Царь умер тихо, во сне, так и не узнав ни про смерть Сати, ни про вероломство Меружана. Увы, предсказания слепца Аспурака на сей раз оказались пророческими. Он умер, как и предсказывалось, в мире и покое, добровольно сложив с себя царские полномочия. Благодаря своей решительности, прозорливости и мудрости он сумел создать огромную державу. Увы, жизнь одного человека коротка и бессильна перед бегом времени. Она подобна мигу в водовороте исторических событий, но я уверен, что Мецн Тагвор останется для потомков великим и могущественным властелином Армении.
Мы похоронили царя как воина. Согласно обычаю, положили в рот покойного монету – это была плата Харону за перевозку души Мецна из земного царства Зевса в подземное царство его брата Аида. Затем усопшего обмыли, намазали маслом, сделали венок из еловых веток и сельдерея, и только потом одели в белую одежду. В саркофаг помимо золотого царского герба и прочих регалий мы поместили медовый пирог, чтобы задобрить страшного пса Цербера.
Я решил похоронить Мецна там же, где когда-то был построен дом для Александра Македонского. С этой целью в одном из углов двора я приказал соорудить мавзолей, на верхушке которого мы решили установить голову орла и, хотя на его гербе были изображены более мирные птицы, однако теперь великий царь Армении мог покоиться с миром – орёл смотрел на Запад.
Многие, прочитав эти строки, зададутся вопросом – был ли здесь заложен секрет, подобный тайнику в амфитеатре Тигранакерта, или это простая символика. Позвольте мне скромно умолчать по этому поводу. Скажу лишь одно – пусть никто не сомневается в моей изощрённой находчивости. Уж мы-то с Бальтазаром сделали всё, чтобы надёжно уберечь могилу великого человека от посягательств вандалов, как современных, так и будущих. По этому поводу умудрённый волхв знал множество ухищрений, которые придумало человечество ещё со времён сооружения гробниц фараонов и мы, естественно, не преминули ими воспользоваться.
Вместе с Тиграном Великим ушла целая эпоха. Эпоха, когда Армения была по настоящему великой и могущественной, и только существование империи, не терпящей иной гегемонии, смогло сломить её мощь.
Предательство Меружана, казнь Петрония, болезнь и смерть Сати, кончина Мецна, – всё это не могло не отразиться на мне. Я стал угрюм и нелюдим. Безмерная тоска охватила меня, и я впал в уныние.
Гибель Лии и жажда отмщения заставили меня отправиться в долгий путь. Я остался верен клятве, которую дал на могиле любимой, и теперь мог со спокойной совестью возвращаться обратно.
Проснувшись в одно весеннее утро, я понял, что более не могу оставаться в Эдессе. Я решил уехать отсюда навсегда. Этому решению способствовало то обстоятельство, что, согласно дарственной, составленной Мецном, после его смерти дом уже не являлся моей собственностью.
– И кто сейчас владелец этого дома? – спросил Бальтазар.
– Скорее всего, ты, – ответил я.
– Каким образом? – изумился мудрец.
– Очень просто – согласно воле царя, после его смерти дом превращается в университет и ты, его основатель, остаёшься здесь навсегда. Видишь, насколько прозорлив оказался Мецн.
Бальтазар после некоторых раздумий сказал:
– Ладно, пускай будет университет. Но что тебе мешает остаться здесь уже в качестве учёного мужа?
– Не уговаривай меня, Бальтазар. И потом, ты сам мне предрёк подобный исход.
– Не припомню ничего подобного, – возразил волхв.
– А разве не твои это слова – «когда великий царь опустит голову и укажет тебе обратный путь». Радуйся, твоё пророчество сбылось, мудрец!
Бальтазар опустил голову и более не спорил, наверное, впервые в жизни пожалев о сбывшемся предсказании.
– Ты намерен вернуться в Иерусалим?
– Да. Мои корни, там. Это для тебя всюду небо одинаково, а мне предстоит построить дом и вырастить дочь. А ты оставайся, следи за звёздами, получай письма от волхвов и создавай университет, о котором так мечтал наш царь.
– Ладно, – согласился мудрец, – поступай как знаешь. Но обещай мне, когда в твою дверь постучится волхв и попросит пристанища, не гнать его, приютить и дать кров.
– А разве такое может случиться? – удивился я.
– Может! – ответил тот пророческим тоном, внимательно всматриваясь в мой медальон, – Если не с тобою, то с твоими потомками.
Это была наша последняя беседа.
В покоях Мецна я обнаружил грамоту, подписанную самим Гнеем Помпеем, где указывалось, что царю Армении, другу и союзнику Рима, даруется в вечное пользование земля в черте любого подвассального города империи. Подобными грамотами Рим задабривал союзников, создавая иллюзию незыблемой дружбы и добрососедства.
Ранним весенним утром я вместе с маленькой Сати навсегда покинул Эдессу.
Прошло четырнадцать лет с тех пор, как я покинул Иерусалим. Я выехал оттуда малоопытным юнцом, а возвращался богатым и знатным лекарем, умудрённый жизненным опытом.
