– Ну что, Соломон! Архилай жив, вино не отравлено, можно веселиться, – заключил Митридат и добавил, – Этому правилу я следую всю жизнь, ибо нет ничего проще, чем отправить человека в царство Аида при помощи яда.
Мы принялись втроём трапезничать, и я для себя отметил, что еда понтийцев отличалась от пищи армян. Если стол Тиграна Великого изобиловал мясными блюдами, то Митридат Понтийский, будучи царём приморской страны, предпочитал рыбу.
Свежей была лишь речная рыба, морская же подавалась либо вяленной, либо хорошо просолённой. К сожалению, Тигранакерт находился на таком удалении от моря, что доставить даже к царскому столу свежую морскую рыбу не представлялось возможным.
Митридат, заметив моё предпочтение, произнёс:
– Мы, понтийцы, в отличие от армян, любим есть мясо тех, кто либо летает, либо плавает. Прочие топчущие землю твари нас интересуют только как средство для получения молока и его производных.
– Я полностью присоединяюсь к такому доводу, но считаю, что мясо жаренного на вертеле поросёнка не менее нежно, чем летающая и водоплавающая дичь, – ответил я.
– А ты, как я погляжу, гурман, – заметил Митридат, и в глазах его засияли юношеские искорки, – я тоже в молодости был охоч до всего, что приятно мужскому вкусу.
Я ничего не ответил и продолжал с удовольствием поглощать отлично прокопчённое мясо тунца.
– За наше знакомство, юноша! – провозгласил тост царь и испил кубок до дна.
Мы последовали его примеру. Я успел заметить, что на правой руке Архилая отсутствуют два пальца, указательный и средний, – однако не подал виду.
– Ну, рассказывай, лекарь, – обратился ко мне Митридат, – каким образом ты, не зная о происхождении яда, сумел спасти жизнь тому римлянину?
– Неужели это так важно?
– Для меня – очень. За свою жизнь я накопил огромный опыт по отравлениям. Я изучил и даже испробовал на себе действия различных ядов и противоядий и написал особый трактат. Я смог приучить свой организм к некоторым ядам, и теперь они для меня практически безвредны.
– А разве такое возможно? – удивился я.
– Ещё как возможно, – ответил он, – более того, яды в мизерных дозах, разбавленные водой, даже полезны для здоровья. Я в этом убедился на протяжении всей своей долгой жизни. Пошли, я покажу тебе кое-что.
Мы направились в соседнюю комнату, по обстановке напоминающую аптечную лавку. Сердце защемило при виде знакомой картины моего недалёкого прошлого. Даже воздух был пропитан родным и притягательным запахом снадобий. Моему взору представились плотно закупоренные глиняные сосуды, ровно расставленные на многочисленных полках. В отличие от нашей иерусалимской лавки, хозяин метил лекарства по-своему, только ему известными знаками отличия. Посередине комнаты сидели двое и с учёным видом переливали жидкости в различные сосуды.
– Здесь множество разнообразных ядов, – пояснил Митридат, – в основном, полученных из растений. Хотя вот тот – змеиный, а тот – яд скорпиона.
– Неужели все они для тебя безвредны? – удивился я.
– Почти все. Например, от настойки горького миндаля нет никакого спасения. Смерть от неё моментальна и обязательна для всех. Одно хорошо – характерный запах миндаля выдаёт его присутствие. Но прочие яды практически безопасны для меня. Если не веришь, можешь убедиться сам.
– Как?
– Выбери любой из них.
Я подошёл к полке и стал внимательно разглядывать находящиеся там пузырьки. Страшно было подумать, но в каждом из них таилась смерть. Я выбрал пузырь со знакомым мне названием и указал Митридату.
– Молодец, юноша. Ты выбрал сильный яд. Яд, которым в своё время убили самого мудреца Сократа. Это настойка цикуты. Слыхал про неё?
Я знал про это растение. Маленькие невзрачные кустики с цветками, похожими на зонтики. Её настойка вызывала страшные судороги, от которых человек задыхался и умирал.
– Хочешь, проверим? Ставлю десять талантов против твоих пяти, что меня цикута не берёт.
Любопытство лекаря взяло верх, и я, слегка помешкав, выложил пять талантов.
– Эй, приведите сюда какого-нибудь раба, – приказал Митридат.
Через минуту одетый в лохмотья старик стоял перед нами и дрожал от страха. Позднее мне рассказали, что Митридат специально для опытов за бесценок покупал на невольничьем рынке самых никчемных рабов.
Царь налил половину содержимого в кубок, разбавил водой и заставил раба выпить. Тот обречённо повиновался. Через некоторое время несчастный забился в ужасных судорогах. Цикута подействовала безотказно. Митридат с улыбкой наблюдал за ним.
– Теперь смотри, лекарь, – сказал царь и начал медленно пить оставшийся в сосуде яд.
Я с ужасом смотрел, как он спокойно, с циничной улыбкой принял смертельную дозу цикуты, от которой на наших глазах ещё агонизировал человек. Митридат полностью опорожнил содержимое и пристально посмотрел на меня. Я ждал, что сейчас у него начнутся судороги, но, к моему огромному удивлению, ничего подобного не произошло. Митридат как был в превосходном состоянии, так и остался. Он был настолько уверен в своей неуязвимости, что сам с восторгом наблюдал за моей реакцией.
– Ну что лекарь? Плакали твои пять талантов? – весело произнёс царь и кивнул казначею, чтобы тот забрал золото.
