Частенько, особенно в плохую погоду, ныла грудь, напоминая о той давней римской стреле, а каждый раз, когда я двигал правой кистью, перед глазами всплывало моё ужасное распятие.
Сейчас, когда я диктую эти последние строки, старость настолько придавила меня, что я с трудом передвигаю ноги. Но вчера был ясный зимний день, и солнце сияло на небе. Я вышел из дому и медленно пошёл на площадь к главному Иерусалимскому храму. То ли от страстного желания, то ли от плохого старческого зрения, но мне почудилось, что я вижу в толпе людей в красных округлых шапках. Волхвы – мелькнуло у меня в голове, и я с тоской вспомнил Бальтазара. Неужели он вернулся – подумал я радостно. Увы, это было невозможно – Бальтазар был много старше меня и не смог бы дожить до этого дня. Так или иначе, но волхвы прибыли в Иерусалим, а это означало, что засияла на небе восьмиконечная звезда и родился предвосхищённый ими царь. Они здесь, чтобы защитить его от сил зла, и не беда, что настал мой черёд покинуть этот мир. Как говорил Юлиан Петроний, я исполнил все свои роли в этой жизни. Наступала эра спасения человечества – эра добра и терпимости, эра царя милосердия.
Эпилог
Агарон перевернул последнюю страницу. Ночь пролетела незаметно, и первые лучи солнца осветили комнату. Слушатели настолько увлеклись рассказом, что за всю ночь никто так и не сомкнули глаз.
– Сегодня мы исполняем давнюю волю великого царя! – нарушил молчание Давид, – передаём вам, посланцам Эдессы, эту книгу!
– Эта рукопись бесценна для Армении! – ответил Ананий, принимая от братьев дар, – Она будет храниться в университете Эдессы, который в настоящее время по своей значимости ничем не уступает ни александрийскому, ни афинскому, и в этом заслуга как Тиграна Великого, так и волхва Бальтазара! Ваш отец прожил долгую и содержательную жизнь. Когда умер лекарь Соломон?
– Без малого тридцать три года назад.
– Значит, согласно манускрипту, тридцать три года назад родился на земле Иудеи царь добра и милосердия? – заключил Ананий и вопросительно посмотрел на остальных.
Присутствующие переглянулись, ибо в каждом из них промелькнула одинаковая догадка.
– Исшуа и есть тот самый царь! – озвучил общую мысль Ананий.
Вопрос этот повис в воздухе.
– На царя он не очень похож, – возразил Аарон.
– Это скорее добрый врач, готовый помочь всем немощным и больным, – добавил Давид.
– Да, но он творит чудеса. Калеки встают на ноги, слепые обретают зрение, – возразил Ананий.
– Любой хороший лекарь является чудотворцем для своего больного, – сказали братья , – это не мы придумали. Это слова нашего отца.
– А какого мнения художник? – спросил Ананий и повернулся в сторону Гая, – ты совсем недавно видел этого человека. Какое впечатление он произвел на тебя?
– Вы будете удивляться, но этот человек, правда, не похож на лекаря. В нём есть нечто, что притягивает и завораживает любого, кто слышит его голос. Даже я, не понимающий ни слова по-арамейски, слушал с большим вниманием. Его магическое влияние сильнее любого лекарского снадобья. Вот, князь, взгляни.
Гайк развернул холст и показал присутствующим готовый портрет.
– Да! Ты прав, художник. Это не лекарь, – сказал Ананий, – это лицо человека, к которому всякий проникнется верой. Оно излучает милосердие и, главное, надежду. Спрячь портрет понадёжней. Мы должны его непременно доставить царю Авгайру. Из рассказа лекаря Соломона следует, что ваша сестра приходится родной тёткой нашему царю?
– Совершенно верно, – согласился Агарон.
– А что, у Сати не было собственных детей? – поинтересовался Ананий.
– Нет, не было.
– Неужели не нашлось женихов?
– Что вы! Поклонников у такой красавицы было хоть отбавляй. Однако отец всячески противился замужеству сестры, а после нашего рождения и вовсе об этом запретил говорить.
– Откуда такая жестокость по отношению к любимой дочери? – удивился художник Гайк.
– Мне кажется, здесь сыграл роль совсем иной фактор, – ответил за братьев князь Ананий.
– Какой? – спросили все почти одновременно.
– Соломон Бахтеци, как дальновидный и прозорливый царедворец, не желая вносить сумятицу в престолонаследование армянского трона, этим запретом умышленно лишил дочь возможности родить наследника. Ведь сын от внучки Тиграна Великого по праву претендовал бы на армянский престол.
Против такой догадки никто не посмел возражать, и оставалось только ещё раз восхититься мудростью царского лекаря, пожертвовавшим счастьем собственной дочери ради спокойствия и стабильности на земле Армении.
– А где сейчас ваша сестра? Жива ли она?
Вместо ответа послышался шелест медленных старческих шагов, и вскоре взору собравшихся предстала женщина очень преклонного возраста.
– Вот она наша сестра Сати, – тихо произнёс один из близнецов.
Гости с благоговением посмотрели на внучку самого Тиграна Великого. Это была смуглая старая женщина с изогнутым носом, тонкими как у отца властными губами и с длинными сплетёнными на поясе седыми волосами. На груди Сати висел медальон с гербом царей Армении, тот самый, который уё мать надела на шею лекарю Соломону в далёком Тигранакерте.