К тому времени Иудея окончательно стала римской провинцией с латинским прокуратором во главе. Власть Маккавеев канула в вечность, а вместе с нею и все антиэллинистические запреты. В городе стали резать свинину и поклоняться римским Богам. Однако власть верховных жрецов Иерусалимского храма была настолько сильна, что без неё управлять страной было невозможно. Вера в одного Бога – вот что продолжало скреплять воедино народ Иудеи.
Увы, я не застал своего учителя. Лекарь Мафусаил умер задолго до моего возвращения, а дом его достался родственникам жены, и хотя я не имел никаких прав на него, однако в глубине души очень сожалел, что отныне там не будут готовить снадобья и лечить людей.
Грамота Помпея возымела сильный эффект. Римские власти с уважением отнеслись ко мне, и я выбрал землю под строительство дома рядом с Большим Иерусалимским храмом.
Исчерпав в юности всю страсть к путешествиям и авантюрам, я безвыездно прожил в этом доме до глубокой старости, полностью посвятив себя врачеванию. Всё это время я ни на минуту не забывал о том, что и земля, дарованная Помпеем, и дом, построенный на золото царя Тиграна, являются собственностью страны армянской. Эту мысль я неоднократно озвучивал, дабы все знали, что любой достойный пришелец из Армении имеет право воспользоваться этим пристанищем.
Маленькая Сати подросла под присмотром скромной служанки, которую я нанял из племени итурейцев.
Потеряв в юности двух дорогих мне особ, я долго не решался сблизиться ещё с кем-либо, однако доброе сердце служанки растопило мою тоску, и я отдал ей частицу себя. К сожалению, этот любовный союз был, как это не раз случалось в моей жизни, отвергнут небом. Бедная женщина не перенесла тяжёлую участь рождения двойни, оставив меня одного с двумя новорождёнными сыновьями, и вскоре Сати пришлось заменить мать своим братьям.
На золото царя Тиграна я построил за городом приют для прокаженных. Это было не ветхое похожее на тюрьму пристанище для отверженных, какие существовали доныне, а вполне благоустроенная обитель, где были все условия для нормального существования. Внешне он напоминал храм богини Анаит в Тигранакерте. Сам я часто туда наведывался и подбадривал этих несчастных, дабы они не теряли надежду на выздоровление. Их кормили и выхаживали на мои средства. Излишне говорить, что всё это я делал, отдавая дань памяти моей возлюбленной Сати. И не только ей. Место для приюта было выбрано очень символично. Здесь римляне распяли Лию, здесь мы её похоронили. Именно это место считалось точкой отсчёта моих похождений.
Однако, очень скоро я стал замечать что прокаженные, вместо того чтобы благодарить судьбу, стали вести себя нагло и вызывающе. Кончилось это тем, что они однажды избили сторожа, разгромили приют и убежали на все четыре стороны. Властям Иерусалима пришлось потом с большим трудом их вновь отлавливать и помещать, на сей раз, в условия близкие к тюремным. После этого я, крайне разочарованный в любой благотворительности, продал приют римлянам, которые превратили его в храм Юпитера.
Увы, человек способен оценивать собственное благо лишь тогда, когда его лишается! Способен ли он бескорыстно полюбить ближнего? А может, пророчество Бальтазара о скором рождении царя милосердия – лишь миф, плод воображения волхвов?
Отовсюду приходили удручающие новости. Я узнал, что царя Артавазда коварно заманили в Египет и умертвили. Царь парфян Ород не смог подавить гордыню и в приступе зависти к удачливому полководцу Сурену велел казнить его. После этого военная мощь Парфии сразу пошла на убыль, и Рим вновь пошёл на неё войной. В самом Риме у порога Сената знатные патриции зарезали Юлия Цезаря «отца отечества», который в своё время уничтожил Помпея, дабы расчистить себе путь на императорский трон. После этого убийства в Риме началась жестокая гражданская война, в результате которой были убиты Марк Антоний и его возлюбленная египетская царица Клеопатра. Не исключено, что для них это была кара, ниспосланная сверху. Ведь именно они вероломно заманили, а затем убили царя Артавазда, – того самого которого я обучал греческому во времена моей далёкой юности во славном городе Тигранакерте.
Союз Рима и Армении на поверку оказался непрочным. Парфяне, решив воспользоваться этим, расчленили армянские земли, ослабив некогда могущественное государство.
Одним словом, мир и не думал меняться. Интриги, коварства, зависть, жестокая борьба за власть, вероломные убийства, – без них не проходило и единого дня. Способен ли будет предрекаемый Бальтазаром царь милосердный изменить этот порочный мир?
С возрастом мой сон становился всё хуже и хуже. Хотя мне более не снилось собственное распятие, однако лик Сати навещал еженощно. Мне даже стало казаться, что она не погибла и теперь находится рядом со мной. Этому способствовало и то, что моя дочь, когда достаточно подросла, стала как две капли воды похожа на свою мать. Её глаза, волосы, движения, голос – всё было точь-в-точь как у Сати, словно её дух, витавший в небесах, переселился в новое тело. Прав был мудрец Бальтазар веривший в бессмертие души. Болезни бессильны перед сильным духом. Сати сожгла своё больное тело, но душу оставила нам.