– Чувство мести не может быть тебе оправданием. Ты нанёс вред человеку, который протянул тебе руку в трудную минуту, – ответил я, имея в виду Мецна.
– И который не смог или не захотел защитить меня. А ведь не ты ли, горя желанием отомстить за смерть возлюбленной, пошёл за армянским царём и стал его придворным лекарем? Не будь этого, ты бы сейчас остался в Иерусалиме, а не скитался по чуждым просторам. Поступки любого из нас диктуются личными интересами, и это вполне естественно.
– Да, ты прав, но есть ещё такие человеческие качества как верность и благодарность, честь и справедливость. Неужели в Риме про это не слыхали?
Юлиан слегка иронично улыбнулся.
– А хочешь, я скажу, отчего ты, бросив своего царя, очертя голову погнался за нами да ещё вдобавок угнал колесницу самого Митридата?
Я с удивлением посмотрел на бывшего центуриона, а теперь легата. Похоже, он нащупал моё больное место
– Ты ведь Крикса ищешь, не правда ли? Так знай же, Соломон, его здесь нет!
– Как это нет? Тогда где он?
– Не могу знать. Римская империя огромна.
Я разочаровано посмотрел на Петрония. Значит, зря я бросил царя и помчался вслед легионам.
– Скажи мне, Петроний, почему вы так спешно покинули лагерь, оставив небольшой отряд строителей на произвол судьбы? – спросил я.
– Это бывшие рабы, которые выполнили свою основную роль – построили нам дорогу назад. Воины они никудышные, и было бы неразумно брать с собой лишние ненужные рты. Это война, Соломон. Здесь одна цель – победа, и достичь её позволяется любыми средствами. Победителей не судят – так говорят в Риме.
Вскоре римское войско, миновав горный хребет Арарата, вышло на равнину, где стояла тёплая осенняя погода и ничто более не напоминало быстро наступающую зиму, которая так не нравилась легионерам.
Римляне принялись обустраивать военный лагерь. Они вырыли глубокий ров, соорудили защитный вал, возвели частокол, установили по углам башни с дозорами. Внутри лагеря выстроились прямые ряды шатров, между которыми свободно могли разъехаться несколько всадников. Шатры были из грубой кожи способные защитить обитателей как от палящего солнца, так и от ненастья. Для лошадей соорудили загоны и раздобыли достаточно сена. Сразу же к лагерю невесть откуда стали съезжаться купцы с провизией и прочим товаром. Между ними и римлянами началась бойкая торговля.
Я воочию наблюдал, как слаженно и умело действуют легионеры. Каждый хорошо знал круг своих обязанностей. Благодаря строгой дисциплине римляне переносили тяготы долгих переходов и одерживали победы над противником. Именно дисциплина вместе с высоким профессионализмом легионеров сделала Рим великой державой, простирающейся от берегов Иберийского полуострова до гор Армении.
Вскоре я настолько окреп, что мог уже свободно передвигаться, и хотя дыхание ещё было стесненно и порой случались приступы головокружения, однако это вовсе не мешало мне чувствовать себя в здравии.
Вот уж никогда бы не подумал, что буду запросто жить в римском лагере. Спать с ними в одной палатке, есть из одного котла. Не последнюю роль в этом сыграл Петроний. Его забота о моей персоне вытеснила все дурные мысли о плене. Никто из римлян даже намёком не посмел обмолвиться об этом. Наоборот, они давали понять, что относятся как к равному и уважают во мне лекаря, однажды спасшего жизнь их соратнику.
У римлян каждый седьмой день считался праздным. В этот день чествовали Бога Солнца и, подобно иудейскому шабаду, он был выходным.
В один из таких дней меня, вместе с легатами и преторами, пригласил в свою палатку сам Лукулл. Я раньше слыхал, что этот человек был большим гурманом, и потому предположил, что будет обильное застолье. Мои ожидания подтвердились. У входа в шатёр его повара жарили на вертеле сразу четырёх поросят, и аппетитный дым распространялся по всему лагерю.
Мы с Петронием зашли внутрь, и я увидел тучного человека с круглым заплывшим лицом. Его короткая стрижка, гладко выбритый толстый подбородок и белые одежды отнюдь не свидетельствовали что перед нами римский полководец, сумевший разбить огромную армию армян. Скорее, это был неженка-обжора, который с трудом переносил тяготы военного похода и мечтал лишь об одном – поскорее вернуться в родные пенаты. Так или иначе, но этот человек уже седьмой год вёл успешную войну на Востоке, сперва с Понтом, а затем с Арменией. Сумел разгромить и обратить в бегство царя Митридата, завоевать процветающий Тигранакерт и едва не покорил ещё одну столицу армян – Арташат. О количестве трофеев можно было только догадываться. В городах Понта и Армении римлянам доставались несметные богатства восточных правителей. Лукулл ещё был далеко от Рима, однако слава о его награбленных сокровищах уже достигла холмов Капитолия. Там его заранее объявили богатейшим человеком империи. Теперь многие в Риме рвались повторить восточный поход, и потому, как и водится в подобных случаях, у удачливого полководца появились завистники.
Моё внимание привлекли двое с учёной внешностью. Один из них постоянно делал записи в толстенной книге, второй пристально всматривался в окружающих.
– Кто эти люди? – спросил я Петрония.
