Мы все молча сидели, и каждый думал о своём. И опять старик Аспурак всплыл в моей памяти. Я с опаской посмотрел на Меружана и застал его с ироничной улыбкой на лице.
– А ведь сбылось пророчество слепца? Не так ли, Соломон? Ты ведь именно это вспомнил?
Меружан, как всегда, угадывал чужие мысли.
– Я боюсь спросить тебя. Как здоровье Шанпоча? – поспешил поменять я тему.
Лицо у Меружана преобразилось. Оно приняло скорбное выражение, и я понял, что случилось непоправимое.
– Шанпоч умер, так и не вернув свой разум, – ответил он.
Мы опять помолчали. Мне стало грустно от услышанного. Ещё несколько лет назад всё казалось таким вечным и незыблемым, а люди вокруг меня счастливыми и безбедными. Казалось, так должно было продолжаться вечно. Но наступил день и час, когда всё это благолепие под жестокими ударами судьбы начало разрушаться, унося с собой в безмолвие людей, города и огромное царство. Последний оплот былого благополучия Великой Армении, её царь Тигран предстал передо мной беспомощным отвергнутым старцем.
Мне осталось задать только один вопрос.
– А теперь, скажи мне, Меружан. Как случилось, что царь очутился у нас в Эдессе? Ведь, судя по твоему рассказу, римляне оставили его на троне и даже вернули титул царя царей.
– Мецн до конца остался великим политиком. Совсем недавно он лично отрёкся от престола в пользу младшего сына Артавазда.
– Как Артавазда? – изумился я, – а царевич Тигран?
– Именно чтобы передать трон младшему сыну он отрёкся от него прижизненно.
Мне стало жаль старика-царя. Он всю жизнь посвятил борьбе за власть, а ушёл из неё мирно и добровольно.
– В итоге, я привёз вам человека, который уже не царь и не повелитель, а просто старец, нуждающийся в заботливом уходе. Береги его, Соломон. Ведь, согласно дарственной, ты хозяин этого дома, покуда жив Мецн, – с оттенком иронии произнёс Меружан.
Сказать по правде, я и подзабыл об этом странном условии, которому и ранее не придавал особого значения.
– Царю известно о болезни дочери? – спросил я.
– Конечно, нет. Позаботься, чтобы он не узнал об этом.
В это время няня вывела во двор малышку. Увидев её, Меружан с восторгом посмотрел на меня.
– Неужели это дочь царевны Сати?
– Кто посмеет усомниться в этом? – ответил я вопросом на вопрос, – Аршам, наследный царевич, остался во дворце, а дочку я забрал к себе.
– Правильно сделал. Будет отрадой Мецну.
Только он произнёс эти слова, как в дверях показался сам Мецн. Увидев смуглянку, он сперва вздрогнул от неожиданности, затем, разомлев, с сияющим лицом протянул к ней руки.
– Иди сюда, моё сокровище, моя родная кровинушка, – произнёс он, безошибочно признав в девочке свою внучку.
Увидев незнакомое лицо, девочка сперва оробела, но затем стала медленно приближаться к Мецну.
– Вот что такое зов крови, – сказал довольный Меружан, любуясь сценой встречи деда и внучки, – молю тебя, Соломон, прояви к старцу сердечную доброту.
– Не надо ни о чём меня умолять. Тебе ведь известно, что я люблю царя как родного? Однако ты так говоришь, будто собираешься покинуть нас?
– К сожалению, да. Я должен спешить обратно, ибо не могу долго оставлять молодого царя Артавазда без опеки.
Он уже собирался уходить, как вдруг, что-то вспомнив, повернулся и спросил:
– Послушай, Соломон. Тебе довелось побывать у римлян в плену. Встретил ли ты там Крикса?
В его интонации я уловил не интерес, а скорее тень насмешки. Не придавая этому значения, я ответил с досадой:
– Не было там никакого Крикса.
– Крикса не было среди римлян? – удивился Меружан, – как такое может быть?
– А вот так. Не было, и всё.
Меружан посмотрел на меня своим всезнающим наперёд взглядом.
– А я его видел.
– Видел? Где? – сразу переполошился я.
– В римском лагере под Арташатом, когда ходил туда с Мецном. И Петроний там был. Стоял рядом с Криксом. Да только бессилен был я что-либо предпринять. А как хотел бы прикончить обоих негодяев.
Сказав так, Меружан уселся на коня и отбыл из города.
Разительные перемены произошли в Тигране за время моего отсутствия. Всегда живой, деятельный и словоохотливый, теперь он превратился в угрюмого и молчаливого старика, который лишь изредка удостаивал улыбкой свою внучку. Мецн мог часами сидеть в полузабытьи, уставившись в одну точку, и не реагировать на окружающих.
Между тем, мысль о больной Сати не оставляла меня в покое.
– Скажи мне, Бальтазар. Неужели ничего нельзя предпринять?
В моём голосе прозвучали нотки отчаяния, и волхв понял всю важность вопроса.
– Знаешь, Соломон. Я отлично понимаю тебя. Ты врач и бессилен чем-то помочь своей возлюбленной. Одно скажу: лечить хвори – ремесло архисложное. Сейчас и даже в будущем врачи будут сталкиваться с неизлечимыми болезнями и проблема не в том, что у нас мало познаний в медицине, а в ущербности философского осмысления этого вопроса.
– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался я.
– А то, что человек должен сам бороться с болезнью. Ваши снадобья являются только подспорьем. Нужна сильная воля и вера в выздоровление. Лишь в этом случае можно победить недуг. Силы человеческие безграничны. Безоговорочная вера в исцеление – вот залог успеха врача и больного. Так было и будет всегда.
– Я это всё понимаю, Бальтазар. Но чем мы можем помочь Сати? Я – врач с современными познаниями и ты – мудрец, ведающий тайны мира. Неужели будем сидеть, сложа руки, и ждать когда она погибнет в одиночестве.
– Сати – личность сильная. Если она поверит в себя, то непременно излечится, а наше вмешательство ей только во вред, – ответил волхв.
После этого разговора не проходило и ночи, чтобы я во сне не видел Сати. Она медленно возникала из темноты храма Анаит. Её лицо и тело было прикрыто длинными доходящими до колен волосами. Я подбегал к ней, желая страстно обнять, но как только пряди волос раздвигались, моему взору представало обезображенное проказой одутловатое лицо. Я в ужасе вскрикивал и просыпался в холодном поту.
Однажды в жаркую летнюю ночь я никак не мог заснуть и решил выйти во внутренний двор. Прохлада фонтана и ночной ветерок освежили меня, и я вздохнул полной грудью. Вдруг я заметил в комнате девочки тусклый свет. Обычно няня гасила лампаду перед сном, тем более, в такую жару. Меня охватило странное предчувствие.
– Сати! Ты здесь? – тихо промолвил я и быстро направился к комнате.
За прозрачной шторкой я заметил женскую фигуру, склонившуюся над спящей девочкой.
– Сати! – почти вскрикнул я.
Женщина вздрогнула и, не оборачиваясь, выскочила в открытое окно.
На шум выбежал встревоженный Бальтазар.
– Что случилось? Неужто воры проникли в дом?
– Нет, мой друг. Это мать, безумно истосковавшись по ребёнку, решилась взглянуть на него.
– Почему ты думаешь, что это была Сати? – засомневался волхв.
– А кому ещё надо приходить по ночам в детскую и тайком любоваться девочкой?
– А вдруг это был злоумышленник? Давай наймем ночного сторожа, – предложил Бальтазар.
– Ни в коем случае, – ответил я, нисколько не сомневавшийся в своей правоте.
О, Сати! Как тебе сейчас плохо! Какие страшные муки одиночества и разлуки ты переносишь! Почему именно тебе должны были выпасть подобные несчастья!
Однажды на базарной площади города я увидел множество легионеров. Они вольготно расхаживали, словно хозяева, – и не удивительно, ибо к этому времени Осроэнна стала римской провинцией.
Сердце моё сильно заколотилось. Крикс! Вот кто пришёл мне на ум. Я начал лихорадочно искать одноглазого в толпе.
– Не меня ли ты ищешь, достопочтимый Соломон Бахтеци!
Я резко обернулся и увидел улыбающегося Петрония.
– Юпитеру угодно, чтобы мы вновь повстречались. Боги не хотят нас разлучать, Соломон!
– Здравствуй Петроний, – охотно откликнулся я, – воистину этот мир тесен для нас. Ты вновь покинул Рим и пришёл на землю Армении?
– Я солдат, Соломон. Иду туда, куда прикажут.
– А я думал, что после парада под триумфальной аркой покончишь с карьерой военного и займёшься, наконец, мирным делом.
– Эх, Соломон! Триумф и слава опьяняют легионера сильнее, чем тело страстной девушки после долгого изнурительного похода. Ты не представляешь, каково въезжать в Рим победителем. Толпа орёт и ликует, а ты герой, ты Бог, к твоим ногам готовы пасть все женщины Рима, твоему успеху завидуют даже самые известные гладиаторы Колизея, твои трофеи проносят через арку нескончаемым потоком в течение нескольких дней – и всё это время на тебя смотрят с неиссякаемым восторгом и завистью. Ты – победитель! Ты присвоил несметные богатства восточных царей. Естественно, что после этого в Риме у многих появилось желание повторить поход на Восток.
– И с кем нынче воюете? Митридат убит, царь Тигран свергнут. Что ещё надо Риму?
– Рим не может без войны. Как гастрофет, который ржавеет от долгого бездействия, так и легионы должны постоянно воевать. Риму опять нужны сокровища восточных стран. Богатства азиатских царей не дают покоя правителям на холмах Капитолия.
– Кто же на сей раз возглавил поход?
– Консул Красс вместе с сыном. Богатейший человек Рима, один из триумварата правящих консулов, которому лавры Помпея не дают покоя. Кстати, Помпей сейчас опустошает северные страны, а мы опять идём на Восток.
– Уж не в Парфию ли? – спросил я.
– Именно. Мы идём на царя Орода.
– Парфия очень сильна.
– Красс ещё сильнее. Это жестокий и властный полководец. Для достижения своей цели он не остановится ни перед чем. Ему удалось разбить армию Спартака. По его приказу шесть тысяч рабов были распяты на крестах вдоль всей дороги от Капуи до Рима.
– Что ж, Петроний. Тебе представляется отличная возможность столкнуться лицом к лицу с твоими несостоявшимися хозяевами. Смотри, как бы не отомстили за прошлое.
В словах моих была доля иронии, и Петроний не мог это не почувствовать.