда в моей резиденции замаячила его лысая голова.
– Молодец, Соломон! Я вижу, ты уже состоявшийся, полноценный царский наместник, – сказал Меружан восхищённо.
– С чего ты взял? – спросил я лукаво.
– Ты думаешь, я слепец? Не вижу, насколько ухожены поля и сады, как опрятен и сыт народ, как аккуратно городское хозяйство и мощно укреплены крепостные стены? У меня глаз намётан.
Я скромно улыбнулся в ответ.
– Жаль будет лишать Ван такого наместника.
– Так ты за этим приехал? – с некоторой досадой спросил я.
– Да, мой друг. Мецн приказал тебе возвращаться в Тигранакерт.
Итак, мы покидали Ван. Без малого пять лет я был здесь царским наместником и несмотря на свою молодость сумел справиться с бременем власти. За это время я сильно привязался к этой земле, её людям и потому неохотно прощался с берегами лазурного озера. Однако по столичной жизни тоже заскучал и, что греха таить, и по Мецну тоже. Наверное, мы так сильно привязались друг к другу, что даже время не могло искоренить это чувство.
– Ну что, Меружан. Рассказывай про новости дворцовой жизни. Ведь за эти пять лет вы ни разу не вспомнили обо мне, не послали ни маленькой весточки, – сказал я с укором.
– Ты прав, Соломон. Но в этом нет ничьей вины. Мецн пять лет пробыл в Восточной Армении, в Арташате. Баграт и Шанпоч повсюду сопровождали его.
– А Сати? – с нетерпением спросил я, – с тех пор как я приехал в Ван, у меня не было никаких вестей о ней.
– Сати? – переспросил Меружан и тут же радостно добавил, – как, ты ничего не знаешь? У царя родился внук– наследник!
– Сати родила сына?
– Да. Случилось так, как задумывал Мецн. Теперь в Осроэнне есть армянский наследник. Кровь от крови Тиграна Великого. Вот ведь как славно обернулась царская затея! А ты был против этого. Считал, что не будет здорового потомства, и ошибся дважды.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.
– А то, что Сати родила сразу двоих. Мальчика и девочку.
– Не может быть!
– Может, Соломон, может.
– Хотя да, ты прав, очень даже может, – обрадовался я, вспомнив своих братьев-близнецов, – когда родились дети?
– Им обоим уже миновал четвёртый год. Мальчика, как и задумывал царь, назвали Аршамом. Имя девочки я не знаю, да и какое это имеет значение. Главное родился здоровый наследник, а девочка – так, в придачу. Ну, чего ты приуныл, Соломон?
Новость, которую сообщил Меружан, вызвала во мне бурю чувств. Сомнений быть не могло, я был отцом этих детей. Сати знала обо всём: что её выдают за больного царевича и что на неё возлагается обязанность подарить отцу армянского наследника на трон Осроэнны. Она, повинуясь женскому инстинкту и зову сердца, с молчаливого согласия толстой тётки и, возможно, даже отца, зачала в тот день от меня.
– Сказать по правде, Соломон, Мецн соскучился по тебе, – продолжил Меружан, когда берега лазурного озера уже скрылись вдали, – сразу же после возвращения из Восточной Армении он выразил желание увидеть тебя. Наслышанный про твои успехи, он уже собирался сам приехать, но ряд внезапных обстоятельств сделали это невозможным.
– Каких обстоятельств? Что случилось? – с тревогой спросил я.
– Случилось ужасное! После сокрушительных поражений, царь Понта Митридат приказал умертвить своих жён и наложниц, в том числе и матушку нашей царицы.
– Подожди, подожди, Меружан. Рассказывай всё по порядку. От кого потерпел поражение Митридат?
– От Рима. От кого же ещё. Лукулл, приёмник Суллы, высадился с тремя легионами в Киликии. Население Антиохии с распростёртыми объятиями встретило римлян, а наш наместник позорно бежал оттуда. После этого Лукулл повернул на север, разгромил старика Митридата и один за другим захватил понтийские города. Митридат бежал к себе в Пантикопей. Когда Лукулл захватил столицу Понта, Митридат тотчас приказал предать смерти своих многочисленных жён и наложниц, дабы они не достались римлянам.
– Да, Меружан! Всё, что ты рассказал, очень печально. Для Понта и его царя, естественно. Но пока я не вижу прямой угрозы Армении. Ведь очевидно, что Рим пытается любой ценой избавиться от ненавистного Митридата. Он и только он для них casus belli.
– Ты прав. Всё так и было до последнего времени. Пока…
– Пока что? – с тревогой переспросил я.
Меружан грустно опустил голову и продолжил:
– Пока в Тигранакерт не прибыл сам Митридат.
– Митридат в столице Армении?
– Да, он сбежал от римлян под защиту своего зятя. Ему более некуда деваться.
