Жители Киото и Осаки поддерживали прежнего правителя, Тоётоми Хидэёси.[113] Это можно сказать и про императорский двор, и про горожан, и про служителей веры.
Правители из дома Токугава намеревались перекроить жизнь всех, обладавших влиянием в городе Киото. Для этого следовало продвигать на высокие посты тех, кто был осведомлен о настроениях при дворе, в городе, в храмах и монастырях.
Так рассуждал Нагано Дзюдзо.
Сын ремесленника из серебряной гильдии, он без труда получил должность в городской управе Киото, и уже одно это свидетельствовало о том, что Нагано Дзюдзо был не по возрасту практичным и честолюбивым человеком. Он умел ладить с людьми и, в прямом смысле, «вполз за пазуху» к братьям Сэйдзюро и Дэнситиро, а очень скоро был объявлен женихом Но.
Его привлекали преуспеяние семьи Ёсиока и красота девушки. Самой Но тогда едва исполнилось восемнадцать — разве могла она разгадать, сколь коварна натура Нагано Дзюдзо?
Ученики школы воинских искусств Ёсиока сидели вокруг костров и ждали возвращения Дэнситиро с поединка в Рэнгэоин. То, что Нагано был среди них, видела разливавшая чай Но, и он казался ей в этот час поддержкой и опорой.
Комната, в которой сидела Но, при жизни отца принадлежала ему и была отделана в стиле сёин.[114] Там висела деревянная табличка с надписью «Обитель радости».
Это помещение отделялось от зала для фехтования садом камней, густо поросших плющом, а ширмой служила плетеная ограда. Вдоль ограды были уложены прямоугольные, как карточки для записи стихов, каменные плиты. Хотя сад со старым каменным фонарем со всех сторон был окружен строениями, теперь его тоже занесло снегом.
С другой стороны сада, за глинобитной стеной, что огораживала усадьбу, журча, текла река Ниси-Тоин. Ткани окрашивали в водах этой реки: от нее отвели рукав и проложили рядом с красильней.
Ёсиока Кэмбо всегда говорил, что истинное его занятие — окраска тканей, а воинские искусства лишь приносят ему внутреннее удовлетворение и не предназначены для извлечения выгоды.
Действительно, красильный цех занимал большее помещение, чем фехтовальный зал.
В красильне с глиняным полом видны были грубо обтесанные круглые опорные балки и стояли утопленные в землю многочисленные чаны с индиго и краской из проваренной древесной коры. От них и теперь исходил густой запах индиго.
Но поставила на пол подле себя пустую чайную чашку и устремила взгляд ясных продолговатых глаз к нише, мягко озаряемой ночным светильником.
Она смотрела на картину кисти Моккэй[115] с изображением хурмы — по преданию, отец получил ее от самого сегуна. Сердце Но тревожилось о брате Дэнситиро, и взор ее был таким, словно она мысленно произносит молитвы.
От перекрестка улицы Ниси-Тоин и Четвертого проспекта, где находилась школа фехтования Ёсиока, до храма Рэнгэоин даже медленным шагом идти было не больше часа.
Наверное, как раз теперь Дэнситиро скрестил меч с Миямото Мусаси. Оттуда, где горели костры, все еще не было вестей. Итибэй, служивший в красильне с отцовских времен, ждал на мокрой террасе под снегопадом.
— Ты промерзнешь, зайди же! — снова и снова убеждала его Но, однако Итибэй в комнату не заходил. С тех пор как не стало Сэйдзюро, старость внезапно навалилась ему на плечи. Казалось (или так оно и было), пучок редких волос на макушке старого слуги совершенно побелел всего за несколько последних дней.
Для Но, потерявшей мать вскоре после рождения, Итибэй стал все равно что личным слугой. С тех пор как Кэмбо покинул сей мир, Итибэй в одиночку заправлял делами красильни. Храня верность завету Кэмбо, для которого красильное дело было превыше всего, он частенько внушал домашним, как важно радеть о семейном ремесле. И Сэйдзюро, и Дэнситиро охотно внимали ему. Когда один из них был в фехтовальном зале, другой непременно находился в красильне.
Силой рук Дэнситиро превосходил Сэйдзюро. И хотя в мастерстве они казались равными, Дэнситиро все же и в кости был шире, и ростом повыше. Если применялся мощный удар мечом, преимущество было у него. Сэйдзюро же был хрупкого телосложения.
Тем не менее, когда им случалось на глазах у людей скрещивать деревянные мечи, Дэнситиро неизменно уклонялся от того, чтобы вырвать у брата победу. Бывало, засидевшись слишком долго в веселых заведениях квартала Рокудзё-Янагимати, он выслушивал от Сэйдзюро и нотации. Но отлично знала об удивительном достоинстве Дэнситиро — заботе о репутации старшего брата.
Если бы ей пришлось выбирать, она сказала бы, что младшего любит больше, чем старшего. Ей нравилась открытая широкая душа Дэнситиро.
— Разбогател я нынче с нашей красильней — отвезу тебя за море в дальние края, куплю тебе там бархата, сахарных конфет… — так говорил он, когда умер отец и для Но настало время печали. Теперь Сэйдзюро убит, и их осталось только двое — брат и сестра. Вот почему ее не отпускала тревога за Дэнситиро.