Князь Ананий и Гайк подошли к ней и припали губами к иссохшим рукам.
– Приветствуем царевну Сати, – внучку Тиграна Великого, родную сестру царя Аршама, отца нашего нынешнего царя Авгайря.
Говоря это, Ананий с огромным воодушевлением рассматривал золотой медальон на котором две голубки придерживали крыльями солнце в виде восьмиконечной звезды.
– Они всё-таки пришли, – вдруг тихо промолвила Сати и все удивлённо замерли.
– Кто это они? – тихо спросил Ананий.
– Волхвы, – ответила женщина, – они пришли в этот дом.
– Волхвы пришли? – удивлённо переспросил князь, – умоляю тебя, царевна, расскажи – как это было?
Женщина с трудом опустилась в кресло и медленно начала свой рассказ:
– Мои братья были тогда очень малы и потому ничего не припомнят. Это было ровно тридцать три года назад, сразу после смерти отца. Тот день я не забуду никогда. Солдаты по приказу царя Ирода ходили по Иерусалиму и казнили всех новорожденных младенцев. И тут раздался стук в дверь. На пороге стояли трое мужчин в красных круглых шапках. Один из них держал на руках младенца. Увидев на моей груди этот медальон, он радостно произнёс:
«Смотрите, братья, на ней звезда Вифлеема. В этом доме мы сможем надёжно укрыться. Не бойся нас, сестра, мы волхвы. Твой отец, наверное, рассказывал про нас?»
Я, конечно, помнила воспоминания отца про Бальтазара и впустила их в дом.
«А что случилось?» – спросила я.
«Мы прибыли из Вавилона, дабы спасти этого младенца, ибо он – тот самый царь, рождения которого мы так долго ждали»
« В этом доме вам ничто не угрожает» – успокоила я их, и оказалась права.
То ли из уважения к памяти прославленного лекаря, то ли – зная наперёд, что я не имею детей, но солдаты не осмелились зайти сюда. Волхвы же, переждав некоторое время, благополучно ушли, унося с собой драгоценного младенца, которому суждено было, как они сказали, стать царём.
Закончив рассказ, Сати окинула присутствующих гордым взглядом.
Ананий начал пристально всматриваться в медальон.
– Звезда Вифлеема! – произнёс он многозначительно, – она такая же восьмиконечная как это солнце на медальоне. Так значит, герб царей Армении хранил в себе тайну рождения царя милосердия, и это не могло быть простым совпадением! – заключил он восторженно.
В это время открылась дверь, и гонец-мальчишка доставил ответ Исшуа. Ананий взял пергамент и принялся читать:
«Блажен, кто верует в меня, не повидавши меня. Мне пишешь ты, приди ко мне, однако должно здесь свершится то, для чего я послан сюда. А когда свершу то, вознесусь наверх к тому, кто послал меня. Когда же вознесусь, то пришлю одного из моих учеников, дабы он вылечил твою болезнь».
Ананий окинул всех одухотворённым взглядом.
– И всё-таки, я хочу его повидать, – произнёс он решительным тоном.
– К сожалению, это уже невозможно, – возразил один из братьев, – мальчик сейчас поведал, что сразу после написания письма, по приказу прокуратора Рима Исшуа схватили и арестовали.
– Арестовали! За что?
– Не знаю, но будет суд, а затем казнь, ибо такова воля жрецов Иерусалимского храма. Они давно подговаривали прокуратора наказать Исшуа.
– Неужели ставленник Рима их будет слушаться?
– Вне всяких сомнений. В противном случае начнётся смута, которую легионеры не смогут подавить.
Лицо Анания стало озабоченным.
– В таком случае, нам не стоит здесь более задерживаться. Ведь надо благополучно доставить нашему царю письмо и портрет Исшуа, – сказал он.
Гости собирались уже уходить, как вдруг Сати встала и осторожно сняла с себя медальон.
– Возьми его, князь! Этот символ царской власти всегда приносил счастье и достаток Армении. Принесёт и впредь!
Ананий бережно взял в руки дар и восторженно прильнул к нему губами.
Утренняя заря только занималась, когда посланники Армении спешно покидали Иерусалим. Они благополучно миновали городские ворота и приблизились к горе Голгофе. Лучи солнца едва высветили зловещие контуры креста с распятым на нём человеком.
– Смотри, Гайк, римляне опять кого-то казнили, – с ужасом промолвил Ананий.
Гайк принялся пристально всматриваться в даль и сказал:
– Ты уверен? А по-моему, крест пуст.
Ананий с удивлением посмотрел на товарища, а затем вновь перевёл взор в сторону Голгофы.
– Да ты прав художник, – сказал он с облегчением, – сразу видно, что у тебя зрение лучше моего. Крест и впрямь пуст.
Гайк ничего не ответил. Они молча, продолжали свой путь, и вскоре очертания города вместе с Голгофой окончательно исчезли из виду.
– Зря пеняешь на себя, князь. Зрение у тебя пока отменное, – сказал художник.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что на кресте сперва был человек.
Ананий с удивлением посмотрел на своего спутника.