С минуту мы оба молчали, и только топот конских копыт нарушал тишину. Каждый из нас хорошо осознавал, чем чревато для Армении укрывательство непримиримого врага Рима.
– Ну и что, Мецн? – спросил я.
– А что Мецн? – пожал плечами Меружан, – он заперся в Чёрной крепости и не желает никого видеть даже Грацию. Можешь себе представить подобное?
– Да, плохи дела. Надо что-то предпринять.
– Конечно надо. Тем более что легионы уже подходят к границам Армении.
– Как к Армении? Неужели Рим решился с нами воевать? Ему это не выгодно.
– Лукуллу нужен Митридат. Сенат поручил доставить его в Рим живым или мёртвым.
– Да! Нелегко сейчас Мецну, – сочувствующе сказал я.
– А ты думаешь, почему тебя отозвали из Вана? Не будь такой сложной ситуации, стали бы мы лишать эту провинцию столь удачного наместника.
Теперь я понял, в какое неудобное положение попал царь Тигран. Он всё предвидел, всё рассчитал, но такого варианта не мог себе представить. Нам надо было спешить к нему на помощь.
К вечеру третьего дня пути мы прибыли в столицу Армении. По времени года это приблизительно совпадало с днями моего первого приезда в Тигранакерт. Те же жаркие дни уходящего лета и начинающаяся желтизна виноградников, предвещающая скорый праздник молодого вина; и тот же богатый праздный город, ни разу не видевший под своими стенами врага.
Не задерживаясь во дворце, мы прошествовали прямо в Чёрную крепость. Хотя и светило яркое солнце, но то ли от напряжения в душе, то ли от странного предчувствия скорой беды, стены могучей крепости, которые всегда вселяли в меня чувство уверенности, показались сегодня мрачными и холодными.
– Если ты сумасшедший и хочешь, чтобы наши головы стали добычей бездомных псов, то можешь идти к нему на поклон! Иди! Я не задерживаю тебя, – услышали мы сердитый голос Мецна.
Зайдя в его покои, мы увидели Баграта с пунцовым лицом и растерянного Шанпоча. Сам царь гневно расхаживал взад-вперёд. Увидев нас, он с выражением наигранной радости и с циничной улыбкой произнёс:
– Ага! Пришли ещё два умника. Ну, давайте, давайте, уговаривайте меня принести клятву верности этому твердолобому барану, этому губителю душ, ненасытному сокрушителю человеческих судеб. Вам мало того, что он уничтожил своё процветающее царство, разорил народ, зарезал собственных жён и дочерей. Вы хотите, чтобы мы принесли на жертвенный алтарь Великую Армению, которую я и мои предки создавали по крупицам!
Я много раз представлял, какой будет наша встреча с царём после стольких лет разлуки. Мне казалось, что это будет встреча двух соскучившихся родственных душ – подобно тому, как встречает отец сына после долгого отсутствия. Как много мне хотелось ему поведать, рассказать и поделиться впечатлениями. И вот эта встреча состоялась – но как!
К своему удивлению, я застал царя сильно постаревшим. Время раньше щадило властелина Армении. Он всегда выглядел не по годам бодрым, но теперь на его лице явно обозначился отпечаток прожитых лет. Нос заострился и ещё более скрючился. Губы всё время криво сходились, отчего лицо царя некрасиво перекашивалось. На лоб тенью легли глубокие морщины.
– Я пришёл, Мецн, не для того чтобы выслушивать незаслуженные упрёки, – с обидой в голосе сказал я.
– Незаслуженные упрёки? – воскликнул царь, – Вы слышали? Этот выскочка-лекарь хочет, чтобы я пел в его честь дифирамбы!
– Успокойся, Мецн, – произнёс Меружан, – давай всё обсудим.
– Ага! Теперь ты, ассирийский выкормыш, решил заняться моим нравоучением. Ну, давай, давай! Не стесняйся, учи меня, как правильно жить, с кем водить дружбу, кого сажать себе на шею!
С вытаращенными от гнева глазами, с набухшими прожилками на шее, Мецн выглядел просто ужасно. Наконец, устав, он тяжело плюхнулся в кресло и закрыл лицо руками.
– Уходите все, – промолвил он тихо, – оставьте меня одного.
Все медленно двинулись к выходу. Я упрямо стоял на месте.
– Пошли, Соломон. Пусть успокоится, – прошептал Меружан.
Но я не подчинился и остался.
Некоторое время мы оба молчали: царь, прикрыв руками лицо, и я, с затаённой в душе обидой.
– Подойди поближе, – услышал я его тихий голос.
Я медленно приблизился к нему. Царь встал, поднял голову, и в его усталых глазах я прочёл бесконечную тоску. В следующее мгновение мы слились в объятиях.
– Соломон! – промолвил он прерывистым голосом, едва сдерживая рыдания, – не представляешь, как мне тяжело без тебя, без неё. Сати была моей отдушиной, лучом света, а тебя я полюбил как родного сына.