– Тот, кто записывает – это биограф Лукулла. Зовут его Полибий. Он обязан фиксировать происходящие события на пергаменте. Имя второго – Сципион, это очень важная шишка в армии. Он военный психолог.
– Военный психолог? Что эта за профессия? – заинтересовался я.
– Знаток солдатских умов. Причём не только своих, но и противника. В походе такой специалист просто необходим. Он знает, когда и что сказать, чтобы поддержать боевой дух в легионах. Помимо этого, обладая сведеньями о противнике, военный психолог способен предугадать его последующие действия.
– Неужели услуги этого специалиста так эффективны на войне? Разве недостаточно того, что солдаты храбры, хорошо обучены и великолепно вооружены? Было бы интересно пообщаться с каждым из них, – выразил я желание.
– После трапезы тебе представится такая возможность, – ответил Петроний.
Между тем Лукулл, полулёжа, уплетал какие то круглые лепёшки, на которых было размазано месиво из сыра и мелко нарезанного мяса. Он поедал их с величайшим наслаждением, запивая вином из сапфирового кубка. Пальцы на правой руке украшали перстни-печатки, которыми он, вероятно, заверял документы. На левой руке одиноко красовался перстень-гигант с большим сердоликовым камнем с изображением римского Бога Юпитера. Подобное изображение я увидел и на кулоне с камеями, висящем на его толстой шее.
Лукулл сделал лёгкий жест, приглашая к столу. Я сел поближе к консулу и внимательно наблюдал за каждым его движением и словом. Тот продолжал во всю чревоугодничать, абсолютно не стесняясь нашего присутствия.
– Что уставились? Ешьте! – приказал он.
Я взял одну из лепёшек и надкусил. Мне понравилось, и я сразу проглотил остальное. Затем, запив съеденное кубком вина, взял ещё одну.
Петроний с улыбкой наблюдал за мной.
– Я вижу, тебе понравилась римские лепёшки, – резюмировал он.
Лукулл, наконец, насытился и, вытерев руки о тунику, с наслаждением откинулся назад. Слуги сразу же сунули под ноги подушки.
– Этот варвар и есть тот самый лекарь при дворе Тиграна? – спросил он, тыча пальцем в мою сторону.
Его маленькие глазки пристально сверлили меня. Я продолжал спокойно поглощать так понравившиеся мне лепёшки.
– Соломон спас мне жизнь, – ответил за меня Петроний.
– Знаю, знаю. Ты мне уже все уши прожужжал об этом, – отмахнулся Лукулл и добавил, – Я не против, чтобы он поехал с нами в Рим. Примет гражданство и будет жить безбедно до конца своих дней. Хороший лекарь в Риме без работы не останется.
Я понял, что настал мой черед отвечать, и потому, быстро проглотив лепёшку, сказал:
– А почему ты считаешь, что я не смогу прожить безбедно вне Рима?
Лукулл сначала растерялся такому ответу, но потом пришёл в себя и с пафосом сказал:
– Да знаешь ли ты, юноша, что такое Рим! Ну, откуда тебе знать? Что ты видел у этого варвара Тиграна? Эти азиаты думают, что если понастроили города, согнали туда рабов и крестьян, украли у греков статуи, переняли письменность и речь, то теперь могут себя называть царями? Даже несметные богатства не спасли их от нашествия каких-нибудь трёх легионов Рима. Твой Тигран, который возомнил себя царём царей, после первой же неудачи бросил свою обожаемую столицу на произвол судьбы, предварительно вывезя оттуда наложниц и сундуки с награбленным золотом. Какой же это царь царей, когда пускается в бега от одного свиста римской стрелы.
– У царя Тиграна несколько столиц и, насколько мне известно, легионы Рима бежали из-под стен Арташата, – парировал я.
– И ты смеешь называть эти города столицами? Бедный юноша! Ты не видел настоящей столицы. Причём не царства, а целого мира. Да, да, не удивляйся. Город Рим – это вселенский центр. Это столица всего передового и прекрасного. Это город, где творят поэты, художники и скульпторы. Самые передовые технические идеи рождаются там в умах учёных мужей. Это столица государства, которое содержит профессиональную, отлично вооружённую непобедимую армию, способную за один военный сезон покорить любого из известных тебе царьков. Чтобы пересечь территорию Рима от Иберийского полуострова до этого места понадобится не один месяц. Риму уже восемь веков и он будет стоять вечно на своих семи холмах, а его язык и письмо станут бессмертными, ибо дадут жизнь языкам прочих варваров.
Лукулл, видимо, устал разглагольствовать и замолк.
– Город, в котором я рос, хотя и не богат, как Рим, но, наверняка, древнее его, – нарушил я возникшую тишину.
– Ты имеешь в виду Иерусалим? Кому нужен город, который стал заложником собственной закостенелой веры? Веры, которая тормозит всё передовое и не приемлет любое инакомыслие. Народ в таком городе обречён на вечные несчастья и страдания.
– Но ведь именно вера сплачивает народ в единый кулак.
– Рим – вот тот кулак, который может держать в повиновении любой варварский народ. У Рима самая совершенная форма управления государством, свободная от религиозных предрассудков и канонов, самая развитая сеть дорог и самые орошаемые поля и сады, самая организованная армия и самые многочисленные рабы. Кому нужна твоя единая вера, если она не способна себя защитить. Человек верит только в силу кулака и доверяет блеску золота, а всё остальное – мышиная возня.