— Ну, стоит ли так волноваться? Ведь это же Дэнситиро! Разве может он потерпеть поражение от Мусаси? А отмыть запятнанное имя фехтовальщиков Ёсиока нужно непременно.
Так говорил Нагано Дзюдзо.
Только Но, конечно, все равно томилась тревогой.
Она не могла спокойно сидеть у себя и ждать исхода поединка — победы или поражения, поэтому и заварила себе чай в бывшей комнате отца.
Снегу не видно было конца, мело по-настоящему.
В комнате стало немного светлее. Очень скоро с востока сюда хлынут потоки света. К тому времени какое-нибудь известие, хорошее или плохое, будет доставлено. Взор Но упал на чайник, повешенный над очагом, он только что вскипел и исходил паром. Но вспомнила тот день, когда Миямото Мусаси вынудил Сэйдзюро выйти на бой с ним.
Миямото Мусаси стремился сразиться со школой Ёсиока, чтобы сокрушить знаменитое имя и проявить во всем блеске свое мастерство. Безвестный воин, не принадлежавший ни к одной школе, решил утвердиться таким образом, и в этом не было ничего необычного.
Хотя Ёсиока Кэмбо умер, прочно укоренившаяся слава его школы продолжала оставаться бельмом на глазу. В сражениях с учениками Кэмбо Мусаси составил представление об особенностях мастерства главы школы и пришел к заключению, что вряд ли проиграет, если вступит в единоборство, поставив на кон свою жизнь. Потому он и решился вызвать Сэйдзюро на поединок.
Когда посыльный от Миямото Мусаси принес вызов на бой, первыми стали возражать против этого поединка Итибэй и Мибу Гэндзаэмон, тайный попечитель семьи Ёсиока. Мибу Гэндзаэмон был старшим братом Ёсиока Кэмбо и актером театра Но школы Китарю,[116] жил он возле храма Мибудэра.
— Нельзя, чтобы Сэйдзюро принял вызов от такого человека. Даже думать об этом не нужно, просто оставить без внимания. Ведь истинное ремесло дома Ёсиока — изготовление черной ткани куро-дзомэ. Если Мусаси будет настаивать, можно сказать ему, что, к великому прискорбию, Ёсиока Кэмбо два года назад скончался, и на нем, на моем младшем брате, пресекся род фехтовальщиков Ёсиока. Школа меча Ёсиока прекратила существовать с концом правления дома Асикага, который ей покровительствовал. Вам же с братьями следует все силы положить на истинное ремесло нашего дома. Не я ли без конца твердил, что надо как можно скорее снять вывеску фехтовальной школы, — тогда бы разве случилось такое?
Гэндзаэмон считал, что теория боя, которой владеет Сэйдзюро, уступает практическим навыкам Миямото Мусаси, отшлифовавшего свое мастерство в суровых условиях, в скитаниях по горам и долинам. Прошел слух и о том, что Мусаси одолел преподобного Ходзоин-агона из Нара.[117] С таким противником, как Мусаси, единственная схватка решит все: либо победа, либо поражение.
— Не делайте этого. Дом Ёсиока занимается тканью куро-дзомэ. Ничто не мешает вам уклониться от поединка. Ведь жизнь всего одна, не так ли? Нельзя легкомысленно принять такой вызов. Разве ваш батюшка не говорил, что школа воинских искусств не должна быть в тягость?
Так слуга Итибэй, принося извинения за назойливость с непрошеными советами, предостерегал терзаемого сомнениями Сэйдзюро.
И Гэндзаэмон, и Итибэй настаивали на своем во исполнение воли Кэмбо.
Когда Ёсиока Кэмбо говорил, что его дело — красильня, а воинские искусства для него всего лишь не приносящая дохода забава, — то были слова человека, хорошо сознававшего, что в искусстве фехтования, которому он ненароком обучился, необычайные способности даровали ему небеса, так что на службе у сёгуна в ведомстве боевой тактики он оказался, сам того не желая.
В то время по стране еще катились волны последних сражений, и мастера боя встречались и среди крестьян, и среди горожан.
Фехтовальная школа Ёсиока Кэмбо была основана с той лишь целью, чтобы сложный способ окраски ткани куро-дзомэ хорошо зарекомендовал себя среди самураев.
Ведя свой род от ремесленника-красильщика с улицы Хорикава, Ёсиока должен был проявить немалую сноровку, чтобы войти в число почтеннейших горожан квартала Ниси-но Тоин, расположенного вблизи Четвертого проспекта.
Ведь Четвертый проспект, особенно в том месте, где он теперь пересекается с улицей Синмати, был как бы зерном, из которого вырос впоследствии город Киото.
Мибу Гэндзаэмон недаром говорил, что жизнь школы Ёсиока закончилась вместе с жизнью его брата. Положение семьи было таково, что они вполне могли прожить и без вступительных подношений от учеников. А от поединков с истинными мастерами боя, которые сами живут обучением этому искусству, никакой выгоды усмотреть было нельзя.
То, как в 3-м году эры Эйроку (1560 г.) Ода Нобунага покончил с Имагава Ёсимото, ясно показывает, что взлеты и падения в этом мире обычное дело, словно прилив и отлив. И сколько уже погибло людей, которые зарабатывали былой славой своего рода!