– Как же ты добился такого результата? – спросил я в досаде.
– Всё дело в тренировке. Я на протяжении многих лет приучал себя к цикуте. Начинал с мизерных разбавленных доз и затем постепенно увеличивал. Параллельно этому искал противоядие.
– И нашёл?
– Конечно!
– В таком случае, дайте его этому бедняге.
Митридат с безразличием посмотрел на бездыханное тело раба.
– Поздно! Он уже мёртв. Его ничто не спасёт. Но если тебе интересно, повторим эксперимент ещё с одним. Обещаю дать в нужный момент противоядие.
– Нет, нет! Прошу тебя, не надо, – взмолился я – достаточно одной жертвы.
Митридат расхохотался. Его звонкий циничный смех вызвал у меня мороз по коже.
– Экий ты, юноша, неженка, – сказал царь, – будто никогда смерти не видел.
– Смертей я повидал предостаточно. Но то были тяжелобольные люди, а вот отравлять невинного человека, пусть даже раба, я против.
– Жизнь этого несчастного – ничто перед тем великим делом, которому я посвятил всю свою жизнь.
– Неужели страх быть отравленным настолько силён в тебе?
– В наше время это самый лёгкий способ устранить соперника. Перед силой яда равны все живые существа, будь то хилые твари или герои, подобные Гераклу. Ты – парень образованный, помнишь ведь, отчего погиб этот исполин?
– Помню, конечно, – ответил я, – он содрал непробиваемую шкуру с немейского льва и носил её, наподобие плаща, который невозможно было ни проколоть, ни пробить.
– Совершенно верно, – обрадовался Митридат, – но стоило его врагам пропитать эту шкуру ядом, – и Геракл погиб. Или взять моего тестя Тиграна. Ведь только спасительная стрела, пущенная из твоего гастрофета, смогла сохранить ему жизнь.
Я удивился тому, насколько хорошо был осведомлен Митридат. Он прочёл это на моём лице и сказал:
– Я у власти с двенадцати лет, юноша, и лишь благодаря природному уму и изворотливости дожил царём до седых волос. Как говорили мудрецы Эллады, хорош тот повелитель, который смог дожить до старости и умереть собственной смертью. Так вот, до старости я уже дожил, а дальше – как Боги решат.
– После смерти отца, – продолжил Митридат – дабы избежать гибели от рук собственной матери и старших сестёр, я до восемнадцати лет скрывался в горах. Верные слуги носили мне пищу и одежду. Возмужав и окрепнув, я вернулся во дворец и велел казнить свою мать. Старшие сёстры со слезами на глазах, целуя мне ноги, молили о пощаде. Дабы не слышать эти жалкие вопли, я приказал казнить и их. Власть – это тяжёлое, но вместе с тем сладкое бремя, юноша. Познавший её единожды, никогда не захочет делиться ни с кем.
Митридат замолк и посмотрел на меня тяжёлым испытывающим взглядом. Мне составило огромного труда выдержать этот взгляд, полный безграничной самоуверенности и вместе с тем неудержимого коварства.
– Ладно, Соломон, – смягчив обстановку, произнёс царь, – пошли, постреляем из того гастрофета, которым ты спас моего зятя. Архилай, следуй за нами.
Мы вышли во двор, и Митридат принялся рассматривать моё оружие.
– Обычный гастрофет, хотя и иудейский. Эй, привяжите мне раба вон к тому дереву и поставьте персик на голову.
Слуги притащили ещё одного несчастного и, крепко привязав, водрузили на голове большой персик.
– Вы бы ещё арбуз поставили, – рассердился на слуг Митридат, – в такой огромный персик сможет попасть даже ребёнок.
Он подошёл к рабу, взял с головы сочный фрукт и откусил здоровый кусок.
– Поставьте другой, поменьше, – велел он, смачно жуя, и добавил, – а ну, Архилай! Покажи Соломону, на что способен настоящий понтийский стрелок.
Архилай отошел на тридцать шагов.
– Дальше, Архилай, дальше, – приказал Митридат.
Архилай повиновался и отошёл ещё на десять шагов.
– Зря губишь раба, – вмешался я.
– Думаешь, не попадёт? Ставлю пять талантов против твоего одного.
Митридат сделал жест, и его казначей отсчитал золото.
Архилай зарядил гастрофет, присел на правое колено и упёрся на полусогнутую левую ногу. Затем принялся тщательно целиться. От напряжения его толстая шея ещё больше надулась, а выпученные глаза грозили и вовсе выпрыгнуть из глазниц. Раздался свист стрелы, и персик упал на землю.
– Молодец! – воскликнул Митридат и радостно обнял Архилая, – держи – эти таланты по праву твои. Жаль, что не можешь стрелять из лука, а то мы бы показали этому иудею мастерство настоящего лучника.
Тут я вспомнил, что у Архилая отсутствовали пальцы на правой руке.
– А как он потерял свои пальцы? В бою, что ли? – поинтересовался я.
– Нет, – растянулся в улыбке Митридат, – наш Архилай, как ты уже успел убедиться, был отличным лучником. Он мог издали сбить любого воина. Его боялись пуще смерти, а он после каждого удачного попадания показывал противнику два пальца. И так он им надоел, что, когда его поймали, вместо того чтобы отрубить голову, отрубили эти проклятые пальцы. Для настоящего лучника это хуже смерти.